Трилогия Мёрдстоуна - Пит Мэл - Страница 18

— Бривед, Бинерва.

— Филип? Это вы?

— Да, броде бы я.

— Как-то голос у вас не очень. Что стряслось?

— Бростудился флегка, — стоически ответил он.

— Ох же, бедняжечка. Слушайте, миленький, вы сегодня себя случайно не гуглили?

— Фто? Нет, я… Нет.

— Отлично. Значит, будет новостью. Мне только что звонила Джейн Какеетам. Она администратор Натвелловской премии. Слыхали про такую?

— Э-э-э… броде бы. Сбудно. Вы убобинали в саболеде.

— Точно. Верно запомнили. Словом, сегодня с утра объявили шорт-лист. Вы в нем.

— О! Хорошо. Бдиядно.

— Даже очень. Но что Джейн Этасамая мне сказала, так это — окей? — что шорт-лист на самом деле фигня собачья. Победитель уже определен. И это — та-дам! — «Темная энтропия» Филипа Мёрдстоуна. А это, миленький, если нуждаетесь в напоминаниях, вы и есть. Поздравляю!

— Бог ды мой. Даже не знаю, что и сказадь.

— Деньги там невеликие. Тридцать тысяч. Подозреваю, примерно половина вашей новой машины. Но суть не в том. Суть в том, что Натвелловская премия страшно понтовая. Престижная. За лучшее литературное произведение года в жанре фэнтези. Литературное с большой буквы Л. В жюри сплошь тяжеловесы. Профессора Оксбриджа, ведущие «Найт-ньюс», все такое. В прошлом году чертовы снобы вообще никому эту премию не присудили, поскольку никого не сочли достойным.

— Бонядно, — сказал Филип. — Здачид, хорофо.

— Вижу, вы не потеряли талант к преуменьшению. Что это на самом деле значит, миленький, так это что мы получаем более широкую базу для маркетинговой стратегии. Не просто еще одна золотая наклеечка на обложку. Это означает, что солидные издания теперь будут воспринимать вас серьезно. Приемы в Номере десять по Даунинг-стрит[8]. Возможно даже, в Номере одиннадцать, учитывая, что наши заокеанские продажи, надо полагать, разом загладили весь внешнеторговый дефицит страны. Я серьезно подумываю нанять дополнительный персонал.

Филипа посетило мимолетное видение жизни, в которой все хорошо. В которой можно остановиться на достигнутом. Почивать на лаврах. Уютный уголок где-нибудь на хорватском взморье. Деньги на низкодоходном, но надежном счету. Постаревшая, но почему-то более юная его версия в светлом костюме шагает по адриатической улице за аперитивом. Вдали ото всех. С деньгами в кармане. Без лаптопов и покетбуков.

Покет.

А Амулета нет.

Миллион фунтов.

И никакой книги. Ни даже зародыша, ни случайно занесенного ветром зернышка сюжета. Ни единого слепого сперматозоида, отважно сражающегося с темными потоками мочи по пути к незримой яйцеклетке будущего бестселлера.

Голос Минервы все так же вбуравливался в его ухо сквозь головную боль.

— Только никому ни слова, окей? У них в Натвелле на этот счет очень строго. Джейн Кактам велела мне вам рассказать, потому что вам надо продумать коротенькую и милую благодарственную речь, которая бы звучала импровизацией, потому что вы же не знали, что выиграете, потому что победителя объявляют только уже на самой церемонии, потому что иначе проигравшие и их представители туда не явятся. Окей?

— Когда бдием?

— Церемония награждения? Гм, погодите. В следующем месяце, двенадцатого. Кстати, дресс-код парадный.

— Что?

— Смокинг, бабочка, все как у больших. Ну знаете.

— Бинерва…

— Не паникуйте. Я прочесала Сеть, ближайший к вам приличный портной нашелся в Экзетере. Я назначила вам прием. Подробности по имейлу.

Короткая пауза.

— Филип?

— Фто?

— Как продвигается Номер два? Знаю, мне спрашивать не положено, окей? Но…

— Ну так. Знаете, как оно бываед. Пдодолжения… С ниби так гнадь уже не выходид, как в первый раз. Надо все со всем увязывадь. Последовательносдь чтобы. Надо расписадь план на большом листе.

— Миленький, у «Горгоны» на это целые полчища редакторов. Не напрягайте свою хорошенькую головку еще и на этот счет. Просто излейте на экран вашу вдохновенную прозу, а уж потом, солнышко, мы оттуда повычистим всех гоблинов.

— Гремлинов, — сказал Филип. — Не гоблинов.

— Да хоть кого. Вам виднее. Ладно, надо бежать. Миллион дел, одно другого срочнее.

От слова «миллион» Филип вздрогнул.

Когда она разъединилась, он довольно долго стоял с телефоном в руке. Потом выпил еще виски, от которого только сильнее раскашлялся, и осел в кресло. Кашель постепенно перешел в рыдания. Через какое-то время он вытер глаза рукавом, поднялся и подошел к окну. Но тут же отпрянул. Вещие сестры, Фрэнсин и Мерили, снова шли мимо. Мерили или Фрэнсин вытащила изо рта большой палец и застенчиво помахала.

По взвешенному мнению Минервы, вручение Натвелловской премии было событием довольно-таки своеобразным. Примерно как встреча Высшего света с Отбросами общества. Перед ужином, во время аперитивов, Минерва с невероятным трудом сбежала от какого-то индийского академика, пребывавшего в пагубном заблуждении, что она с восторгом приобщится к его теории о связи «Махабхараты» и «Льва, колдуньи и платяного шкафа». Минерва сперва перепутала его с тем азиатом с Четвертого канала. Потом чуть не попала в глупое положение, неверно расслышав фразу «межжанровое проникновение». Потом непостижимым образом оказалась на одном из семинаров на тему «кто кого поимел» (в плотском или коммерческом отношении), председательствовала на котором Колин (Стервелла) Дивайн. Странно, но стоило Минерве туда зайти, как общее оживление сразу угасло. А ведь она же была кладезем информации на эту тему. Может, именно поэтому.

А может, потому что она притащила на буксире Филипа. «На буксире» было самым подходящим выражением; она чувствовала себя тем отважным буксирчиком с картины Тернера, что волочет за собой громаду некогда величественного военного корабля, предназначенного на слом. Ужас просто, каким же бестолковым он оказался. Ради всего святого, он же победитель, а сам… а сам вообще как не здесь. Господи!

Увидев, каким он появился в Дорчестере, Минерва пришла в ужас. Она почти истощила свои запасы невозмутимости, сумев удержаться от крика. Он выглядел кандидатом в список Шиндлера, а не шорт-лист. Она втащила его в номер, силком загнала в горячую ванну с ароматерапическим «Маслом для кризиса». Затем отправила на стрижку и полный курс ухода за лицом. Помогая ему облачиться в новый костюм, она осознала, что с тех пор, как с Мёрдстоуна снимали мерки, он сильно потерял в весе. Брюки заметно болтались. Но, по крайней мере, теперь он выглядел просто чокнутым, а не совсем уж бездомным доходягой. Вполне окей поскольку по меньшей мере половина присутствующих будут чистыми психами.

Но куда, о куда же пропал Мёрдстоун недавних дней, Мёрдстоун «Последнего обозрения», Хей-он-Уай, Нью-Йорка, Лос-Анджелеса? Каким образом его заменили на этого типа, словно носящего чужие вставные челюсти?

Минерва покосилась на него поверх бокала с шампанским. Понаблюдала, как он бессмысленно кивает в ответ на оживленное журчание, исходящее изо рта Пердиты Холмс. Ей хотелось влепить ему пощечину, завопить: «Эта скучная сучка — руководитель отдела закупок в Метробукс, так прояви к ней капельку уважения, черт подери!»

Она допила бокал и подала молодому человеку в черно-золотом жилете знак — принести еще.

Она не могла все это принять. Так не пойдет. Она глубоко вдохнула (ох, сигаретку бы!) и позволила словам сложиться у нее в голове — не слова, а ряд треклятых надгробий:

Филип не в состоянии написать то, что все называют «Мёрдстоуном-номер-два». (Не говоря уже о «Мёрдстоуне-номер-три».)

Просто не в состоянии.

«Темная энтропия» оказалась великолепным мыльным пузырем.

Филип пронесся по небосклону наподобие той кометы Билла Хейли Бопа или как там ее — и исчез.

Одноразовое чудо.

Эпический великолепнейший Номер-один, но и только.

Кончен бал.

Само по себе, ничего плохого. Масса народа уходила на пенсию с куда меньшим. Несравненно меньшим. По роду профессии Минерва знала не одного сочинителя, зависшего над Номером вторым на долгие годы.