Жертвуя малым (СИ) - Медейрос Вольга - Страница 16

«Странный, — думала я. — Мягко сказано, что странный. Может, все-таки сумасшедший?»

Но отчего тогда донна доверилась ему? Я мало что знала о ней, но она — самая настоящая аристократка, принадлежит к Божественной Императорской семье, правящей больше двухсот лет по им же установленным законам. С другой стороны, донна впала в немилость и была сослана сюда, в нашу провинциальную глушь, в наказание за оскорбительный образ мыслей. Да и сам Соль, этот смесок с именем отпрыска императорского рода, он-то что делает здесь? Скрывается от соглядатаев Божественного? Занимается разбоем и водит дружбу с плебеями? Является поклонником избытой, казалось бы, почти два века назад ереси о том, что именно плебеи, низшие существа, и есть потомки тех, кто искони когда-то населял эту землю?.. Ничего себе списочек, для нескольких часов знакомства-то!.. Может, донна и приставила меня к нему, чтобы разузнать об этом типе побольше? Так профессиональный допрос помог бы здесь куда лучше, чем мои скромные наблюдения и догадки. И мне не пришлось бы рисковать жизнью!

Овраг закончился неожиданно, просто сузился вдруг, как бы сросся по краям, и превратился в полосу леса, стеной преградившего нам путь. Вместе с трухлявыми пнями, оставшимися от старинных вырубок, росли кусты и чахлые молодые деревца, тонкие и искривленные. Их ветви переплетались, образуя заслон, но Соль, недолго думая, пошел напролом, расчищая путь и для меня. Мы оба старались производить как можно меньше шума, но ветки шуршали под прикосновениями, а корни скрипели под ногами. К тому же лес, словно нарочно, усиливал и искажал звуки нашего продвижения. Поэтому на признаки чужой, сопровождаемой треском, активности я долгое время не обращала внимания.

Первым неладное заметил мой спутник. Он резко остановился, и я едва не влепилась ему в спину. Он сделал рукой знак «замри!», и я поневоле проглотила все колкие упреки. Застыв, я прислушалась и почти сразу же заметила белесую бесформенную фигуру с черным маревом над головой, вразвалку движущуюся нам навстречу.

Душа у меня ушла в пятки, несмотря на то, что столкнуться с чем-то подобным я ожидала с того самого мгновения, как поняла, где мы находимся. По направлению к нам, вероятно, привлеченный шумом, который мы производили, двигался мертвец, даже сквозь сумрак и переплетение ветвей видно было, что череп у него проломлен, а правая рука болтается в неестественном положении. Один из тех, что «бродит на границе Круга не-спящих», по меткому выражению артельного мусорщиков. Соль обещал, что освободит его душу, но как он собирался это сделать, если упокоить такого мертвеца невозможно, пока не найдешь запечатанную реплику с его «кугуцу»?

Судя по виду, мертвец находился в неплохой физической форме. Он мог преследовать нас до тех пор, пока мы не выйдем за пределы леса, куда ему, привязанному к местоположению заключенной в «кугуцу» горней души, уже не вырваться.

Как только мы остановились и затихли, мертвец остановился тоже. Он издавал звуки: ровное монотонное гудение, словно внутри него работал мотор. Черный нимб над его головой слегка колебался в воздухе в такт этому гудению. Медленно и неуклюже он повернулся, словно ища нас по запаху, но я-то знала, что обоняние у лишенного дольней души тела отсутствует. Нас искал его дух: если раньше остатки физических чувств позволяли ориентироваться на вибрации и движения, то теперь иначе, чем ментальным образом, мертвецу нас было не обнаружить.

Этот страшный субъект стоял шагах в двадцати от нас; я увидела, как усмешка ощерила его темный рот, из которого тут же вывалился вспухший язык, и мертвец, набирая шаг, заторопился в нашу сторону. «Надо бежать!» — подумала я, но ужас приковал меня к месту. За спиной я услышала новый шум, и хребет мой обледенел под волной холодного пота. Я поняла, что сзади к нам приближается еще один приговоренный к посмертному наказанию преступник. Соль стоял неподвижно, заслоняя меня от первого мертвеца, мне пришло в голову, что он тоже остолбенел от страха. Я прислонилась лбом к его прямой спине, испытывая мизерное облегчение от того, что он тоже в ужасе.

Мгновение длилось наше соприкосновение, а затем Соль сделал шаг навстречу мертвецу. Я взвизгнула и подскочила к смеску. Хватая его за руку, оглянулась. Второго неупокоенного пока не было видно, треск веток и корней под его ногами раздавался глухо. Утешившись этим, я перевела взгляд на первого мертвеца, и тут Соль со злостью вырвал у меня свою руку. Прижал ее ко рту, словно собираясь поцеловать сам себя. Я охнула, увидав, что это был никакой не поцелуй, а укус, такой, что отворилась кровь. Соль, набычившись, присел на широко расставленных ногах, разводя руки в стороны. Мертвец был от нас на расстоянии шагов четырех, уже можно было ощутить тошнотворный запах его гниющего мяса, заметить мух, вьющихся над ним плотным роем, рассмотреть во всех подробностях отметины смерти на его лице. Глядя на него и ощущая ком подступающий дурноты, я внезапно поняла, что до этого момента, несмотря на весь свой опыт работы в заупокойном отделе, я видела только недавно умерших, отмытых от крови и слизи, благообразных мертвецов. Их мертвые лица никогда не вызывали во мне отвращения, их восковая бледность, терпкий запах начинающегося разложения и неподвижность казались естественными, не выходящими за рамки обычной жизненной ситуации.

Теперь же я видела смерть, как она есть, во всем ее уродстве и нелепости, и вида этого выносить больше не могла. Меня скрутило в рвотном позыве, и в тот же миг, когда остатки плохо переваренного батата изверглись из моего рта на опавшие листья, Соль, сильно оттолкнувшись ногами, прыгнул на мертвеца. Меня вывернуло еще раз, на сей раз от каких-то жутких, абсолютно немыслимых звуков: жужжание, сухожильный скрип, нутряной вой, чмоканье и треск костей. Рухнув на колени перед содержимым собственного желудка, я закашлялась, избавляя рот от остатков кислой слюны и, кое-как подняв голову, взглянула на Соля. Он, в своем светлом щегольском костюме, с серебристой косой, мерцающей в полутьме леса, сидел верхом на грязном и сочащемся гноем мертвеце и методично рвал его на части. Мертвец, который при жизни был крепким крупным плебеем, дергался, извивался под ним, как раздавленная гусеница, но ничего не мог поделать с парнем примерно одной со мной весовой категории.

Глядя на то, как Соль тянет вверх отходящую от кожи руку мертвеца, и сосуды на ней лопаются, разбрызгивая вместо крови мутную жижу, а мухи клубятся вокруг, как облако, я поняла, что с рвотой еще не покончено. Кое-как подобрав волосы, чтобы не запачкать их, я вновь оказалась занята только собой, и лишь жуткий вой мертвеца оповещал меня о том, что происходит. Наконец, меня во второй раз отпустило, и тут же со стороны Соля и его жертвы раздался хлюпающий, чмокающий звук, и вой прервался. Молясь про себя, чтобы не было нового приступа, я поглядела на смеска. Он сидел ко мне вполоборота, колени в изгвазданных светлых штанах плотно сжимали бока неупокоенного грешника. Правая, укушенная рука смеска по середину предплечья была погружена в брюхо мертвеца, буро-сизые несвежие кишки мерзко шевелились от ее движений внутри. Но вот парень вынул запачканную, сжатую в кулак руку наружу, поднес к искаженной до неузнаваемости харе мертвого, раскрыл ладонь и сказал на языке плебеев:

— Гляди, янг-Дано, это ты. Ты мертв, янг! Ты мертв, и быть здесь уже не можешь. Оковы разорваны, видишь? Так улетай же, ты свободен лететь!

Глаза мертвеца открылись, лицо разгладилось, приобретя выражение успокоения. Он словно смотрел на что-то, лежащее перед ним на раскрытой ладони Соля, и я вдруг тоже увидела, на что он смотрит. Белая птичка горней души. Дух, духовная сущность, та самая легчайшая и тончайшая субстанция, что соединяет нас с миром небожителей. Она трепетала на узкой, испачканной ошметками плоти и крови ладони смеска, и словно становилась больше, будто крепла, выпрямлялась в полный рост. Она росла, а труп плебея как будто уменьшался в размерах, плоть спадала на глазах, словно время милосердно ускорилось для этого, обреченного на вечное умирание, грешника. А потом Соль сжал в кулак вторую руку, насупившись, дернул с усилием, будто разрывал нить, и душа на его ладони вспыхнула, как искорка, озаряя профиль сидящего ко мне боком смеска. И погасла, навсегда, как Соль ей и велел, когда он отвернулся.