Спрятанная (СИ) - Давыдова Майя - Страница 15

И она честно пыталась… Первая брачная ночь принесла лишь боль. И вторая… и последующие.

Любовь мужа не приносила ничего, кроме боли. Да и не было ее, той любви.

А еще Коннор был ревнив. Чем больше сам развлекался с другими женщинами, тем сильнее подозревал жену. Дошло до того, что Мэлис боялась вовсе оторвать взгляд от пола. И охрана, приставленная якобы защищать ее, докладывала о каждом ее вздохе. При этом ни капли не считаясь с ней самой.

Мэлис была пустым местом в доме мужа. Под отчей крышей было так же. Она всегда ощущала себя чужой — мать была учтива, вежлива и холодна с ней. Она любила говорить о долге, о том, чем каждый из них должен жертвовать.

Однажды выяснилось, что Мэлис должна выйти замуж — это была ее обязанность перед родом.

Почему за этого страшного человека, намного старше нее? Да, он богат, но… Есть сын лавочника, и они совсем не бедствуют и скоро войдут в гильдию. Он готов посвататься к Мэлис, если только мать позволит. Нет? Но он заплатит хороший выкуп, если так важны деньги…

…Мать тогда впервые ее ударила. «Дело не в деньгах, — сказала она. — Но откуда тебе знать, что такое наследие, неблагодарная девчонка? Мои родители были из знатного рода, мой первый муж был… он обладал большой властью. И мой ребенок, никогда не выйдет за сына лавочника!».

Так Мэлис стала баронессой. Нет, сдалась она не сразу. Были и слезы, и уговоры… и бессонные ночи, и молитвы в храме. Боги не помогли.

Как не помогали и сейчас. Они будто не замечали Мэлис. Может они не заметят, и то, что она собиралась сделать сейчас. Алья, дальняя родственница Коннора, была единственной, с кем позволялось общаться Мэлис. Подругами они не были, но все же та всегда была рада выслушать и поддержать.

Алья сама предложила привести гадалку, которая предсказывала будущее по куриным костям и цветным ниткам, по линиям на ладони и пламени свечей. Алья сказала, что это будет забавно, а Коннор ничего не узнает, она об этом позаботится.

Мэлис надо было отказаться, но… Не могла же ее жизнь быть настолько беспросветной, что и впереди не ждало ничего хорошего?! Возможно, знай она, ради чего терпит это все, ей станет немножечко легче…

Гадалка оказалась — вопреки представлениям Мэлис — еще не старой женщиной. Смуглая и черноволосая, с крючковатым носом и широким ртом, в цветастом платке, накинутом на плечи. Запястья увиты плетеными браслетами, в ушах серьги-кольца.

Пришла она босой.

— Так я ближе к духам, — пояснила на удивленный взгляд Мэлис.

Сидели они в гостевой комнате, где обычно останавливалась Алья, когда оставалась ночевать. Стол Кессандра — так звали гадалку — застелила алой скатертью, разложила на ней мешочки. И велела снять с тела все обереги, все пояса и ленты.

— Что бы ты хотела узнать? — Мэлис была уверена, что злосчастный синяк не скрылся от проницательного взгляда женщины. — Я не владею магией, как колдуны, но через меня говорят духи. Спроси и они ответят.

— Хочу знать, что меня ждет.

— Будущее? — кривая усмешка. — Оно обманчиво и искажается, как рябь на воде, всего ли от нашего дыхания. Но если хочешь, я спрошу у духов. Они могут заглянуть, но совсем недалеко.

Мэлис кивнула.

Гадалка высыпала из холщового мешочка гладенькие косточки и швырнула их на стол. Стало тихо-тихо, казалось, можно услышать, как скользят по стенам тени. Ноги лизнуло холодом, и Мэлис почувствовала, как поднимаются дыбом волосы.

Кессандра хмурилась, жевала губы… молчала.

— Ты встретишь мужчину, отмеченного колдовским знаком. Он будет соблазнять тебя лживыми речами… не верь ему, иначе он принесет тебе несчастье.

Гадалка не отрывала взгляда от костей — белых на алом. А Мэлис чувствовала, как покрывается испариной лоб, и холодеют пальцы. Попыталась улыбнуться — не получилось.

— Мужчина?

Кессандра повела плечом:

— Он уже рядом и ищет кого-то.

— Меня? — слипшимися губами прошептала Мэлис.

Кессандра лишь пожала плечами, тронула длинным ногтем косточку, прищурилась:

— Возможно, он спасет тебе жизнь, которую ты будешь готова отдать за другого.

— За Коннора?

— За того, которого любишь, — и рассмеялась хриплым, лающим смехом.

Родимое пятно на шее зудело. Мэлис смазывала его снадобьем, но то, помогало все меньше и меньше. Его изготавливали по особому рецепту — колдовское зелье.

— Этот знак приносит несчастья, — сказала однажды мать. Взгляд холодных, как зимнее небо, глаз блуждал где-то далеко. Был пасмурный вечер, скулил побитым псом за окном ветер. Она вышивала на белоснежном холсте синими нитками.

Это случилось вскоре после того, как Мэлис заболела. Ей было десять, а может и меньше Холодная вода из родника и горячка, в которой она пролежала много дней. Воспоминания те были расплывчаты и где явь, а где бред девушка не всегда могла понять даже теперь.

К ним часто приходил человек. Темная одежда и косички, перетянутые лентами цвета свежей крови. У него были пронзительные глаза и холодные пальцы. Иногда с ним приползали змеи… хотя нет, змей, конечно же, не было. Он давал Мэлис пресладкие снадобья с привкусом полыни и водил над ней руками. Шептал что-то. И тогда тени плясали на стенах, взявшись за руки. У них были рога и хвосты…. Горячечный бред.

У нее болело горло, так сильно, что невозможно было есть. Казалось, что оно распухло и горит. Колдун, чертил на нем какие-то символы. Потом боль начала униматься.

Он сказал, что это очень сильное проклятье. Кто-то из завистников или врагов отца… выяснить не удалось. Чудом было уже то, что Мэлис выжила. Но такие проклятья, не проходят бесследно. Всегда что-то остается.

Первый раз увидев себя в зеркало после выздоровления, Мэлис испугалась. Она плакала весь день. Потом пыталась стереть появившуюся на шее россыпь из пятнышек, что складывались в непонятный ей узор. Не получилось. Иногда оно зудело. Точнее почти всегда, только она так привыкла к этому ощущению, что переставала замечать, пока не становилось невмоготу. На такие случаи была особая мазь.

… - Этот знак приносит несчастья. Никогда никому не рассказывай, как он появился, если люди узнают, что на тебе лежало проклятье… — Дрожь пальцев и путается нитка. — Они тебе этого никогда не простят. Изгонят в леса, забьют камнями. Народ дик и глуп.

Холодная мазь ложилась на кожу, притупляя сводящий с ума зуд. Может права матушка и это метка, которая притягивает несчастья? Может из-за нее Мэлис ненавидит муж? Из-за нее не любила мать? Из-за нее все в жизни идет неправильно.

Даже с этим гаданием…Мэлис спросила про то, что ждет ее в скором времени. Глупый вопрос! Конечно же, гадалка говорила про Коннора. Он на охоте, в поисках добычи, но скоро уже вернется. А с собой для Мэлис он всегда приносит только горе… А вторая часть про спасение жизни… полнейшая глупость.

Снаружи донеслись собачий лай, смех и пьяные выкрики. Мэлис тяжело вздохнула и стиснула в кулаки ладони — Коннор вернулся с охоты.

В такие дни он бывал весел, сидел до ночи в трапезном зале, продолжая травить байки с гостями, что не раньше следующего полудня разъедутся по домам, и про жену не вспоминал. В этот раз все вышло иначе…

Он пришел к ней в задубевшей от пота одежде, даже не умывшись с дороги. От него несло кислыми винными парами, лицо раскраснелось. Пальцы мелко дрожали, и Коннор стискивал их в кулаки. Что он едва сдерживает гнев, Мэлис поняла сразу, сжалось в дурном предчувствии сердце.

— Ждала? — Коннор привалился к двери, перегораживая проход. — Вижу, что нет. Муж домой вернулся, а у тебя рожа, как на похоронах. За что ж ты, Мэлис, меня так не любишь?

— Люблю, — она попыталась изобразить улыбку дрожащими губами.

— И врать-то ты не умеешь, — он усмехнулся в густую бороду. — Ну, иди, поцелуй мужа. Я по тебе соскучился, хоть ты и тварь неблагодарная….

— Ты пьян…