Пустынный океан (СИ) - "Ad Astra" - Страница 28

Значит, и у Айе тоже всего одно крыло…Наверное, они могут летать, если материализуют вместо отсутствующего крыла пламя феникса. И все же, для крылатых оборотней потерять крыло равносильно потере руки…Я и представить не могу, какую ношу тянет за собой Альфинур.

— Но знаешь, даже если условия соблюдены, двойни в деревне не приветствуются, грубо говоря. Ну, как изгои, наверное. Все равно все считают, что проклятье никуда не уходит и такой ребенок в будущем самовоспламениться.

Не знаю, как мастер Джиали повстречал этих двоих, но я рада, что они ушли с ним. Рада, что Альфинур вырос таким, рада, что сейчас он улыбается, несмотря ни на что.

— Ты очень сильный!

— Ну, точно не сильнее Ориаса, — оборотень вновь рассмеялся, вставая с чемодана. — Поздно уже, я хочу, чтобы ты выспалась. Баал наверняка уже свернулся клубочком и спит, возьму с него пример.

Я вскочила с кровати так внезапно, что в первые секунды сама ничего не поняла. Даже муж настороженно посмотрел в мою сторону, вытягивая вперед руки, чтобы если что поймать меня.

— Останься тут…

Наверное, он решил, что ему послышалось, так как его лицо совсем не изменилось. Поэтому я повторила свою просьбу. Громко. Четко.

В груди больно кольнуло, когда он отвел взгляд. Кончики пальцев занемели, когда он приоткрыл рот, чтобы что-то сказать, но так и замер, явно не решаясь? Не хочет? Не хочет…Тогда, когда я впервые сама решилась позвать мужчину в свою спальню…Не хочет…Я отвернулась, но почувствовала, как крепкие руки сильно схватили меня за плечи, разворачивая к лицу с лихорадочным блеском. Альфинур, выдохнув мне в губы, впился с них жадным резким поцелуем, закрывая меня своим крылом. Его длинные серьги щекотали шею, его тяжелое дыхание возбуждало до предела, его беспорядочные блуждания рук по телу выбивали почву из-под ног…Хочет…Я видела это без слов и впервые радовалась тому, что ошиблась, решив иначе. Хочет…Как и я его.

Когда он снял с меня одежду? Когда сам остался обнаженным? Когда возлег рядом со мной, закидывая ноги на свои бедра? Это словно выпало из памяти. Настолько нежным он был, настолько томительным было ожидание прекрасного, что я, всецело поддаваясь похоти, лишь таяла под градом поцелуев, касающихся губ, шеи, груди, живота…Схватившись за спину мужа, я провела руками по основанию крыльев, вырывая из груди оборотня приглушенный стон. Он вошел внутрь как всегда медленно, словно нарочно, издеваясь и пытаясь взбудоражить еще больше. Да только больше уже некуда. Я застонала, двигая бедрами в выбранный нами такт, застонала, прикусывая мужа за подбородок. Он начал двигаться быстрее, еще быстрее, катая в своих пальцах острый сосок. Жаль, что подобное не может продолжаться вечно. С другой стороны, Альфинур мой, и только мой, какое бы проклятье на нем не лежало…

Я пела уже очень долго. Не время давало о себе знать, а мои невечные запасы магии, которые медленно таяли, превращаясь в прекрасную мелодию, срывающуюся с уст. Сопрано. Кажется, именно так в Центральной Империи называли высокий красивый голос, шедший не то от сердца, не то от самой души. Русалки никогда не придавали значения строгим классификациям, им, как и демонам, было достаточно лишь услышать голос, чтобы понять, кто поет и какими способностями обладает. Пустынному народу эта возможность не была дана, поэтому он сделал так, как делал всегда — упорядочил все в строгом порядке, грубо разделив голоса русалок на виды. Сопрано, контральто, тенор, баритон — всего и не припомнишь. Однако когда-то учителя хвалили мой голос, называли редким, описывая его как колоратурное сопрано*. Конечно же, это мне и запомнилось, ведь тогда я была падка на похвалу, воспринимая её, впрочем, как само собой разумеющееся. Красавица? Да-да, без вас знаю. Чудесный голос? Как иначе. Завидная невеста? Безусловно, это я. Каким же мелочным все это кажется теперь…

Песня была на древнем русалочьем языке, а потому для всех здесь собравшихся мелодия звучала красиво, но непонятно. Слова будто плавно и незаметно перетекали друг в друга и от того казалось, словно не было ни точек, ни отдельных предложений, ни уж, тем более, отступлений. Великие русалки могли петь днями напролет, но моих сил было недостаточно из-за кровосмешения, а потому меня хватило ровно на три часа. Было бы глупо полагать, что все это время я просто пела. Когда мелодия изливается наружу, она связывает с собой потоки всех, кто находится вокруг, и я могу так или иначе воздействовать на них. Это сложно. Работа до ужаса кропотлива, она выматывает концентрацией и возлагаемой ответственностью за чужие потоки, оказавшиеся в моих руках.

Я не хотела их подвести. Многие, кто находился в этом стареньком зале храма, уже наполовину покрылись чернью, что быстро ползла по всему телу, оставляя позади лишь уродливые волдыри да тощие хладные конечности. Больше всего мне было жалко детей. Маленьких пухляшей, что сидели на руках заплаканных матерей и дергали их за волосы своими черными пальчиками, крохотных малюток, над которыми ворковали изуродованные кормильцы…Все они, что были поражены чернью, сейчас мирно дремали, опершись на многочисленные колонны. Черная полоса, прекратив ползти по телу, замерла вместе с ними. Таким было действие недавно царствующей здесь мелодии.

— Никогда прежде не слышал ничего более прекрасного, — выведя меня на улицу, маар достал бутылек с каким-то дурно пахнущим отваром.

— И это моя награда? — шепотом произнесла я, морща нос. Пахло настолько резко, что было даже трудно определить, из каких трав это намешано. — Я вроде ничего плохого не сделала. Тогда за что?

Ориас тихо рассмеялся, принюхиваясь к пробке.

— Я брагу и похуже нюхал. А это целебная муть какая-то. Валефор сказал тебе её дать, чтобы магический резерв восстановить.

Глубоко выдохнула, зажмурилась, сделала небольшой глоток. Оно даже горло жжет! Я тихо запищала и помотала головой, все тело мурашками покрылось — настолько противным был этот отвар. Маар снова рассмеялся, забирая у меня флягу и закрывая её пробкой.

— Это тебе не вина распивать.

— Я похожа на ту, что постоянно пьет вина?

— Нет-нет, но если ты вдруг решишь спиться, то меня хотя бы позови.

— Куда более важно — как Баал?

— Он был очень злым. Сломал какой-то сарай. Якобы случайно. Хорошо, что это был только сарай.

Могу представить. Все-таки нагу вся эта затея не нравилась изначально по той простой причине, что в этом задании управляют им и поручают то, что аристократу делать не подобает. И мысль о том, что здесь он только из-за меня грела и терзала меня одновременно.

— Однако, судя по времени, он уже должен был уйти под землю. Когда он найдет труп, он вытащит его наружу. Есть только одна проблема…

— Какая?

— Мы предположили, откуда может исходить чернь. Но она рядом с деревушкой, где все уже поражены этой заразой. Она въелась в них настолько, что мы не сможем подойти к ним близко. Но это не является основной головной болью. Эти люди сошли с ума и изредка специально совершают набеги на соседние поселения, чтобы заразить их.

В этот момент мне действительно стало страшно. Как тогда в шахте. Я не видела прямой угрозы, но чувствовала, что она идет по пятам, готовая вот-вот появиться со спины. Перед глазами всплыл обезображенный чернью человек с лихорадочным блеском, хватающий за руки, лицо, плечи…Безумие, двигающее их на ужасные деяния — умерев, они хотят унести с собой остальных.

— Не беспокойся, в случае угрозы, Альфинур отнесет тебя домой.

— А вы? — мой прежде уверенный голос задрожал, и маар, что до этого явно хотел пошутить, прокашлялся, смахивая свой синий хвост на спину.

— Баалу ничего не угрожает, его зараза не берет. Барбатос в своем истинном облике последует за тобой, чтобы прикрыть в случае чего. Я тоже орешек крепкий, посмотри на меня. Я хоть и хочу уже умереть, но обещания держу. А я обещал, что буду тебя еще долго защищать.