Туманная река 2 (СИ) - Порошин Владислав Викторович - Страница 20

— Чё надо? — раздался из-за двери женский хрипловатый голос.

— Долг принес, — соврал я.

— Заходи, — так же мне ответил женский голос.

Я открыл дверь и увидел неприглядную картину, за столом с кучей бутылок сидела какая-то пьяная девка в простыне, что характерно свой обнаженный верх она прикрыла крайне небрежно. Поэтому я сказал Вадьке, чтобы тот пока подождал меня здесь. Зачем раньше времени развращать парня, решил я. Сам хозяин квартиры лежал же в полной отключке у себя в кровати.

— Гони деньги, — криво улыбнулась опухшая от пьянки баба.

— Вот тебе сто рублей, — я достал сторублевку, — быстро одевайся и проваливай.

— Это чё это, ты тут раскомандовался? — ни сколько не смущаясь вывалившихся наружу своих сисек, принялась скандалить девка.

— Тупая что ли? — я зашептал, — сейчас менты нагрянут, Петруху за тунеядство крутить будут. И ты под раздачу попадешь.

— Ой, чё я ментов не видела, — скривилась она, но отбросив простынь, натягивать на себя свои тряпки все же начала.

Я посмотрел на шкаф, и с удовлетворением заметил, что свои ударные инструменты Петро еще не пропил.

— Вадька, — позвал я друга, что ожидал меня за дверью, — зайди.

— А выпить у вас мальчики, что есть? — расплылась в бессмысленной улыбке баба.

— Аха, — кивнул я головой, — коньяк армянский у нас в машине, быстрее одевайся, а то тебе не достанется.

— Сначала выносим тело, затем барабаны, — сказал я другу.

Десять минут мы натягивали на размякшее тело Петра брюки и рубашку. Потом пять минут выносили его из дома и запихивали в автобус. И всего за минуту мы вынесли ударную установку.

— А он играть то завтра сможет? — спросил меня Вадька.

— Бог его знает, — честно признался, — но не бросать же его в таком виде.

— Эй, где коньяк? — услышали мы вопрос настырной девки с заднего сидения, где она прекрасно устроилась, пока мы перемещали тело пьяного барабанщика.

— А коньяк? — задумался я, чтобы такое соврать, чтобы от нее отвязаться, — так сейчас поедем на Измайловское кладбище, там у нас сторож знакомый. У него самогонка, вот такая! — я показал большой палец, — почти, как коньяк.

— Почему на кладбище? — всполошилась баба.

— А где нам Петра прятать от ментов? — понял мою игру Вадька, — как раз среди покойничков его и захаваем.

— А ну высаживай! — заревела гулящая девка, — ни на какое кладбище я с вами не поеду! Психи!

Вечером, в понедельник, к десяти часам вечера, как и было, договорено, я со своей командой подъехал к самому странному зданию в Москве. Это была Англиканская церковь Святого Андрея. Смех смехом, но именно здесь размещались студии звукозаписи и прочая техника, которая позволяла перенести звук с магнитной ленты на матрицы. Около красивой ограды из бетона и чугуна нас, пританцовывая от нетерпения, поджидал Геннадий.

— Я уже думал, что вы передумали, — глупо улыбнулся он, когда мы стали вытаскивать инструменты из нашего Опеля.

— Показывай дорогу, — потребовал по-деловому Зёма.

В последний момент мы посоветовались и решили на запись привезти обоих ударников и Петра, который лишь к середине дня пришел в себя, и Саньку Земаковича. На вопрос Толика, а что нам даст игра сразу двух барабанных установок, я ответил, что более сложный бит. Санька будет играть тыц, быц, а Петро исполнит сбивки, и переходы. Если он это сможет после недельного запоя, подумал я про себя.

— Вот здесь у нас большой зал-студия, — Геннадий махнул рукой на первый этаж необычного здания в готическом стиле, — а мы писаться будем на втором этаже.

Мимо нашей процессии с барабанами, зачехленными гитарами, и прочими инструментами пробежали двое молодых пареньков с какими-то кобелями.

— Смотри, Генка новых Жоржи Гулартов привел! — засмеялся один.

— О мае керо, о мае керо! — запел другой.

— Не обращайте внимание, — скривился наш новоявленный продюсер, — вот сюда заносите и расставляйте инструменты, — Геннадий с трудом отодвинул толстую тяжелую дверь.

Малая студия чудом вместила наш музыкальный коллектив. Две ударные установки, синтезатор, три гитары, скрипка, виолончель, труба и трамбон. Если гитары и синтезатор мы подключили на прямую к пульту, то для остальных музыкантов потребовалось по одному микрофону, плюс еще три микрофона под вокалистов. Как говорится, всего этого добра хватило с натяжкой, причем звукорежиссер Артамоныч, мужчина лет пятидесяти, принес еще дополнительно два из большой студии. Перед записью я поинтересовался у него, был ли опыт записи подобных коллективов?

— Да я саму Гелю Великанову записывал, — обиделся тот.

— Кого? — удивился я.

— Ландыши, ландыши светлого мая привет, — напел Геннадий, — разве не слышал?

— А, старые песни о главном, — улыбнулся я, — давайте попробуем записать первую композицию.

Из комнаты, где стоял микшерский пульт, магнитофон с огромными бобинами, где присел на кресло Геннадий и звукорежиссер Артамоныч приготовился командовать записью я перешел в малую студию. Друг друга теперь мы могли видеть только через толстое стекло.

— Поиграйте немного, — послышался равнодушный голос звукорежиссера через небольшие колонки в студии.

— Давайте «Гитары», — обратился я к ребятам.

Петро выдал красивую сбивку на ударнике, Санька встроил в его ритм свою простую партию, и наконец, на басу заиграл Вадька, одновременно с нашей виолончелисткой. Дальше вступил весь ансамбль. Труба и тромбон выдали четкий мотив «Venus». Мы отыграли два квадрата, и тут запела Наташа.

— Если ты сидишь один, на душе твоей темно…

Так мы исполнили один куплет, потом припев, потом второй куплет, потом еще раз припев, и наконец, звукорежиссер сказал через динамики в студии, так же меланхолично, что достаточно, можно записывать.

— Гитары, синие запели, снег растаял, больше нет метели! Е-и-е! — пели мы вдохновенно, Наташа солировала, а я, с Толиком, подпевал на бэке.

В финале песни духовая группа выдала улетное соло, а Петро сделал красивую сбивку на барабанах. Я посмотрел на свой ансамбль и улыбнулся, вышло потрясающе. Наташа от нахлынувших чувств захлопала в ладоши, и за ней все стали аплодировать.

— Ребята, — скомандовал я, — готовим «Летящую походку». Толик, пойдем, послушаем запись, — обратился я к другу.

В операторской комнате Артамоныч, с недовольным видом, прокрутил пленку магнитофона назад и включил первую запись нашего ВИА «Синие гитары». Как же здорово звучали мы в студии, и как ужасно было слышать те бульканья, что записал магнитофон. Я посмотрел на Толика, лицо которого немного посерело. Барабаны, басы, все, что отвечало за ритм композиции, звучало где-то вдалеке, чуть слышно, голоса настолько превалировали над самой музыкой, что от «Ландышей» мы ничем не отличались.

— Артамоныч, не в обиду, — начал я дипломатично, — стирай это г… на… Все отстроить нужно совсем по другому. Толик иди в студию, играем по новой «Гитары».

— Сначала работают барабаны, бас гитара и виолончель, — сказал я в микрофон своим друзьям в студии, — Артамоныч не обижайся, я вместо тебя немного порулю.

— Да как вы смеете, молодой человек! — вспылил мужчина, у которого затряслись руки, и стал дергаться глаз, — да я оркестр самого Лени Утесова записывал! Да мои «Ландыши» из каждого окна звучат! А вы, самозванец!

— Пожалуйста, ругайтесь потише, я не слышу ни басов, ни барабанов, — попросил я скандалиста, — Геннадий, — сказал я продюсеру, — нужно доплатить Артаманочу за нервную работу, можно из нашего гонорара.

Черноволосый паренек, который скромно сидел в уголочке, и прикидывал свои будущие доходы, наконец, проснулся, и что-то шёпотом начал объяснять звукорежиссеру. После чего я смог нормально отстроить и уровень звука и чистоты наших инструментов. Правда, это заняло у меня двадцать минут, но результат был на лицо. У меня получился мощный качевый звук в стиле девяностых и нулевых годов из той моей жизни.