Горное селение (СИ) - Логинов Святослав Владимирович - Страница 29

Жизнь сошла с дурного круга, перекинулась на хороший. В этих лугах нет никакого барониссимуса с его бредовой ненавистью к мирным волшебникам. Нет леса негодного для жизни, где властвует брюхоед и чащобный жаб.

Все известные и изведанные беды здесь отсутствуют. Здесь трудно дышится, но к нехватке воздуха можно привыкнуть. Значит, можно жить, радоваться и не думать, что беды могут быть и вовсе неведомые. И если сейчас не порадоваться жизни, то когда ей вообще радоваться?

Покуда Арчен, самостоятельно и никого не спросивши, ходил на охоту, Кудря, точно так же, не поставив никого в известность, сбегал к проклятому лесу и срубил целую охапку молоденьких пихт. Разумеется, ему тоже выговорили, чтобы не делал на будущее такого, но колышки, не бросать же, пустили в работу. Кудря, не отдохнувший после похода, старательно ошкуривал колышки, с долей зависти поглядывая на Арчена, которому Лура и Пася, корчившие из себя лекарок, приводили в порядок ноги.

Зато вечером, ко всеобщему удовольствию, Мурава разожгла костёр.

Не водится среди колдунов такого. Настоящий колдун живёт в своём доме, полёживает на самогревной лежанке. Если совсем слаб и хил, то греется возле печуши, а когда недобрая судьба заставляет куда-то идти, просто набирает каменьев, и те заменяют очаг, в который не надо подкладывать дров. А тут пихтовая кора скручивается в пламени, ароматный дымок поднимается к низкому небу. Вдалеке послышался цокот копыт, посыпались искры. Табун искромётных зверей остановился у самой ограды. Пламя костра змеилось в глазах подобно крошечным молниям.

— Смотри, — прошептала Лура. — Они к нам в гости пришли.

— Точно. Только как я теперь на них охотиться буду?

— Ну и не надо. Мы с Крин потихоньку всё научимся наколдовывать. И мясо, и даже рыбу.

Один за другим шли беспечальные дни, и уже казалось, что так будет всегда.

Искрящие звери, видимо, не поняли, что случилось с их часовым, а поскольку нападения не повторялись, то они не стали бояться людей, и паслись поблизости от лагеря. Лура и Пася даже ходили к стаду прогуляться среди изящных скакунов, хотя касаться шелковистой шёрстки не рисковали. Но зато сторожа, по-прежнему охранявшие стадо, заодно служили охраной и людям. Раз искрящие пасутся спокойно, то и волшебникам беспокоиться не о чем.

И всё-таки наступил давно предугаданный день. Мирное стадо словно взбесилось. Вожаки и сторожа вставали на дыбы, молотили воздух копытами, с ветвистых рогом уже не искры слетали, а били настоящие молнии. Крин потом рассказывала, что эти вспышки видны даже из долины, и люди думают, что так бушуют горные грозы, хотя никаких туч заметить невозможно.

Человеческий глаз многое не способен разглядеть. Вот и сейчас никто из людей не понял, сами ускакали искроносцы или их унесли молнии. Миг — и нет никого! Зато облачко с горного склона различили все. Не тучу, не облако, не волочину, как говорят на селе, а именно облачко, жёлтое и невеликое из себя. Что там может быть? Не слишком густая пыль, что будет скрипеть на зубах, насекомые, стая мелких пичужек, которых несёт безжалостный ветер. Но в любом случае, то, с какой поспешностью бежали искроногие соседи, показывает, что жёлтое облачко таит настоящую опасность.

Бежать было некуда. Путники забились в палатку и принялись ждать, надеясь на лучшее.

Им повезло, облачко уплыло в сторону, и что происходит на границе горных лугов и проклятого леса, никому не хотелось проверять.

На другой день Арчен, самый неугомонный изо всей семьи, поднял вопрос, как быть дальше. Сидеть и ждать, когда накроет жёлтое облако, не хотелось. Но сама идея прорываться через заснеженный перевал на ту сторону хребта, где никогда не бывал никто из людей, вызвала восторг только у Паси и Луры. Девчонки переслушались сказок, повествующих о том, что находится по ту сторону стены, перегораживающей мир надвое.

Сказочники, не выходившие за пределы родного подворья, уверенно объявляли, что горы упираются в выжженную пустыню, где нет ничего, кроме раскалённых камней. Иные, отличающиеся от первых большей любовью к подушкам, и посему слывшие великими знатоками мироустройства, утверждали, что по ту сторону гор находится море, которое омывает отвесные стены хребта. Но и тут единения среди мудрецов нет. Всякий знает, что чем дальше на юг, тем сильнее палит солнце. А это значит, что за перевалом стоит ужасающая жара, вода в океане кипит, и никакая жизнь, естественная или магическая, в крутом кипятке невозможна.

Все эти знатоки и мудрецы объявляли себя великими магами, и величие их было столь велико, что даже светлейший барониссимус мудрецов не трогал, и лишь презрительно выпячивал губы, когда речь заходила о придворных кудесниках.

В селении чаще всего рассказывали легенду о ласковом море. Придумал её один из придворных магов, и поскольку его мнение не совпадало со мнением большинства, этот великий маг с курчавой бородой и потаённой улыбкой, объявил себя добрым чародеем, который когда-нибудь осчастливит весь народ. Последнее не понравилось не только придворным колдунам, но и самому барониссимусу. Государственная мудрость подсказывала, что если отправить еретика на костёр, его безобидное учение распространится среди необразованного люда и примет опасные формы. В результате было решено отправить великого воителя против засевших на горе злодеев. В сопровождении почётной охраны (а на самом деле под конвоем) маг был доставлен к тягуну, а дальше отправился пешком. Ему было поручено разогнать непокорных колдунов, пересечь дьявольский лес, подняться на вершины гор, откуда обозреть океан, доказав правоту своих воззрений.

Сельчане, которым ещё предстояло несколько лет безбедной жизни, выстроились над откосом, но увидав, что наверх поднимается всего один человек, сходу гнать его не стали, а для начала, как и положено, выслушали. Узнав, что перед ними столичный маг, предложили пришедшему доказать своё искусство. Гордион, именно так звали знаменитость, ужасно возмутился, сыпал проклятиями, стучал посохом, требовал покорности и пиршества в свою честь.

Убедившись, что новоявленный гений куска хлеба наворожить не может, селяне предложили Гордиону идти, откуда пришёл.

Гордион не послушался и даже полез в драку, что среди колдунов не принято, после чего самозванцу было велено убираться вон. Кувыркаясь с откоса, Гордион сломал шею и был унесён в столицу для пышных похорон, а оброненный посох, в котором не нашлось никакой силы, сельские умельцы заговорили, словно простую палку и забили в одну из дыр в частоколе, который уже тогда требовал починки.

Но главное, что осталось от этой истории — чудесная картина мира, придуманная Гордионом. Ради этой сказки он пожертвовал жизнью и, конечно, сказка не могла быть забыта.

Наверное, Гордиону надо было быть не фальшивым магом, а истинным поэтом.

Человек, а вернее чудотворец, потому что человеку это не по силам, прошедший через проклятый лес и поднявшийся на заснеженный хребет, увидит перед собой бесконечный простор. Не выжженную пустыню и не бездну полную кипятка, а ласковое море. У смертных нет слов, чтобы описать его нежную голубизну. Тут и там по прозрачному морю разбросаны острова, сплошь покрытые сочной зеленью. Но нигде нет ни малейшей нечистоты, ничто не может угрожать человеку.

Восхищённый путешественник готов сделать шаг навстречу сияющему краю, и немногие способны этот шаг сдержать. От вершины начинается ровный, как ножом срезанный обрыв. Совершивший роковой шаг, будет падать вдоль гладкой как полированный нефрит стены, и вопль его, отражённый стеной, унесётся в морской простор. Море примет разбившийся труп и укроет в бездонных глубинах.

Противники сладкогласого Гордиона, усмехаясь, объявляют, что сияющие в недостижимом далеке острова символизируют прекрасное будущее, которое Гордион обещает, но достичь которого не сможет никто.

Подобные споры называются любомудрием, и селянам они не интересны. Зато сказка о тёплом море по ту сторону гор неизменно привлекает слушателей. Арчен тоже был под впечатлением красивой выдумки, иначе, зачем он так стремился заглянуть по ту сторону гор?