К морю Хвалисскому (СИ) - Токарева Оксана "Белый лев" - Страница 100

***

На следующий день Белен начал торопить людей в дорогу. Напрасно дядька Нежиловец пытался его отговорить тем, что на ладье работать некому, чай, в двух новгородских дружинах в живых осталось чуть более полусотни, да и те почти все раненые. Белен на такие разговоры только презрительно скривился:

— Да какая там работа? Сам толковал, по течению идти — безделье одно. Сестрица моя — девка в лечебном деле тороватая. Пока до Итиля доберемся, да пока в нем с торгом пробудем, глядишь, всех болезных на ноги и поставит. А не поставит, тоже не беда! Итиль — град большой. Там и новую дружину набрать можно!

Дядька Нежиловец на подобное предложение только головой покачал: без году три дня командует, а уже людьми разбрасывается. Вот не терпится же кому-то в хазарский град попасть.

— Дождись хоть девятого дня, — попытался он привести последний довод. — Поминки по дядьке, как положено, справить!

— Еще сорокового скажи! Вы что, в этой вонючей степи зимовать собрались?!

Понятно, что ни Лютобору, ни Анастасию в дружине нового вождя места не нашлось.

— Нешто я ума решился, татей лесных да пленников хазарских в Итиль везти. Коли ладью с товаром отберут, дед Сытень на том свете меня вряд ли за это похвалит!

Невдомек было Белену, что ни русс, ни критянин у такого никчемного вождя и не рвались служить. Говоря по чести, и тому, и другому и вовсе никакой вождь и не требовался. Дядька Мал, правда, по простоте душевной предложил Лютобору место у правила его драккара. Однако русс только хлопнул его по плечу:

— Как-нибудь в другой раз! До Итиля от этих мест рукой подать. С Велесовой помощью и сами доберетесь.

— А как же ты?

Русс провел чуткими пальцами по шерсти Малика и загадочно улыбнулся:

— У меня иной путь, и я бы хотел его пройти по возможности подальше от глаз хазарских соглядатаев.

Бедный купец ничего не понял и вопросительно поглядел на стоявшего рядом Анастасия.

— Я пока останусь у наших степных друзей, — недвусмысленно указав на свою запачканную кровью многочисленных раненых одежду, пояснил намерения лекарь. — Мои знания и умения здесь пригодятся.

— А потом? Ты же вроде хотел вернуться к себе на Крит!

— В Ираклионе меня уже никто не ждет, — юноша грустно улыбнулся. — К тому же, я еще не видел Русь.

Единственным человеком, ради которого и воин, и целитель переменили бы свои планы, была Мурава. Но девица молчала.

Для дружины не осталось тайной, что незадолго до того, как ладья покинула становище Сынов ветра, к Белену приходил великий Органа. Приходил один, подальше спрятав свою гордость, за брата просил. Какой выкуп он предлагал за боярышню, тоже стало известно. За сестер ромейских императоров и дочерей Хорезм шахов не всегда такой дают. Но как ни охоч до серебра был Белен, а ненависть к лесному татю оказалась сильнее, да и выкуп за сестру, лишь немногим меньший, он, похоже, все еще надеялся из иных рук получить.

Чуя недоброе, в день отплытия Мураву позвала к себе госпожа Парсбит:

— Тебе незачем идти в хазарский град, — сказала она. — Дочь человека, отдавшего жизнь за наш народ, для Сынов ветра не чужая. Оставайся, и ты ни в чем не будешь испытывать нужды. А если ты выберешь человека себе по сердцу, никто не посмеет противиться твоей воле!

Мурава только покачала головой:

— Спасибо на добром слове, матушка! Но позволь мне все же покориться судьбе. Моя вера учит, что непослушание — большой грех, а Белен, каким бы он ни был, — по крови мне брат, и я должна слушаться его и почитать.

— А как же твой крестовый брат? — подал голос Анастасий, который находился неподалеку и внимательно прислушивался к беседе. — Зачем ты подарила мне крест, сестра, коли мое мнение для тебя ничто!

— Зачем так говоришь? — с укором повернулась к нему Мурава. — Разве ты не знаешь, как я уважаю и люблю тебя. И крест подарила, чтобы ты молился и помнил!

Во взгляде ее появилась мольба. Она посмотрела на Анастасия, потом перевела взор на Владычицу:

— Кабы одна была, осталась бы, не раздумывая! Но на ладье в Итиль отправляются еще три десятка отцовых людей! Коли с ними не пойду, за них-то кто заступится?!

На выходе из шатра ее ждал Лютобор. Пятнистый Малик, предчувствуя разлуку, уткнулся девушке в бок мохнатым лбом. Его прозрачные, переливчатые глаза красноречивее любых слов: «Куда ты? Зачем? Как же мы с хозяином теперь будем без тебя?!». Лютобор поймал руку девушки:

— Когда придете в Итиль, я вас разыщу! — пообещал он.

Мурава посмотрела на него почти виновато, растерянно провела рукой по загривку Малика:

— Берегите себя! — попросила она.

***

Хотя за свою недолгую жизнь Тороп успел побывать в разных передрягах, никогда прежде ему не приходилось так худо, как на пути к Итилю и в хазарском граде. В умении сделать холопью долю действительно невыносимой Белен, как выяснилось, превосходил даже Булан бея и Фрилейфа. Конечно, те драли Торопа почем ни попадя, но хоть за дело, а здесь оплеухи и зуботычины начинались просто на пустом месте. Особое же удовольствие новый Торопов хозяин находил, заставляя мерянина бесконечное количество раз переделывать одну и ту же работу да измышляя для него новые и новые поручения, словно иных мыслей не имелось. А от постоянных нападок и придирок не спасало ни Муравино заступничество, ни вмешательство дядьки Нежиловца. Ох, судьба-судьбинушка, судьбина окаянная! Поманила гордой воинской долей, да видно лишь затем, чтобы больнее было обратно в грязь навозную падать!

Не слаще приходилось и Воавр. Хотя покойный Вышата Сытенич и благословил их брак с Тальцом, вено так и осталось неуплачено. Боярин сказал тогда, что толку из укладки в укладку добро таскать, все равно в одном трюме до Новгорода храниться будет. Вот за эту безделицу Белен зацепился, точно клещ за собачье ухо. Раз не плачен выкуп, стало быть, брака и нет. Не выкупленная раба, она рабой хозяйской и остается. Не Тальцу же в холопы идти! А стоило Воавр лишний раз на венчанного мужа ласково поглядеть, Белен начинал стращать ее хазарским невольничьим торгом. Ну что тут делать будешь?

— Вот, паскуда! — не выдержал как-то Талец, глядя, как по-хозяйски бесцеремонно и деловито лапает Белен его корелинку. — Встретить бы наедине где-нибудь да поговорить по душам.

— Что ты! Что ты! — едва ли не зажал ему рот единственной уцелевшей рукой Путша. — Молчи! А то хуже будет!

— Куда уж хуже? — поинтересовался, отрываясь на миг от работы, чистивший палубные доски до зеркального блеска Тороп.

— Ну не знаю, — глаза у Путши сделались совсем тоскливые. — Вот довезет до хазарского града да там и бросит! Помните, как он про новую дружину вещал?

— И что с того? — не понял товарища Талец. — Нет, что ли, в Итиле других вождей? Тот же Мал нас в дружину с радостью возьмет. Да и иных купцов с Руси там хватает.

— Тебя-то может и возьмет, — тяжело вздохнул Путша. — А мне куда теперь, убогому, идти? Разве что милостыни Христа ради у добрых людей просить. Белен Твердич уже сейчас, когда ем, кажись, в рот заглядывает, кусочки считает!

Бедный гридень еще раз вздохнул, и в его глазах появились слезы.

— Я вот иногда думаю даже, уж лучше бы мне вместе с боярином и ребятами на берегу Итиля в землю лечь или сгинуть без вести, как Твердята, чтобы обузой никому не быть!

Хотя в Путше сейчас говорили болезнь и страх перед грядущим, какой-то частичкой души Тороп с ним был согласен. Кабы его тоже срубил Эйнар Волк, растоптали конями эль арсии или всадники великого Кури, он бы, верно, не гнул бы спину на ненавистного Белена, а пировал бы в запредельном чертоге с другими храбрецами.

Однако едва подобные мысли забирались к мерянину в голову, им в ответ звучал негромкий, но твердый голос. Быть не может, что вещие норны хранили его от бед, ведя сквозь битвы и бури по пути в Итиль, если в этом не имелся какой-то скрытый, но значимый смысл. Знать, не выпрядена еще до конца кудель его судьбы, знать, не все звенья цепи его жизни выковал великий кузнец. И кто может сказать, какую долю предрекли для него бессмертные боги и предначертало Провиденье?