Желай осторожно (СИ) - Вересень Мара - Страница 9

Глаза пришлось открыть, надо же знать в какую сторону совершать тактическое отступление, но смотреть старалась сугубо на интерьер, дабы не впасть в искушение и не покуситься, поскольку при ярком свете рельеф выглядел еще привлекательнее.

— Ванну? — предложили мне.

— А можно я просто уже пойду, а ты надо мной как-нибудь потом поиздеваешься, — с надеждой спросила я, рискнув посмотреть. Исключительно в глаза!

— Что ж, раз такое интригующее начало вечера не получит продолжения… — Анатоль шагнул в сторону, чуть поклонившись, пропуская меня.

Я мышью прошелестела прочь из ванной, пронеслась через полутемную комнату, вывалилась в коридор и уже здесь решилась выдохнуть. Сердце билось в горле, норовя выскочить наружу. В коридоре было черно. Где-то вдалеке несмело светил одинокий канделябр, силясь разогнать царящий мрак. А я по прежнему не помнила, в какую сторону мне идти.

Сердце колотилось так громко, что я не услышала, как приоткрылась дверь. Поэтому, когда у меня над ухом низкий бархатистый голос произнес: «Проводить?» — я подпрыгнула и со всей дури врезалась макушкой в подбородок Анатоля.

В коридоре сразу стало нецензурно. Я высказалась емко, он — поэтично. Потом меня схватили за фижмы и втащили в комнату.

Я постанывала и издавала прочие нечленораздельные звуки разной степени несчастности. Анатоль шипел что-то невнятное, похоже, язык прикусил.

— Есть что-нибудь к голове приложить? — вопросила я в ругающийся сумрак, ощупывая макушку, опытным путем пытаясь определить, какая конкретно часть головы у меня болит, потому что звенело везде, как будто на меня надели колокол.

— Могу просто приложить, — чуть шепелявля отозвался канцлер, потом раздался щелчок пальцев, и в комнате зажглись свечи. Много и сразу.

Я, отчаянно моргая и жмурясь, обнаружила себя у низкого столика. Еще шаг, и мы бы стали близки, как никогда. На столике, на серебряном подносе в компании двух тяжелых даже с виду стаканов из голубоватого стекла стояло ведерко со льдом и темной пузатой бутылкой. Свет радужно переливался на резных гранях. Я цапнула вожделенный сосуд и приложила к гудящей макушке.

— Очень кстати, — проговорил возникший сзади (ну ничему жизнь не учит!) ненаследный принц, отобрал холодное и набулькал жидкости коньячного цвета в стаканчик.

— Вместо аспирина? Благодарю. — Выдернула стакан из-под пальцев Анатоля, глотнула и, разинув рот, попыталась выдохнуть или вдохнуть — мне как будто дракон в пищевод плюнул.

В стакане оказалось то самое коварное зелье, которым гадкий Толик напоил меня на пикнике. Похоже, утром мне питье все же чем-то разбавили, а теперь я хватанула чистый продукт и, судя по ощущениям, меня вот сейчас прямо…

«И-и-и-и-и уносит меня, и уносит меня, в звенящую светлую да-а-а-аль! — завыло в голове, и не факт, что я не подпевала, уж больно громко получалось.

Ошеломленный эффектом «аспирина» канцлер попытался изловить меня за ленты, но я не далась, лосем ломанувшись к окну и рывком распахнула тяжелые створки. Шторы вздулись алыми парусами, неуправляемым снарядом рухнул вниз горшок с какой-то геранью…

— Красота-то какая, лепота! — завопила я во мрак, усеянный звездами, тучами и зловещей красноватой луной. Луна обиделась на сомнительный комплимент и спряталась за тучи. В лицо брызнуло дождем, но капли приятно холодили пылающие щеки. От земли, вяло шевеля белесыми отростками, поднимался туман, захотелось поорать еще что-нибудь.

— Лоша-а-адка-а-а!

Мне попытались закрыть рот и, обхватив поперек туловища оттащить от окна, но я, как голодный термит, вцепилась в оконную раму и оттаскиваться не соглашалась. Канцлер шипел рассерженным гусем и не сдавался. Выдохнула и повисла тряпочкой — Анатоль ослабил бдительность. Я подскочила, развернулась, оказавшись к мужчине лицом, и загадочно поинтересовалась.

— А вот скажите, принц, отчего в Казскии снега нет? У меня там, зима, сугробы, елка на носу, а тут — цветочки с лужайками и эти, как их пасторали. Вы бы па-а-астарались, что ли изобразить по-о-одостовернее, а то фу какое-то, а не сказка.

Коротенькие слова выскакивали быстро, а длинные приходилось выговаривать едва ли не по слогам, и мне это даже нравилось, потому что было похоже, будто я пою. А не спеть ли?

— А не спеть ли мне песню, а-а-а-а, — снова затянула я, высунувшись в окошко, но коварный Анатоль все же умудрился меня скогтить, развернул к себе, обжег глазами почище «аспирина» и впился в мой приоткрытый рот своим.

Я вяло трепыхнулась и сдалась. По телу прошлась горячая волна, отдаваясь тяжестью в низу живота. Я запустила обе руки в шевелюру мужчины и прижалась теснее к гладкой теплой коже. Анатоль рыкнул, прикусил меня за губу, а потом провел кончиком языка по небу, я вздрогнула. Ноги ослабели, но меня уже подхватили на руки и, не прекращая целовать, понесли на кровать.

Разом погасли все свечи, шелестя, полетело прочь покрывало, сама собой распуталась шнуровка на платье, а спустя минуту я осталась в тонкой прозрачной тунике и этих жутких труселях с рюшами, которых я дико стеснялась. Анатоль прошелся губами по шее, прижал зубами мочку уха, ловко зафиксировал одной рукой обе мои за спиной, второй потянул одеяло и… с опытом матерого санитара завернул меня в рулетик так, что не двинешься.

— Будешь орать, еще и рот завяжу, — горячо выдохнул он и рывком отстранился.

Я возмущенно заерзала и засопела. Сердце оглушительно стучалов груди, набатом отдаваясь в ушах и ушибленной голове, разгоряченное тело желало новых поцелуев и продолжения. Анатоль присел рядом, коснулся щеки.

— Спи, — сказал он и легонько дунул мне в лицо.

Его глаза странно вытянулись, лицо поплыло, меняя очертания, я попробовала приподняться, чтобы рассмотреть поближе, и провалилась в тягучий, как растаявшая ириска, сон, в котором был плюющийся огнем Анатоль верхом на бронзовом коне финансового директора, принц в латах и пушистых домашних тапках, королева, приказывающая вырастить розовые кусты и маркиза Карамель, самозабвенно занимающаяся любовью с Вовычем в тайном переходе, полном паутины.

Тогда

— Ринка, ты издеваешься? Я туда не полезу!

— Ну, Вовыч, будь человеком-пауком, там темно и пыльно, а я девочка! — канючила я, преданно заглядывая в глаза.

К слову сказать, в комнате, где обосновался наш великий и могучий Повелитель всея Сети, было не намного чище, чем в кладовке с пафосной табличкой «Архив», в которой хранились не оцифрованные данные времен расцвета Римской Империи. Туда послали меня, а я теперь пыталась послать Вывыча. Приятель посылу внимать отказывался. Я упорствовала, он тоже. И прятался от меня за стеллажом с живописно разбросанным околокомпьютерным хламом. Сколько бы я не заходила в святая святых, а место это было доступно только избранным, железяки лежали в том же порядке, словно их дизайнер разложил, а Вовыч периодически с них пыль стряхивал и обратно водружал, выверяя расстояние по линейке.

Я сузила глаза, посмотрела на парня сквозь стеллаж и пошла с козырей.

— Скажу Ленусику, что я на твоем диване спала. А остальное она сама додумает.

— А вот это уже не по-товарищески, товарищ Стержинская! — возмутился Вовыч и явил себя на белый свет, чутка обмотавшись паутиной.

— Вот, видишь? Ты уже готов для свершений! — я брезгливо ткнула пальцем в испачканный свитер.

Вовыч душераздирающе вздохнул и отправился творить добрые дела. Я пошуршала следом.

Тайная комната находилась рядом с вместилищем железа. Ловить ключ, восседая на метле, не пришлось — было не заперто, так как ни одна душа за здорово живешь туда бы и так не сунулась. Даже вездесущая Иванна, швабра которой побывала во всех уголках необъятного офиса, опасалась соваться в темное царство.

— Да пребудет с тобой сила, юный подаван, — напутствовала я Вовыча и радушно распахнула дверь в архив, свет включился автоматически.