Новый мир. Книга 2: Разлом. Часть вторая (СИ) - Забудский Владимир - Страница 58

— Упал, отжался, Триста двадцать четвертый! — взревел он.

«Товарищи», притащившие меня сюда, бросили меня прямо на стекло.

— Отжимайся, сукин сын, иначе, я клянусь — сегодня ты получишь вдвое больше кнута, чем вчера. Не только ты — весь твой чертов взвод!!!

Проблеск сознания, заставивший меня остановить избиение человека несколько мгновений назад, пока еще не угас. Я понимал, кто я. Понимал, где я нахожусь. И я способен был контролировать свои действия. Посмотрев на стоящих вокруг рекрутов, я не увидел в их глазах ни ненависти, ни мольбы. Эти люди были сломлены задолго до того дня, как я ступил на чертов остров. И все же угроза коллективного наказания, которая, я не сомневался, будет исполнена, придала мне сил.

Я перевернулся и стал кулаками прямо на битое стекло. Сделал первое отжимание. Стекло захрустело под костяшками пальцев. Пульсирующая в крови «Валькирия» теперь была моим другом — благодаря ей я не чувствовал боли.

— Кто ты?!

— Мясо, — прошептал я механически.

Второе отжимание.

— Зачем ты здесь?!

— Чтобы убивать.

Третий раз.

— Кто ты?!

— Мясо.

— Зачем ты здесь?!

— Убивать.

Я отжимался так долго, пока не потерял сознание, уткнувшись в стекло лбом. Последние слова, которые я успел услышать, перед тем как сознание милостиво покинуло меня — это грозный крик инструктора, который сидел на мне верхом и без конца осведомлялся, кто я и зачем я здесь.

§ 43

Счет времени очень быстро исчез. В «Вознесении» я всегда помнил, сколько дней осталось мне до долгожданного освобождения. На Грей-Айленде не считают дней. И очень скоро перестают помышлять об освобождении.

Рекрутов «Железного Легиона» тренировали садистски. Если целью занятий, которыми всю свою сознательную жизнь добровольно и с радостью занимался Димитрис Войцеховский, было укрепление его здоровья, то здесь о здоровье объекта под номером Триста двадцать четыре не думали совсем. В понимании тех, кто создал это место, Грей-Айленд был инкубатором, а мы были для них тушками, лишенными воли, разума и каких-либо прав.

Говорят, что армия способна сделать из сопливого мальчишки человека. Но на Грей-Айленде из нас не старались сделать людей. Напротив, главной целью программы проекта «Железный Легион» было лишение рекрутов человеческого облика. В конце двадцать первого века людям не место на войне — на войне нужны машины.

Инструктора в тандеме с генными инженерами призваны были уничтожить нас и собрать заново — в виде безмолвных, беспрекословных и беспощадных убийц. Шестнадцать — двадцать часов в сутки проходили в нечеловеческих испытаниях, издевательствах и унижениях, которые были призваны сломить нас, выбить из нас человеческий дух. Ни минуты отдыха, ни минуты облегчения. Если ты проявляешь слабость — тебя начинают гнать вдвойне, пока ты не упадешь без сил, высунув язык, и тогда, полуиздохшего, тебя продолжают лупить и осыпать проклятьями. Оставшееся время мы маринуемся в наших капсулах, наспех залечивающих свежие раны, сращивающих треснувшие кости и напитывающих нас энергией для нового круга ада.

Ни один нормальный человек не способен был выдержать подобного, оставшись в здравом рассудке. А мне не повезло вдвойне. Я прибыл сюда с изначально подорванным здоровьем, слабый и не способный конкурировать с остальными. Мне суждено было быть сломленным или просто умереть. Но все поменяла «Валькирия», и другие биостимуляторы, которыми меня пичкали сверх всяких норм.

Препараты вливали в нас по ночам, пока мы плавали в своих капсулах в физиологическом растворе, и этого никак нельзя было избежать. Не было никаких таблеток на завтрак и на обед, которые можно было незаметно выплюнуть. Не было уколов, ингаляций или горьких вонючих капель в нос, от которых можно как-нибудь увильнуть. Способов сачковать или укрыться не существовало.

Нас не считали нужным ставить в известность о том, чем именно нас пичкают. Однако не нужно было быть фармацевтом, чтобы понять — это далеко не «безобидные» антидепрессанты, которые, как говорят, втайне скармливают всем обывателям, чтобы примирить их с не всегда радужной действительностью. Это нечто несравненно мощнее.

Средства, которые применялись здесь, едва ли были кем-то зарегистрированы и сертифицированы, вряд ли имели официальные названия. На бумаге их, скорее всего, вообще не существовало. Сомневаюсь, что их испытывали даже на животных. Испытание производилось здесь и сейчас, прямо на нас. И доктора с интересом наблюдали, с какого момента наступает передозировка и какими будут побочные эффекты. А побочных эффектов хватало. Временами кого-то из рекрутов тошнило. Не редкостью были несварение желудка и метеоризм. Повсеместно случалась рвота. Встречались симптомы и похуже: невыносимые головные боли, психозы, неконтролируемые приступы ярости, эпилептические припадки с пеной изо рта, нервный тик, судороги, потеря сознания, амнезия. Несколько человек после особенно сильных приступов больше не появлялись в строю, и никто не знал, где они.

Впервые в жизни я ощутил, каково это: когда что-то не в порядке у тебя внутри. Химикаты, которые в меня лили каждую ночь, творили неладное. Я ощущал, как организм вопит о помощи каждый раз после приема новой порции яда.

Но биостимуляторы в совокупности с психотропными средствами делали свое черное дело. Я ощущал, как ментальные щупальца внедряются мне в подкорку с каждым днем, и с каждой ночью — упорно, неутомимо и неумолимо. Они приходили ко мне ночью, вторгались в мои сны, путали воспоминания и мысли. Они подчиняли меня себе. Я полагал, что, пройдя «Вознесение», способен бороться с этим, сохранять свое сознание и сопротивляться гипнозу. Но я ошибался. Воля человека не безгранична. Ее всегда можно сломить — вопрос лишь в том, насколько сильные средства для этого требуются.

Томсон, Тауни и другие инструктора с удовлетворением глядели, как напичканные метамфетаминами и энергетиками рекруты, высушенные, жилистые, с дико выпученными глазами, превосходят физические нормативы день за днем, порой разрывая мышцы от нагрузок, многократно превышающих те, что даны им от природы. Крики становились все стройнее, жалоб становилось все меньше, а взгляды делались все безумнее и свирепее.

Часы, отведенные для занятий по стрельбе, технико-инженерной, информационной, тактической и другой специальной подготовки были для рекрутов вершиной блаженства. В такие дни дозу «Валькирии» уменьшали. Исступленно повторяя вслух и заучивая наизусть строки уставов и технических инструкций, будто слова молитвы, или ковыряясь в оружии и технике, мы были счастливы, что наши истерзанные тела отдыхают. Но расслабиться на этих занятиях не получалось — тех, кто не преуспевал, наказывали дополнительными физическими нагрузками.

Отстающих никто не жалел. Их ломали. На моих глазах некоторые выбыли из строя, получив серьезные травмы во время тренировок. Кое-кто позднее вернулся в строй, кое-кто — нет. Я часто задумывался, куда они деваются, не перевели ли их в другую часть, или, может быть, вовсе расторгли с ними контракт? Задумывался об этом не я один.

Где-то день на тридцатый, мужик из роты «В», прибывший в одно время со мной, на вид довольно крутой и поначалу сильно хорохорившийся, предпринял отчаянный шаг. Во время тренировки он специально рухнул с высокой лестницы на полигоне и сломал обе ноги, надеясь выбраться с Грей-Айленде за ненадобностью. Членовредительство вскрылось, когда бедняге просканировали мозг. Днем позже нервы не выдержали у еще одного из новичков, из роты «С». Он попытался повеситься в туалете на своем ремне, но другие рекруты вытащили его из петли.

Решив, видимо, что с подобной «эпидемией» необходимо что-то делать, руководство следующим же утром собрало на главном плацу все роты. Оба провинившихся стояли напротив строя, прикованные наручниками к столбу под флагом Легиона — тому самому, у которого мне и другим рекрутам доводилось отведывать кнута инструктора Тауни. Присмотревшись, я узнал парня, который пытался повеситься. Это Хэнк Уотерс, тот самый бывший морпех, с которым мы летели в одном самолете! Уотерса было сложно узнать — за прошедший месяц, или сколько там прошло, Хэнк скинул килограммов десять и выглядел совершенно сломленным. Впрочем, это наблюдение не слишком сильно меня взволновало — ранним утром действие повышенной дозы «Валькирии», которую мне выписал Браун, было еще настолько сильным, что проблесков сознания практически не случалось.