Изменить будущее (СИ) - Шелест Михаил Васильевич - Страница 3
- Предыдущая
- 3/58
- Следующая
Химичка смотрела на меня так влюблённо, что я едва не сомлел. Она мне и тогда нравилась, почему я и хулиганил на её уроках, а сейчас…
– Ну, Шелест… Жаль, что нельзя исправить четвертную. Поразил… Или ты так головой стукнулся? – Хихикнула она, но увидев мои глаза, извинилась. – Прости, Шелест. Вырвалось. Все свободны.
– Точно стукнутый, – прошептала проходя мимо Ленка Смирнова, бросая на меня странный взгляд.
Математика прошла штатно. В ней я был твёрдым середняком, "хотя мог бы и на пятак натянуть", как говорил мне папа, махнувший на меня рукой после восьмого класса. Программа минимум, по его мнению мной была выполнена. Аттестат о среднем неполном имелся, а дальше государство давало широчайшие возможности: от армии до средне и высше-технического.
Людмила Давыдовна почему-то спросила меня, как я себя чувствую и не болит ли у меня голова.
Я сказал не болит, но чешется. Математичка удивилась.
– Ты это о чём, Шелест?
– Ну вы же интересуетесь моим самочувствием. Шрам на затылке очень чешется. Сильно я головой стукнулся, – сказал я со зловещей хрипотцой в голосе, обведя класс недобрым взглядом и улыбнулся. Класс заржал.
– Ой, Шелест, – махнула на меня рукой Людмила Давыдовна, добрейшей души человек. – Иди тогда к доске. Заодно там и почешешь затылок. Или что нибудь другое. Напомнишь нам, что такое интеграл и с чем его едят.
Класс захихикал, но по-дружески, жалеючи.
"Хорошо, что в больнице имелись свои учебники", – с благодарностью подумал я.
– Интегра-а-ал… Честно говоря, не особо помню, – сознался я.
– Ну…Формулу Ньютона-Лейбница помнишь?
– Вроде помню.
– Пиши…
Я написал.
– И Что это значит?
– Это предел сумм… – пробубнил я, и почесал затылок.
Класс "грохнул", а я продолжил:
– Принцип Кавальери формулируется так: если прямые некоторого пуча прямых пересекают две фигуры по отрезкам равной длины, площади фигур равны. А итоговую формулу уже вывели Лейбниц и Ньютон.
– Откуда же они её вывели, бедненькую.
– Из средневековья, – пошутил я.
Людмила Давыдовна прикрыла ладонью губы и тихо засмеялась.
– Ладно, Шелест, садись. Хоть это помнишь. В принципе, ответ на четвёрку. А у нас сейчас логарифмы, – сказала она, повысив голос и постукивая указкой по передней парте.
– Вот оно мне надо? – Спросил я неизвестно кого, садясь за парту.
– Ну ты, Мишка, и прикалываешься сегодня, – прошептал Костик, искоса поглядывая на математичку. Указка у неё была длинной.
– Еле выкрутился, – прошептал я.
– Ни фига себе, еле выкрутился… Да у Давыдовны четвертак получить… когда она вот так вызывает по прошлым темам… Максимум трояк.
Людмила Давыдовна Пляс, стала учить нас только в девятом, после "слития" трёх восьмых классов в два девятых, а у "б" класса она вела уже давно.
На истории я загрустил. Никогда не любил ту историю. Эли эту? Когда историчка, слишком полная и не очень опрятная женщина начала читать нам из учебника о буржуазной революции в Японии, я поскучнел.
– Ты, Мишка, какой-то, точно стукнутый, – прошептал Швед. – Нормально всё?
– Нормально, Костик. Что-то устал учиться. Скорей бы физра.
– Тебе же ещё нельзя, после ангины. Я знаю, сам лежал.
– Да и пофиг, – отмахнулся я.
– Сердце посадишь, – прошептал Костик, рисуя жигуль последней модели.
"Он стал врачом-хирургом и мы недавно виделись с ним. Совсем недавно", – подумал я. – И вот он сидит со мной за одной партой.
Я потрогал его пальцем.
– Чо? – Спросил он, не отрывая взгляд от рисунка. Он здоровски рисовал машинки. И не только жигули, но и иностранные. Получалось, как на фантиках от жевачки. У меня на обложке дневника была нарисованная им тачка, какой-то фантастической модели.
– Да так…
Меня ткнули чем-то в спину. Я скосил глаз назад. Историчка, видимо, была глуховата, и мы разговаривать не боялись если не раскрыывать рта или прикрыть губы ладонью, а вот за движение она следила строго и наказывала.
– Ты едешь на соревнования? – Спросил Вовка.
"Ё маё! Соревнования! Я же еду в Калугу на Кубок Россовета Динамо"! От Приморского края! Не фига себе", – вспомнил я.
– Еду, Вовчик.
– Значки привезешь?
– Привезу.
Он был заядлым коллекционером значков. Я попытался однажды, но потом бросил и отдал все ему. Вот он теперь меня и контролировал.
– Я деньги отдам, – заверил он.
– Куда ты денешься, – хмыкнул я, неосторожно повернувшись назад.
– Шелест! Что там у вас с Варёновым за посиделки?! Иди ка сюда.
– Да что ж такое-то сегодня, а?! – Спросил я, поворачиваясь к классу и возводя руки кверху.
Все тихо прыснули, опасаясь нарваться на неприятности.
– Вот и скажи нам, Шелест, что ты понял из рассказанного мной про буржуазную революцию в Японии.
Я почесал затылок. Класс отреагировал адекватно.
Я не "клоунил", но так получалось. Затылок действительно чесался, и рука тянулась к нему автоматически.
– Что я понял? – Переспросил я, и тут же ответил. – Я понял, что во всём виноваты англичане, французы и американцы. Иностранные капиталисты, если короче. Им нужны были рынки сбыта, а японцы их не пускали, вот они и устроили "свою" революций с помощью "агентов влияния", подкупленных сёгунов и подкрепили их позицию своими кораблями. А потом им правительство слепили по своему образу и подобию: пэры, мэры палата общин. Началось то все с интервенции! Как и у нас в Приморье они хотели, в двадцатых. Те же лица на арене: Англия, Франция и США. ДА и сейчас в мире постоянно происходят перевороты и "буржуазные" революции. Вон в Накарагуа, например семья Самоса правит аж с 1934 года. Тоже с помощью США свергли революционное народное правительство Аугусты Сандины… Ну ничего, скоро им кердык придёт.
В классе стояла гробовая тишина.
Историчка откашлялась и молвила:
– Кхе… Фамилия Сандино не склоняется… А так… Очень даже развёрнуто… Даже, я бы сказала, слишком.
Она потянулась за ручкой и пододвинула ближе журнал.
– А что такое "кердык"? – спросили из задних рядов.
Прозвенел звонок.
Физкультура была моим спасением. Я и так по всем её составляющим был лучшим в классе. И это не бахвальство, а факт. Здесь мне ничего и никому доказывать не надо, думал я, переодеваясь.
– Построились, – скомандовал Сергей Степаныч по кличке "Эс Эс".
Валерка Лисицын за лето вымахал и стал чуть выше меня. Я встал вторым.
– А у Шелеста освобождение, – сказала Мокина. – Он в голову ударенный и на учителей кидается. В кого интегралом, в кого азотом. Смотрите, Сергей Степаныч, как бы он в вас чем-нибудь не кинул.
Мокина имела вид и вела себя, как симпатичная белокурая бестия, и физрук от неё млел.
– Ты, Мокина, почему не переоделась? – Спросил физрук, пялясь на её коленки.
– Я форму забыла. Можно я так позанимаюсь?
Эс Эс облизнулся и махнул рукой. Странно, но раньше я этого не замечал. Пофиг было, наверное, кто как на кого смотрит? А тут, я видел всех. Переглядки, ухмылочки, подмигивания… Да-а-а… Кино и немцы. Вернее – немки.
– Что с тобой, Шелест?
– Да фигня, ангина была.
– Ангина не фигня. Мотор можешь посадить.
– Да я потихоньку. У нас же сегодня волейбол? Вы обещали, – пресёк я попытку физрука изменить слову.
– Обещал… Да… Канат надо сменить. Обещали леса подвести. Думал вы через коня попрыгаете, в длину.
– Канат мы сменим.
– Как? – Удивился физрук.
– Я залезу и сменю. На руке повисну…
– Ты, Шелест, точно стукнулся. Не получится у тебя.
– Я же альпинист.
– Никакому альпинисту это не под силу.
– Спорим? – Обнаглел я.
Физрук опешил.
– На что?
– Я буду до конца учёбы полы у вас мыть в каморке и прибирать.
Физрук прищурился и хитро скривился.
– В святая-святых нацелился?
- Предыдущая
- 3/58
- Следующая