Трилогия Мёрдстоуна - Пит Мэл - Страница 17

Это признание глубоко растрогало его. Он потянулся было к ее плечу, но она отпрянула.

— Нет. Не прикасайтесь ко мне. Пока не надо. Я должна сказать что-то еще. В прежней жизни, — она нахмурилась, силясь вспомнить поточнее, — я сказала вам что-то вроде: «Напишите мне книгу, на которой я могу заработать тонну денег, а потом снова сочиняйте про умственно отсталых мальчиков». Помните?

— Гм, да, кажется, припоминаю. Я взял «мексиканское ассорти». И…

— Окей. Ну и вот, так и вышло. Мы заработали горы денег, как я и предлагала. И теперь настал момент — окей — освободить вас от обещания. Как эти, как там их, Просперо с Ариэлем. Теперь мы можем считать, дело сделано. Сильно подозреваю, передышки между всякими интервью и прочим вы проводили, сочиняя новый роман про мальчика с ОКР или чем-то в том же роде. Расскажите же мне.

Минерва выжидательно подалась к нему. От движения ее декольте стало еще откровеннее; жемчужинка на подвеске скрылась в мягкой ложбинке между грудей.

Филип ухитрился замаскировать стон вожделения под задумчивое хмыканье.

— Ну, — сказал он. — Не то чтобы. Ну то есть. Я пока не думал. Нет.

— Не верю.

— Поверьте.

— Теперь, скорее всего, я бы могла это кому-нибудь продать.

— Не в том дело. У меня ничего нет.

— Давайте погодим до утра. Тогда и скажете. Возможно, утром вы будете чувствовать себя совершенно иначе.

— Наверняка буду. Но по другим причинам.

Минерва запустила руку в гриву распущенных волос и чуть приподняла их. Посоветовалась с астрологическим потолком ресторана.

— Что ж, — произнесла она наконец, — спасибо. Я понимаю, сколько вам стоило это сказать. И уважаю вас за это. — Она прикусила влажную нижнюю губу. — Итак, — сказала она.

— Итак, — сказал он. Куда писклявее, чем надеялся.

— Тогда — вторая часть трилогии. Что скажете? Три месяца? Четыре максимум? Стоит вам начать, Филип, вы же несетесь на всех парах. И явно знаете, к чему оно все идет. Даже далекому от фэнтези человеку вроде меня это совершенно очевидно.

Он кивнул и осушил свой бокал. Как и прежде, вино наполнило его рот густым и шелковистым фруктовым вкусом. Долгое сложное послевкусие содержало нотки алоэ, полыни и желчи.

Филип Мёрдстоун сидел, размышляя над фразой «бездны отчаяния». Множественное число намекало на то, что — даже сейчас — оставались еще уровни, которые ему только предстоит испытать. Он поймал себя на том, что вспоминает виденный когда-то документальный телефильм, в котором дистанционно управляемая подводная лодка спускалась в неизведанную тьму океанской впадины. Лучи прожекторов выхватывали всякие ужасы: исполинских незрячих червей; рыб, представлявших собой не больше чем живой рентгеновский аппарат с клыками; саморазмножающуюся слизь.

Он налил себе еще порцию купленного в дьюти-фри «Гленморанджи».

Он сидел за раскладным столиком в гостиной. Три дня назад он сбежал из кабинета, от новенького тонкого лаптопа с ярким пустым экраном и в отчаянном припадке суеверия вернулся к ручке с бумагой. Он уже успел извести полтора блокнота в линеечку на бессвязные заметки — по большей части перечеркнутые и рисуночки — в том числе несколько неумелых порнографических набросков Минервы. Потом он вспомнил, как где-то читал, что иные авторы размечают схему сюжета на больших листах. Так что он сгонял на новеньком лексусе в Тависток и купил два толстых альбома формата А3. Теперь листки из этих альбомов, порой скрепленные между собой селлотейпом, устилали всю поверхность стола. Диаграммы безумия, карты небытия. Множество выведенных разноцветными фломастерами стрелочек отправлялось от обведенных прямоугольниками и кружочками имен и фраз в целеустремленные экспедиции, которые не приводили решительно никуда. Заканчивались пустым местом. Вопросительными знаками. Призрачными кругами — отпечатками чашек с кофе и стаканов с виски.

Один раз за все это время Филипу показалось, что он нащупал что-то стоящее. Он выписал имена всех, до единого, персонажей «Темной энтропии» и при помощи двух разных маркеров отсортировал живых от мертвых. Тогда ему в голову вдруг пришло, что Морл же некромант и, значит, способен воскрешать погибших персонажей. Казалось, тут открываются богатые возможности. Но в следующий миг земля снова вышла у него из-под ног: он осознал, что богатство возможностей — ровно противоположное тому, что ему требуется; все эти возможности лишь усложняли зеркальный лабиринт, в котором он так безнадежно заблудился.

Филип никак не мог написать второй том того, что Минерва взяла в привычку называть «Трилогией Мёрдстоуна». Он и первого не писал. Первый том написал Покет Доброчест. А от грема, поганца мелкого, не было ни слуху ни духу. Ни весточки. Вероятно, потому, что он, Филип, не нашел Амулет Энейдоса. Но как и где, скажите на милость, искать чертову безделушку, если даже не знаешь, на что она похожа? Нигде в «Темной энтропии» Амулет толком не описывался. В тексте хватало смутных намеков на могущество талисмана, неоднократно подчеркивалось и яростное желание Морла им завладеть; однако какую бы то ни было действительно полезную информацию Покет утаил. Как литературный прием — даже ловко. Как помощь отчаявшемуся автору — примерно то же, что рыбке зонтик.

Через две недели по возвращении в Лондон Минерва выбила из «Горгоны» миллион фунтов аванса за «Мёрдстоун-Два». Филип вернулся с прогулки, и автоответчик проблеял ему:

— Привет, гений. Где вы там? Все творите? Перезвоните мне сию же минуту, окей? Только сначала сядьте.

Он ей перезвонил — и она ему вывалила. А крик ужаса приняла за вопль восторга.

— Они, заразы, сперва артачились. Под предлогом, что, мол, еще ни синопсиса не видели, ни чего еще. Синопсиса! Ну вы представляете?

— Да, — выговорил Филип. — То есть нет.

Однако Минерва выцарапала-таки сделку, демонстративно сходив на ланч в «Плющ» с Эй-Джи (Бритвой) Меркином, руководителем британского отделения издательства «Сокол и цапля», главного конкурента «Горгоны».

— И, миленький, угадайте что? Не успела я в офис вернуться, «Горгона» уже обрывала мне телефон, практически предлагая прислать чек с курьером.

С тех пор Филип успел уже пять раз совершенно бесплодно наведаться к Кровопивцам; дважды в половину двенадцатого ночи и трижды в половину пятого дня.

В последний визит он чуть из кожи не вылез, чтобы в точности воспроизвести свое поведение в день первого появления Покета Доброчеста. Откопал старую одежду и ботинки, которые носил в тот день, и без нескольких минут час засел в «Приюте коновала». Как и в прошлый раз, съел Денисова «пахаря» без маринованного лука. Неизбежно (но, вероятно, это сыграло роковую роль) гостевое пиво было уже не «Темной энтропией», а чем-то совсем иным под названием «Приятель ректора». Филип все равно выпил несколько пинт, так что без четверти четыре мог проверять время на «Ролексе», лишь прикрыв один глаз.

По пути к Камням он здорово перенервничал и добрался туда в плохом состоянии. Не слишком уверенно, но обильно помочившись на Долговязую Бетти, он занял надлежащее положение, тяжело привалившись к Пальцу Ворчуна. Он боялся, что волнение не даст ему отключиться, но, на счастье, боялся зря. Не прошло и двух минут, как он полностью утратил связь с действительностью.

Очнулся он почти в шесть от ледяных зубов яростного ливня. Пустошь вокруг была пуста и уныла, как его воображение. В припадке муки он вскарабкался на Алтарный камень и провыл имя Покета в сгущающуюся тьму. И слез, только заметив группку престарелых туристов, сумрачно взирающих на него из-под капюшонов дождевиков.

В итоге похмелье Филипа перешло в зверскую простуду, так что диета его свелась к парацетамолу и односолодовому виски.

И вот телефон трезвонил снова.

— Привет, c’est moi[7].