Если любишь - солги (СИ) - Калинина Кира - Страница 34

Меня среди них не было. Кто-то другой не дрогнувшей рукой передал кассиру двести астр за билет до прибрежной Нолы. Кто-то начисто безумный поднялся на борт небесного аппарата, до боли стискивая ручку саквояжа потными пальцами. Эта бесчувственная кукла забилась в свою каюту немногим просторнее гроба и четыре часа дрожала на алюминиевой койке, в полуобмороке от страха. В то время как другие наслаждались полётом, разглядывая землю и облака из окон ресторана и просторной кают-компании.

В своё тело — и в разум — я вернулась только в здании лётного вокзала. Села на диван в зале ожидания, крепко зажмурилась и долго сидела ни живая ни мёртвая. Атрисса большой город, здесь "кондор" должен был принять на борт новый груз и новых пассажиров, а через два часа стоянки, в ночь, отправиться дальше на юг.

Без меня.

Глядя в окна вокзала на дирижабль, диковинной рыбой парящий в невидимом воздушном океане, я поняла, что ни за что на свете не отважусь снова взойти на его борт. Пусть до Нолы ночь полёта, а значит, большая часть денег на билет потрачена зря. Это даже к лучшему. Если Карассисы дознаются, что я покинула Каше-Абри по воздуху, то станут искать там, куда куплен билет.

Впрочем, едва ли до этого дойдёт. Мои родители знали, что я боюсь высоты. Сьер В. К. знал, что я боюсь высоты. И Дитмару с Евгенией это тоже известно почти наверняка. Они станут проверять вокзалы и станции дилижансов, будут прочёсывать гостиницы и пансионы на случай, если я осталась в Каше-Абри, обследуют окрестные деревушки, расспросят соседей, выясняя, нет ли у меня доверенных подруг…

Руки и ноги были, как желе, голову наполнял тяжёлый газ. Это у "кондора" в баллонах гелий, он создан летать, а я не в силах даже ползти. Но миновало полчаса, я заставила себя встать, взяла такси и поехала в город.

Ночь провела в гостинице под чужим именем, благо называть его вслух было не нужно — только записать в журнале. Первым делом приняла ванну, смыв с себя пот похоти и страха. Наутро прошлась по магазинам, купила две пары чулок, смену белья и неброский серый костюм. Хотелось переодеться. Да и люди Карассисов будет спрашивать о женщине в синем. Подумав, добавила к покупкам небольшой чемоданчик. Дорога предстояла неблизкая, наверняка придётся обзавестись ещё некоторым количеством вещей.

Путешествовать дилижансом долго и некомфортно, зато попутчики меняются часто, проводников нет, водитель не следит за входящими и выходящими, а кондукторам на станциях не интересны те, кто сидит внутри.

Два дня тряски в жёстком кресле, две пересадки и две ночёвки, сперва в Верионе, у самой границы с провинцией Ветгель, затем в крохотной ветгельской уже Кретолле. И новый дилижанс, на этот раз не солнечно-электрический, а паровой — словно привет из детства.

В чугунном вагоне на высоких колёсах было своё изящество. Наружные стенки украшал литой узор и полустёршийся гравированный вензель фирмы "Меде Лебо", которая давно перешла на выпуск кухонной техники; открытый салон ограждали перила с фигурными балясинами. В голове родилась философская мысль: нам кажется, что время везде течёт одинаково, но внутри общего потока сходятся разные временные линии. Одна линия силой магнетических кристаллов возносит в воздух небесные суда, другая в клубах пыли, с грохотом и чадом гонит по дорогам колымаги, которым самое место в музее.

Дорога шла среди полей, пастбищ, садов и крохотных деревушек. По левую руку плыли в голубой дымке далёкие Отиры. Я собиралась доехать до Трапьяты и там наконец сесть на комфортабельный экспресс, идущий в Гардиану, главный город Гардин-Лаго, самой богатой и благополучной из южных провинций. Если уж бежать, так в благодатные края.

После полудня дилижанс сделал остановку в местечке под названием Тамона, и я вышла прогуляться до ближайшей траттории. Городок чем-то напоминал Эссей Карассисов: весёлые расцветки домов, много зелени, улицы не так ухожены, но на окнах цветы, люди улыбчивы и, похоже, довольны жизнью. На юго-западе провинции Ветгель весна стремительно катилась к лету. Ярко синело небо, солнце грело до пота. Прохожие приветствовали меня, чужачку, как свою. Подумалось: стоит ли искать счастья у моря?

Запах сдобы и ванили завлёк в кондитерскую лавку, я купила себе заварное пирожное и спросила усатого хозяина с румянцем во всю щёку, где в Тамоне можно остановиться.

— Моя жена сдаёт комнаты, — ответил он, сияя радушной улыбкой. — Прямо здесь, наверху. Вам понравится, синьорина.

Синьорина? Ну да, население в Ветгеле смешанное, а хаймы и гуллы не прочь ввернуть словечко на родном языке. Тамона явно гулльский город.

Цену кондитер назвал разумную, и я сразу решилась. Поживу немного, осмотрюсь. Не понравится — поеду дальше. В этом тихом старомодном месте искать меня точно не станут.

Надо было забрать из дилижанса чемодан, и хозяин послал со мной младшего сына, черноглазого босоногого мальчика лет двенадцати в полотняной рубашке и коротких штанах с помочами.

— Оставили бы саквояж, синьорина, — мой юный носильщик сверкнул белозубой улыбкой. — Чего зря таскать туда-сюда лишний груз?

Другая ответила бы, что не подумала об этом, или сочинила ещё какую-нибудь отговорку. Мне же осталось только пожать плечами.

— Давайте я понесу, — вызвался мальчик. — Вы не думайте, я сильный.

Он согнул руку к локте и напрягся — под рубашкой обозначился округлый бугорок бицепса.

— Верю. Но не нужно, я сама.

— А, знаю, — сорванец хитро прищурился, — у вас там алмазы! Да вы не бойтесь, мы, тамонские, не воруем!

Я посмеялась вместе с ним, сделав вид, что оценила шутку, но не смогла заставить себя доверить мальчишке саквояж. Вдруг пустится наутёк, сверкая пятками, и затеряется в местных переулках, которые наверняка знает, как свои карманы.

Мальчик оказался болтунишкой. Пока мы шли до стоянки дилижанса, а потом обратно, он успел рассказать мне всё о своей семье. Несколько лет назад в большом родовом доме было полно народа — дедушка с бабушкой, отец с матерью, неженатый дядя, брат отца, шесть дочерей, Агепито, старший сын, и младший Пьетро, мой носильщик. Дядя был коммивояжёром, продавал женские чулки, много ездил, пока не нашёл себе в Трапьяте добрую вдовушку. Сёстры вышли замуж, дедушка с бабушкой умерли, а Агепито позапрошлым летом подался в циркачи и слушать никого не стал.

Пустующие комнаты решено было сдавать. Благо, Тамона стояла близ красивейших озёр, и летом сюда ехали из Трапьяты, Верионы и даже самой Лофренты, главного города провинции Ветгель. Сейчас, правда, не сезон и в доме всего два постояльца: сьер Кардалли, литератор, и Гвидо, вроде бы студент, а там бесы его знают.

Кондитер успел предупредить жену, и матушка Аннели, так она просила себя называть, встретила нас на крыльце у дверей, выкрашенных изумрудной краской. Мне досталась просторная спальня в левом крыле дома, которую занимали некогда родители сьера, то есть синьора Бартоло. Стоила она дороже других, располагалась на первом этаже, что в доме, полном мужчин, было явным неудобством. Однако услышав, что в этой спальне, единственной из всех, имеется собственная ванная комната, я уже не колебалась. Глупо разбрасываться деньгами, но делить ванную с посторонними людьми я была пока не готова.

Задёрнула льняные шторы, привела себя в порядок и принялась за разбор вещей. Первым делом открыла новенький чемодан, повесила в шкаф платье, разложила по полкам немногочисленные покупки. Настала очередь саквояжа. Там лежали гигиенические принадлежности, расчёска, зеркальце, ночная сорочка, носовые платки и прочие мелочи, которые могли пригодиться при спешном отъезде и в то же время отлично маскировали основное содержимое.

Деньги, драгоценности — всё было на месте. Но мучила смутная тревога. Лишь за ужином, разглядывая семейные фотографии хозяев на стене столовой, я поняла, чего не хватает в саквояже: жестяной коробки из-под чая с открытками от моих приёмных родителей.

В большом гостеприимном доме супругов Бартоло и Аннели Виникайо постояльцы не сидели по комнатам затворниками. Можно было ходить, где вздумается, заглядывать, куда угодно, кроме хозяйских спален в правом крыле, пользоваться кухней, столовой и просторной гостиной с радиоприёмником и патефоном.