Долгая ночь (СИ) - Тихая Юля - Страница 20

«В любом понимании вреда.»

«Уехав, Вы сделаете ровно то, чего хотел бы враг, — так было написано на следующей странице, и я, уже не дожидаясь указаний, принялась читать дальше. — Вы подвергнете себя серьёзному риску, при этом Вам вовсе не гарантирован успех. Зато ясно точно, что Арден будет изрядно отвлечён всеми этими перипетиями, и от того пострадает Дело. Которому Вы, к слову, могли бы изрядно помочь. Складывается впечатление, что у Вас найдётся ценная для нас экспертиза. Что Вы скажете о том, чтобы поработать на благо Кланов?»

Последняя фраза приходилась на зелёную обложку тетради, — видимо, мастер недооценил размеры своего словоблудия.

Я вздохнула и мысленно досчитала до пяти:

— Давайте начнём с того, что у меня нет врагов.

Равно как у меня нет никаких оснований вам верить, но этого я говорить не стала.

Вместо этого я, до боли стиснув кулаки, сказала:

— У меня своя жизнь. Другая. Мне нет дела до ваших дел, экспертизы и блага кого бы там ни было. Я не хочу быть ничьей парой. Я хочу уехать, а Арден может взять себя в руки и не отвлекаться.

Мастер Дюме снова улыбнулся мне, покачал головой и достал из внутреннего кармана свёрнутую чистую тетрадку.

Я думала, он станет уговаривать, как это происходило всегда: напишет что-то о любви, или о долге, или о судьбе. Но вместо этого он написал:

«Неужели Вы сами не захотите понять, почему умерла ваша сестра?»

— Причём здесь Ара?

«А вы его не узнали?»

— Кого?..

Он писал довольно долго.

«Этот милый нервный юноша, любитель изготавливать взрывоопасные штуки, передавать девушкам деньги и кидаться молниями в переулке — двоедушник из Делау, которому от рождения дано имя Вердал. Когда-то он был парой Ары. А затем она умерла.»

Я не слышала это имя одиннадцать лет. Дома оно стало запретным, когда закованная в лёд Ара ещё лежала на столе, а мама выла над её телом.

Лисы из Сыска пришли раньше, когда Ару ещё не нашли. Они исследовали и мост, и прилегающий к нему лес, опросили чуть не весь Амрау и сложили неприглядную — и трагичную — картинку.

Они были очень юны, они оба. Для Ары это была всего лишь вторая Охота, — первая, на которой она уже была двоедушницей; а Вердал и вовсе лишь тогда и поймал своего зверя. Ара услышала его, и они встретились. Она светилась тогда от радости, моя несчастная прекрасная сестра, а вот он, говорят, был не слишком доволен, — но это бывает с подростками, что уж такого.

Пекарь слышал, как они ругались на качелях. «Дело обычное, молодёжь,» — сказал он следователям. Но это не было обычное дело, потому что швея чуть позже видела, будто бы он ударил её, отшвырнул от себя. А лебединая пара встретила её на пути к мосту, и девушка была сама не своя: то рыдала, то смеялась. Они даже пытались поговорить с ней, но Ара убедила их, что идёт домой. Лебедь потом ужасно винил себя, что не вызвался проводить, а лебёдка всё время плакала.

Ара шла не домой.

Ночь была тихой, и снег сохранил её следы. Она стояла на середине моста, а потом перелезла через перила и ушла в воду.

Вердала же нигде не смогли найти.

Двоедушники по-разному переносят гибель пары. Это всегда — огромный удар, который не проходит бесследно. Устоявшиеся пары почти всегда вместе проходят свою дорогу до конца, и уходят тоже вместе, в один миг и глядя друг другу в глаза. С молодыми бывает, что вслед за парой умирает только зверь, а человек — остаётся; правда, в таких случаях нередки бывают скорые самоубийства. И иногда, очень редко, двоедушник живёт дальше.

Так вот, через пару дней после похорон лисы сказали, что след Вердала оборвался у той же реки, только много ниже по течению. А ещё раньше приехавшая из самой столицы сова заявила, что не видит больше его дороги. И все решили, что Вердал, как и многие двоедушники до него, не смог пережить свою пару.

А он, выходит, выжил.

«Есть много сомнений в выводах следствия,» — написал мастер Дюме.

Это не моё дело. Это всё прошлое, — прошлое! Оно давно меня не касается; оно давно сгинуло и потеряло значение; у меня теперь другая дорога, другая жизнь, и я уже ушла по ней так далеко…

«Вы — второй двоедушник в нашей практике, которому удалось скрыться от лис,» — написал колдун.

И чуть позже добавил:

«Первым был Вердал.»

Хотя это и так было ясно.

— Я хочу гарантий, — наконец, сказала я. — Что я смогу уехать, когда сочту это нужным, и Арден не станет меня искать.

Я была, конечно, не в том положении, чтобы чего-то требовать: взрослый колдун и опытный заклинатель, он мог зачаровать меня в неподвижную куколку и транспортировать так, куда ему заблагорассудится. А если он ещё и служит на Сыск, то даже если я всё-таки как-то сбегу и обращусь в полицию, мне там ничем не помогут.

Но мастер Дюме, кажется, хотел поиграть в доброго следователя, и написал:

«Это можно устроить.»

Моё желание остаться дома было категорически отвергнуто. Когда я говорю — «категорически», я имею в виду, что на зелёной обложке тетрадки мастер Дюме написал три буквы, «НЕТ», и показывал эту запись на каждый мой аргумент.

Пообщаться с хозяйкой мне тоже не дали. Второй чемодан — посчитали излишеством, «как я вижу, инструментарий Вы уже сложили». Так мы и вышли на внешнюю лестницу: улыбающийся мастер с посохом и я, недовольно волочащая чемодан, — он оказался неожиданно тяжёлым.

На улице мастер Дюме вытащил из ворота один из многочисленных артефактов и что-то нажал. Минут через пятнадцать приехало такси; всё это время мы стояли у ворот молча, а я пыталась отогревать замёрзшие руки дыханием.

Машина была дорогая, красивая: глянцево-чёрная Змеица с до блеска начищенным шильдиком завода на радиаторе. Внутри — кожаные белые сидения. Подтянутый водитель в клетчатой кепке открыл багажник, сам поднял туда мой чемодан и распахнул передо мной задние двери.

Мастер Дюме показал водителю написанный в тетради адрес.

Вокруг было уже совсем темно. Снег усилился; белая крупка летала вокруг, подгоняемая ветром. Вбок, вверх, прямо — бесконечный, ничем не управляемый хаос. Но в конце концов жёсткие снежинки всё-таки куда-нибудь падали: то под шуршащие колёса авто, то на лобовое, где их размазывали дворники.

Фонари здесь не горели. Судя по поворотам и отдельным смазанным кадрам, которые я вылавливала в свете фар, мы ехали куда-то к старой набережной. Этот район я толком не знала и быстро запуталась.

Ехали медленно. Мимо мелькала то кирпичная кладка, то ковка заборов, то барельефы на старых домах. Я узнала главный корпус медицинского центра, потом мы довольно долго ехали в ровном жёлтом свете липовой аллеи, а затем я снова потерялась в хитросплетениях переулков.

Как я во всё это влипла? Что я здесь делаю? Надо было всё-таки попробовать ткнуть его ножом, если бы я бросилась неожиданно, может быть…

Машина съехала на тряскую тёмную дорогу, утопленную в кое-как расчищенном снегу и высыпанную гравием и песком. Она серпантином забиралась на гору, и вокруг были одни только ёлки. Городские огни остались где-то слева внизу.

Мы остановились у высоких сплошных ворот, и мастер Дюме ткнул мне в руки тетрадь:

«Я вернусь через 15 минут. Пожалуйста, оставайтесь здесь и не делайте глупостей».

Я кивнула. Он вышел, — следы в нетронутом снегу, — и позвонил в ворота. Водитель потушил фары и включил для меня лампочку в салоне.

— Где это мы? — спросила я будто бы между прочим.

— Загородная резиденция, — чопорно сказал он.

— Чья?

— Шестого Волчьего Советника.

И показал на табличку у ворот.

Из-за снега мне было плохо её видно. Строчки надписей были все облеплены снегом, и прочесть их я так и не смогла, зато заснеженный рельеф стал даже более чётким.

Волчья голова с пышной, вырисованной острыми клиньями гривой. В пасти — круг часов, они и правда работали, но опаздывали на два или три часа. А вокруг бегут цепочкой мелкие зверьки с острыми когтями и глазами из глянцевых чёрных камней.