Однажды в Лопушках (СИ) - Лесина Екатерина - Страница 26
- Предыдущая
- 26/127
- Следующая
— Привет, — из кустов высунулась рыжая голова. — А ты тут?
— Я тут, — я почесала щеткой спину. — А ты?
— И я тут… я того… спросить, может, надо чего?
— Надо, — я всучила котелок Васятке, а сама прихватила пару мисок. — Посуду мыть пойдем.
Васятка скривился. Нет, а чего он ждал? Что развлекать его стану? Объявился, вот пусть и помогает. К Васяткиной чести, отказываться он не стал, но смиренно поволок котелок к бережку, благо, тропинку, которая выводит за ограду, я еще днем отыскала. Та была узенькой, но натоптанной, что несколько смущало, ибо топтали её явно не ученые.
Тогда кто?
Усадьба-то заброшенная, а стало быть… стало быть, подозрительно все это. Но удобно. Тропинка огибала дом, выводя к той его части, которая некогда предназначалась для дел хозяйственных, а потому была мала, неказиста, и ныне почти полностью утопала в зарослях дикого винограда. Сквозь них мы пробрались к ограде, а там и за неё, к калиточке. Дальше тропинка вела через луг, по летнему времени богатый цветами. Солнце жарило. И над лугом стояла пьянящая смесь ароматов.
…надо будет вернуться сюда. Или вот прямо сейчас? Я кульбабу заметила на опушке леса, а еще дрок красильный, который самое оно днем драть. На лугу же клеверов полно, даже шуршащий имеется, который в наших краях не то, что вовсе редок, но и не так, чтобы частый гость.
Решено.
Управимся с посудой, травами займусь.
Права тетка, слишком уж я расслабилась после возвращения. Надобно как-то в себя приходить.
К речушке нашей мы спустились по пологому берегу, и Васятка, пыхтя от натуги, честно драл несчастный котелок песком. Правда, подозреваю, что не сильно это и помогло, но хотя бы совесть моя чиста будет.
С посудой мы управились. Надо будет бочку какую поставить с водой, ибо трижды в день сюда ходить замаешься. А бочку я видела. Вечером вот попрошу Важена воды в неё натаскать.
Или некроманта.
Я вытянулась на траве, радуясь солнышку. А Васятка с гиканьем в речку полез, окунулся, как был, с головою. Я ему даже позавидовала, решивши, что завтра тоже купальник прихвачу. Нет, будь мы дальше, я б и без купальника обошлась, но вот… усадьба нависала над берегом молчаливым свидетелем. И пустые оконные проемы взирали на меня с упреком.
И потому, оставивши Васятку возле реки, я поднялась к лугу.
Травы… травы ласкались.
И шелестел клеверок, прячась на самом дне зеленого моря, тогда как тонкие жесткие стебли донника тянулись к самому солнцу. По ним, отчаянно цепляясь, полз вьюнок, уже развесивший белые хрупкие колокольчики.
…вьюнок хорош в приворотных зельях, которые, конечно, запрещены, как и любые иные, на разум воздействующие…
— Девушка! — этот голос раздался откуда-то с опушки, благо, лес высился по ту сторону луга сине-зеленою плотною стеной. — Девушка, погодите! Не бойтесь…
Я прищурилась.
И глаза заслонила от слепящего солнца, подумав еще, что надо бы панамку какую взять, а то и вправду потом буду головной болью маяться.
— Я только спросить! — человечек, который выбрался из леса, чтобы в лугу увязнуть, гляделся… нелепо. Пожалуй. И именно это заставило меня насторожиться.
Во-первых, человек этот определенно был не нашинским, не лопушковским. Во-вторых, вспомнилось предупреждение Игоря, и… и что этот вообще здесь делает.
— Заблудился, — он шел через луг, спотыкаясь, отфыркиваясь и смахивая пот с высокого лба. Белая некогда панама его пестрела влажными пятнами. Как и белая же, некогда, футболка. Шорты, к счастью, белыми не были, зато поражали просто-таки несуразною длиной: заканчивались они где-то чуть ниже мотни, выставляя на всеобщее обозрение тощие покрытые курчавым волосом ноги.
Ноги пестрели царапинами.
И пятнами.
И… и носки вот белизну сохранили. Сверху. А вот ниже были мокры и черны. Никак, провалился куда.
— Я Васильев, — сказал человек, остановившись в десяти шагах. И согнулся, уперся руками в колени, дух переводя. — Извините… думал… срезать, да… заблудился. Васильев Иннокентий Константинович.
— Маруся, — я разглядывала его, раздумывая, стоит ли уже на помощь звать или, если что, сама справлюсь? Он ведь… несуразный. И уставший. Вон, исцарапался весь, небось, угодил на Безенскую падь. Там ельник старый, матерый, туда и местные-то соваться опасаются.
…хорошо, у Васятки ума хватило на берегу притаиться. Он, когда надо, совсем даже не дурноватый. Я спиной чувствовала Васяткин внимательный взгляд.
— О-очень приятно… а… у вас попить не найдется, а то… совсем…
— Там река, — сказала я.
— Пить из реки? — светлые брови, выделявшиеся на красном лице этакими полосками, сошлись над переносицею. — Нет… я… пожалуй… потерплю.
— А вы кто вообще? — я протянула руку к доннику, и тугой стебель сам в руку лег.
Может, ведьмы со стихиями не больно-то ладят, но у нас свои способы защититься. А человек этот мне, пожалуй, не нравился. Нет, опасности я не ощущала, скорее уж неприязнь, совершенно иррациональную, однако явную.
— Васильев я, — человек скривился. — Иннокентий Константинович.
— И?
Это имя мне совершенно ни о чем не говорило.
— Главный инженер… и совладелец компании… «Березовые дали». Слышали?
— Нет, — совершенно честно ответила я.
— Мы… там… строиться будем, — он махнул рукой.
— В лесу?
— В деревне. Уже провели расселение… начинаем. Вот, решил осмотреться на предмет… перспективности территории, — он окончательно успокоился и вспомнил, что является человеком серьезным, а потому и держаться надобно по-серьезному. — По плану тут деревня должна быть.
— Есть, — я отпустила донник.
Вот слабо верилось, что главный инженер и совладелец компании станет собственноручно душить меня на лугу. Или домогаться. Судя по красному его лицу и одышке, ему давно уже не до домогательств.
— Там, — я махнула в сторону Лопушков.
— А я по дороге шел… тут дорога… старая… а потом… вдруг вот сошел… сам не знаю, почему сошел, — он стащил с головы панаму и вытер мокрое лицо. — И недалеко вроде, а заблудился.
Я кивнула.
И такое бывает.
— Так… может… — Иннокентий Константинович поглядел на меня. — Проводите?
— Извините, не могу. Мне на работу надо.
— А где вы работаете?
Я указала на усадьбу.
— Экспедиция здесь.
— Экспедиция? — на лице Иннокентия Константиновича появилось премрачное выражение. — Историки?
— Маги. Аномалию изучать будут. Энергетическую.
— Здесь? — он ткнул пальцем в луг.
— Там, — я опять указала на усадьбу.
— А… если там… тогда ладно… а до деревни как выйти? Или, может… вы все-таки проводите? Я заплачу!
Не то чтобы мне стало жаль этого человека, но через луг я его перевела.
— Вон там, — в тумане на краю поля прятались крыши. — Идите прямо, не собьетесь.
— Спасибо, — Иннокентий Константинович напялил панаму. А когда отошел, то проворчал: — Что за глухомань…
Вот ведь странные люди.
Глухомань как есть. Обыкновенная. Лопушковская. И вообще, не нравится наша, собственную заводи.
— Марусь, — Васятка подобрался со спины и дернул меня за руку. — Он плохой, Марусь.
— Да уж поняла.
Хорошего человека лес не заплутает.
— Не… — Васятка дернул тощим плечом. — Он… очень плохой. Надо мамке сказать. Я… побегу?
Я нахмурилась.
Вот почему-то опять Игорька припомнила.
— Предупредим, — сказала я и взяла Васятку за руку. — Вечером… а пока давай, помогай.
Он вздохнул, но спорить не решился. И это само по себе насторожило.
Глава 14 Где речь идет о сложных родственных взаимоотношениях
Родственники — не аппендицит, просто так не отрежешь.
Беломир Бестужев выбрался из автобуса и с наслаждением вдохнул раскаленный воздух вокзала. Пахло бензином, сигаретами и горячим асфальтом. Еще людьми, которых оказалось неожиданно много.
- Предыдущая
- 26/127
- Следующая