Попаданка для Наместника Смерти (СИ) - Юраш Кристина - Страница 10

— Давай я зачитаю тебе письмо? — спросила я, глядя на красивую дверь. «Моему любимому сыночку», — прочитала я на конверте, понимая, что мама где-то там.

— Читай, — послышался настороженный голос. — Только дверь я не открою!

— Давай я через дверь, — вздохнула я, раскрывая конверт. — Мой маленький, мой бесценный, мой сладкий…

Я прочитала эти слова, чувствуя, как дрожит голос.

— Как ты там? — прочитала я, глядя на прыгающие буквы. — Мы с папой хорошо. Стараемся жить. Потихоньку. Я сохранила все твои игрушки. И зайца тоже. С которым ты засыпал. Помнишь Зайчика?

— Мой зайчик, — послышался вздрогнувший голосок. — Я боялся темноты, а Зайчик меня защищал…

— Мы его долго искали, чтобы положить тебе… Но не нашли. Потом папа нашел его за кроватью. Видимо, ты его туда спрятал… Мы так обрадовались. По очереди тискали этого зайца. Я обняла его, а папа обнял меня. И просидели так целый вечер. Мы вспоминали, как ты был маленьким. Как мама учила тебя выговаривать букву «Р», как папа показывал тебе, что внутри машины. И как ты просил щенка овчарки. Помню, папа сказал, что с ним некому будет гулять. Мы постоянно заняты на работе. А я придумала, что у меня аллергия на шерсть. Я просто не захотела лишних хлопот. Поэтому и придумала эту чертову аллергию. Прости меня, если сможешь… Знаешь, сколько раз я прокляла себя за это? Если бы ты знал! Если бы я знала, то купила бы тебе хоть десять этих собак!

— Мама мне соврала про аллергию? — спросил тихий голосок. — И поэтому мне не купили собаку?

— Знаешь, наверное, мама очень беспокоилась, — осторожно произнесла я. — Боялась, что ты еще слишком маленький, чтобы иметь собаку. Вот если бы ты подрос, то тебе бы ее завели! Собака — это хлопоты. Убирать за ней, гулять с ней, лечить, когда она болеет…

Полными слез глазами я посмотрела на притихшую дверь.

— Может быть, если бы мы завели тебе щенка, то все было бы по-другому. Может быть, мой малыш был бы жив… Овчарка — серьезная собака, — прочитала я, поглядывая на потемневший глазок. — Если бы можно было обнять тебя, я бы обнимала тебя каждую минутку… Но сейчас мне некого обнимать… Я обнимаю твоего зайца. Он все еще пахнет тобой. Иногда я сижу, зарываясь в него носом и плачу. Папа говорит, что нужно жить дальше. А я не могу. Люблю. Целую. Мама.

— Мама с папой всегда были заняты! Я столько раз к ним подходил, а они: «Не до тебя сейчас, иди к папе поприставай!». Или «Иди к маме, папа устал!», — послышался обиженный голосок. — Они меня не замечали…

— Они тебя очень любили, — убеждала я, видя разводы слез на письме. — Просто взрослые зарабатывают деньги, чтобы у тебя было все самое лучшее… Каждую минутку на работе они думали о тебе… Вот ругает их дядя — начальник. А они терпят и думают, что купят тебе на день рождения!

— Да но… — донеслось до меня слегка задумчивое.

Я прислонилась к двери и сползла по ней, усаживаясь поудобней.

— Чем больше мама и папа работали, тем сильнее, значит, они тебя любили. Поэтому и уставали, — объяснила я. Увы, таковы современные реалии мира.

— Уставали любить меня? — удивился голосок.

— Нет, что ты… Они не уставали любить тебя, — убеждала я, размазывая слезы. Я не могла похвастаться любящими родителями. Мой отец ушел, а мать лишили родительских прав, когда мне было три года.

— А когда они успевали меня любить, если они постоянно работали? — послышался удивленный голосок.

— Вот сейчас ты со мной разговариваешь, но ты же любишь маму и папу? — спросила я.

— Ну да, — вздохнул детский голос.

— Вот и они так же любили тебя, — прошептала я, осторожно засовывая письмо под дверь.

— А почему здесь ничего не написано? Тут чистый листик! — послышался удивленный голосок.

— Так и есть. Просто ты не сможешь прочитать его, — ответила я, медленно вставая.

— Но я же знаю буквы! — послышался обиженный голосок. — И считать умею! До сорока!

Я промолчала. Мне нечего было сказать.

— Оно пахнет мамой, — послышался голосок. — Это ее духи! Любимые!

И тут послышался шелест. Я посмотрела под дверь и увидела, как письмо возвращается обратно.

— А можешь прочитать мне его еще раз? — спросил голосок. — Я просто хочу его выучить наизусть!

Я полезла закрывать сумку и увидела там … пирожки. В этот момент мне стало дурно. И тут я вспомнила, что ребенок ничего не ел…

— А ты можешь приоткрыть дверь, чтобы я дала тебе покушать? — спросила я, глядя на кулечек. Видимо, это особая магия бабушек! Любая бабушка даст фору любому старому опытному карманнику. Только если ты могут незаметно стащить кошелек, то любая бабушка может незаметно впихнуть тормозок!

— Нет, — послышался строгий голосок.

— Ну, хорошо, — вздохнула я. — А про окно мама тебе ничего не говорила?

Я уже чувствовала себя матерью, удачно пристроившей детей в детский сад.

Пирожки были холодными и жирными. На них отпечаталась старая газета, пестрящая заголовком: «Умереть — не спать!». Огромной рекламой «Портреты живых на заказ. Рисую по памяти».

— Грустненько, — заметила я, взвешивая на руках пирожки. — Давай я тебе их в окошечко подам!

За дверью было тихо. Я направилась через кусты к огромному окну. Подтянувшись на руках, я передала физкульт привет всем съеденным гамбургерам. Стонала я так, словно рожала дикобраза. Причем, шел он иголками вперед.

— Иих! — выдала я боевой клич неспортивного человека, впервые столкнувшегося с трудностями.

— Есть! — вцепилась я пальцами в откос. — Малыш! Ты там? Вот!

Я помахала пирожками возле стекла. Пирожки внутри меня заигрывали с силой земного притяжения.

И тут я увидела мальчика. На вид ему можно было дать умилительные семь лет. Он смотрел на меня и на пирожки.

— Давай, я тебе их передам, а в дом заходить не буду! — убеждала я ребенка, активно жестикулируя. В основном пирожками.

Ребенок сомневался. Он мялся на ковре, осматриваясь по сторонам. На нем был свитер со снеговиком, штаны с лейбами и сползший носок.

— Мама запрещает мне разговаривать с незнакомыми людьми, — неуверенно произнес мальчик. — И брать у них сладости!

— Не такие уж они и сладости, — заметила я, рассматривая пирожки. — Давай, бери! Это мама тебе посылкой прислала!

— Все вы врете, — внезапно нахохлился мальчик, засунув руки в рукава. — Мама считала пирожки вредными. Она говорила, что от них поправляются!

— Может, ученые уже доказали полезность пирожков для голодного детского организма, — оправдывалась я. — Ладно, давай я тебе их под дверью оставлю, а ты откроешь и возьмешь, когда я уйду.

— Не стану я открывать дверь, — заметил мальчик. — Открыл уже дяде…

Я слезла и оставила пирожки под дверью. Идя по аллее, я оборачивалась, в надежде, что пирожки исчезнут сначала за дверью, а потом в растущем организме.

— Ой, да ладно тебе! — послышался знакомый голос внутри. — Сколько еще таких обездоленных и несчастных. На всех заботы не напасешься!

— Ты кто? — удивилась я, ловя себя на неприятной мысли. Я часто слышала это голос, когда проходила мимо голодных котят, скулящих одиноких щенков на газетке и охающих старушек.

— Мистер Тебечтобольшевсехнадо! — заметил противный голос. — Не парься! Это — не твоя забота! Вон сколько тут людей! Пусть и заботятся о мальчике! Тоже мне, героиня нашлась! Столько времени потеряла. А могла бы уже минимум три письма разнести!

— Это правда, — сглотнула я, засовывая руку в сумку. — Хотя… Нет! Нельзя так! Так, кто у меня знакомый есть?

Список моих знакомых пока что напоминал телефонный справочник серийного маньяка с пометкой «Коллеги». Мрачный красавец, нахальный кот, бабушка с приветом и Барсик.

Все эти личности живо встали у меня перед глазами. Я понимала, что им не то, что ребенка. Я им гвоздь подержать не доверю!

— Ладно, идем к бабушке! — вздохнула я, поворачивая обратно. — Письма пока подождут!

— Эй, ты чего? А как же наш главный девиз: «Наше дело сторона?» А? — снова послышался голос Мистера Тебечтобольшевсехнадо.