Малахольный экстрасенс. Дилогия (СИ) - Дроздов Анатолий Федорович - Страница 17

— Да какие там чудеса? — попытался соскочить я. — Так, опыты.

— Три десятка исцеленных детей — это опыты?! — возмутилась Люся. — В то время как за официальной медициной нет ни одного такого случая? Кто может похвастаться таким результатом?

Не бабка Федора — точно. Кстати, три десятка — устаревшая информация. Счет приблизился к двум сотням.

— И чего ты хочешь, ясноликая, от бывшего друга?

Слово «бывший» я выделил интонацией.

— Написать о тебе статью.

— Нежелательно, — вздохнул я.

— Почему? — удивилась она.

— Потому что после публикации возле моего дома и офиса встанут толпы людей. У меня узкая специализация — детский церебральный паралич, причем, в легкой стадии, без олигофрении. Но народ прочтет и решит: это же экстрасенс! Чумак и Кашпировский в одном флаконе. Ему все по силам. Повезут ко мне раковых больных и прочих безнадежных. Вспомни бабку Федору! Не хочу, чтобы мой адрес и телефон продавали за пятьдесят рублей. И без того очередь на исцеление на три недели вперед.

— Я могу написать так, что не поедут, — хмыкнула Люся. — Только ДЦП в легкой стадии и ничего больше. В Белорусии о тебе и без того знают.

— В Минске работают собкоры центральных изданий — той же «Комсомолки», например, — возразил я. — Они захотят осветить сенсацию. И что далее? Ко мне ломанется весь Советский Союз. Без того работаю без выходных, принимаю по три человека в день — больше исцелить не получается. Нет, Люся, не хочу.

— Ну, как знаешь, Мурашко, — зловеще протянула она. — Могу и без согласия написать. Возьму данные в Минздраве, побеседую с родителями исцеленных — и готово. А в статье задам вопрос: если экстрасенс легко справляется с ДЦП, то, возможно, и рак ему по силам? Так что жди гостей.

Блядь! А ведь сделает. Люся — настоящая акула. В том, смысле, что, почуяв кровь, добычу не упустит. Обещала — сделает, ну, и что тогда? Жопа, толстая и волосатая. Мой адрес и телефон станут продавать, возле дома и в подъезде встанут толпы. АД!

— Ладно, — скрепя сердце, согласился я. — Приезжай. Только дай слово, что согласуешь текст со мной. Обещаешь?

— Да! — обрадовалась она. — Я захвачу Сашу.

То есть фотокора.

— Нежелательно. Не хочу, чтоб меня узнавали на улицах.

— Не пойдет. Юзик без фотографий не пропустит.

Юзик — это прозвище, разговорная форма от имени Иосиф. Он не еврей, поляк, в противном случае был бы Ёсей. Заместитель главного редактора, второй человек в «Советской Белоруссии». Постоянно требует от журналистов сенсаций и всячески поощряет их искать, выписывая за статьи огромные гонорары. А ведь выпускник партийной школы при ЦК КПСС! Там, что ли, научили? Через три месяца Юзик возглавит созданную с нуля «Народную газету», переманит в нее лучших журналистов и на несколько лет станет королем газетного рынка Беларуси. «Народная» будет выходить тиражом 800 тысяч экземпляров. Это в Беларуси! А потом придет лесник и покажет много возомнившему о себе главреду, кто хозяин в Беловежской Пуще…

— Не волнуйся, Миша! — заверила Люся. — Саша снимет так, что не узнают: со спины или в профиль. А вот пациентов и родителей — в фас.

— Хорошо, — согласился я. — Завтра в полдень в офисе. Записывай адрес…

Положив трубку, я надел тапочки и спустился к Томе, где проинструктировал Машу.

— Мое фото напечатают в газете? — восхитилась она.

— Если пожелаешь, — кивнул я.

— Хочу, дядя Миша! — воскликнула Маша. — Очень!

— Минута славы? — улыбнулся я.

— Вы не понимаете! — покрутила она головой. — У меня есть одноклассницы и одноклассники. Училась я заочно — учителя на дом приходили, но экзамены сдавала с остальными. Мать одалживала коляску и привозила меня в школу. До сих пор не могу забыть, как они на меня смотрели! Словно на собачку какую.

Маша всхлипнула.

— Не плачь подруга! — Я стер пальцами слезинку с ее щеки. — Мы им всем покажем! В будущем году окончишь школу, наймем тебе репетиторов, поступишь в лучший институт. Уже выбрала, в какой?

— Да, — кивнула она. — В театрально-художественный.

И почему я не удивлен?

— Какая из нее артистка? — вздохнула присутствовавшая при разговоре Тамара. — Там же танцевать нужно, а она ходит с палочкой.

— Всякое бывает, — не согласился я. — Артист Луспекаев в фильме «Белое солнце пустыни» — помните таможенника Верещагина? — снимался с ампутированными пальцами ступни. И ведь как сыграл!

— Он к тому времени знаменит был, — возразила Тома.

— Хватает и других амплуа, — пожал я плечами. — Например, диктор телевидения. Им танцевать не нужно. Вступительный экзамен по актерскому мастерству Маша вряд ли сдаст, тут ты права. Только есть такая профессия — режиссер. К ним требования другие, да и конкурс в разы меньше. Режиссеру, захотевшему сыграть в фильме, помешать трудно. Сколько у нас таких! Тот же Бондарчук, к примеру, или Рязанов.

— Может, к тому времени и танцевать стану, — подключилась Маша. — Ходить у меня получается все лучше. Укреплю мышцы и связки — и вуаля! — она изящным жестом вскинула руки над головой.

Артистка, что скажешь?

— Завтра твой дебют, принцесса, — улыбнулся я. — Отыграй его так, чтоб заплакали…

Люся с Сашей прикатили ровно в полдень. В открытое окно я видел, как во двор зарулил синий «Трабант» и замер у подъезда. Приехали на машине Саши. У него теща трудится на моторном заводе, тот заключил договор с пока еще существующей ГДР и купил у них сотню машин для своих работников. Один из «Трабантов» достался Сашиной теще, а она уступила его дочке, то есть зятю. Друг доволен: ездит на иномарке. Ерунда, что на деле «запорожец», но зато немецкий…

Люся с Сашей вышли из «Трабанта» и завертели головами. Фотокор обвешан камерами. У него два «Никона», пленочных, естественно.

— Сюда! — помахал я из окна рукой. — Крыльцо рядом с подъездом.

Спустя минуту я уже обнимался с Люсей и ручкался с Сашей. Тот улыбнулся, показав два ряда зубов. Через двадцать лет от них останутся пеньки, и жена друга, уже другая, будет гнать мужа к стоматологу. Саша не пойдет — до обморока боится бор-машины. А на вид — здоровенный мужик. Выше меня и в плечах широк. Гости поздоровались с Машей, и я повел их показывать офис.

— Хорошо устроился, — заключила Люся, оглядев комнаты. — Чье помещение?

— Жилищного кооператива. Арендую.

— Сколько платишь?

— Триста рублей в месяц, коммуналка отдельно.

— Больше, чем моя зарплата, — погрустнела Люся. — Но не буду спрашивать, откуда деньги. Без того ясно. С чего начнем?

— С нее, — я указал на секретаря. — Машенька, угости нас чаем.

Девушка улыбнулась и встала из-за стола. Чуть вихляя и косолапя, прошла к стоящей на тумбочке электрической плитке с водруженном поверх нее чайником и воткнула вилку в розетку. Затем двинулась к холодильнику. У нас он имеется, купили. Родители больных детей в порыве благодарности часто дарят деликатесы: «сухую» колбасу, красную и черную икру, печень трески, красную рыбу… Недавно исцелил сына зубного врача с Камчатки. Кроме денег, он презентовал трехлитровую банку красной икры и балыки кижуча — все домашнего изготовления. До сих пор едим. Гостинцев много. Часть отдаю Томе с Машей, другую отношу домой, но холодильник в офисе не пустует. Вот и сегодня здесь угощение для гостей — Маша приготовила.

Спустя пять минут на столе исходили парком чашки с чаем, лежала открытая коробка конфет и стояло блюдо с бутербродами. Красная икра, кижуч, копченая колбаса. Гости набросились на еду. Ну, так журналисты вечно голодные. Поесть успевают не всегда, часто бегают с пустыми желудками. А потом гастрит, язва…

— Черт бы тебя побрал, Миша! — сказала Люся, прожевав очередной бутерброд. — Так вкусно! Я диету соблюдаю, а тут удержаться не могу.

В подтверждение своих слов она цапнула конфету из коробки и забросила ее в рот. Саша ничего не сказал, молча взяв с тарелки бутерброд с кижучем. Не первый, к слову. Похоже оценил рыбку.