Если любишь - солги (СИ) - Калинина Кира - Страница 30

— Итак, дамзель Войль, я хочу знать, о чём вы говорили с профессором Барро.

— Ни о чём. Это он со мной говорил. У него странная идея, что оборотни у "Гиацинтовых холмов" охотились за мной.

Я поняла, что говорю о профессоре, как о живом. Горло перехватило. Вспомнилось, как Барро бежал через улицу, потом — промельк серебряной молнии и тело у обочины. С губ сорвалось:

— Я опять не запомнила номер. Даже разглядеть не успела.

— Опять? — нахмурился Астусье.

— Несколько дней назад меня тоже чуть не сбила "стрела".

Рассказать о происшествии на углу Пиньона и Суконной оказалось проще, чем о разговоре с профессором — меньше умолчаний. Собственно, после мысленной ревизии от разговора остались лишь жалкие обрывки. Первую часть — о ресивере правда — я отбросила сразу. Казалось немыслимым заново пройти через унижение, пережитое в подвальной лаборатории "Гиацинтовых холмов". Очевидно, что полиция не пощадит ни мои чувства, ни мои тайны. Карассисам всё сойдёт с рук, а меня инспектор Астусье выпотрошит меня, как рыбу перед фаршировкой. Странные слова о сказках, источниках и надежде континента тоже повторять не стоило. Иначе Барро выглядел бы совсем безумцем — и я вместе с ним. Что оставалось? Только оборотни.

— И зачем вы им понадобились? — спросил Астусье, не скрывая иронии.

— Скорее всего, не зачем. Но профессор Барро считал иначе.

Инспектор бросил изжёванную папиросу в пепельницу, где уже громоздилась горка из смятых белых трубочек, откинулся на спинку стула.

— Вы занимательная личность, дамзель Войль. Появились в Каше-Абри ниоткуда, поселились в доме, который принадлежал человеку, умершему двадцать лет назад. Человеку, который, насколько известно, никогда в этом доме не жил… Вы не дружите с соседями, не принимаете гостей, у вас ни подруг, ни поклонников. За исключением мажисьера Дитмара Карассиса, — Астусье нехорошо усмехнулся. — Похоже, вам есть, что скрывать.

Из ящика стола он достал новую папиросу, сунул в рот.

— По словам соседей, все годы, пока дом пустовал, за его содержанием следили специально нанятые люди. Мы их пока не нашли, но это дело времени. А там выйдем и на адвокатскую контору, назначенную распоряжаться имуществом покойного. Или вы сэкономите нам силы и расскажите всё сами.

Может быть, он прав. Сьер В. К. строго-настрого запретил иметь дело с полицией. Но какой теперь прок в его запретах?

— Я мало что знаю. Бумаги о вступлении в права наследования, которые мне дали подписать, заверил сьер Хаусворт. Кажется, вверху на бланках было название конторы, но я не обратила на него внимания.

— Я бы взглянул на эти бумаги.

— Сьер Хаусворт забрал их, чтобы оформить всё, как полагается, потом передал мне документы на дом.

— Валериан Конрад оставил вам не только дом, но и кругленькую сумму в банке. Вы можете объяснить причины подобной щедрости?

— Он мой двоюродный дед. Мне сказали, у него нет других наследников… Почему вы спрашиваете о наследстве? Какое отношение это имеет к оборотням? Вы ведь их разыскиваете?

— Потому что всё в этой истории крутится вокруг вас, дамзель. И я должен знать, что вы такое. Почему профессор Барро уехал от Карассисов раньше других?

Неожиданная перемена темы сбила с толку.

— Он меня оскорбил. Его попросили покинуть поместье.

— Что произошло? Расскажите подробно.

— Мне неприятно об этом вспоминать. И это не имеет отношения к нападению.

Я едва успела договорить. Инспектор вдруг подался вперёд, глаза его, без того красные, налились кровью, лицо потемнело.

— Здесь я решаю, что имеет отношение к делу, а что нет! — гаркнул он сиплым низким голосом. — Сегодня погиб человек, и я чую, что он погиб из-за тебя! Ты расскажешь мне всё здесь и сейчас, чёртова маленькая лгунья!

Папироса выпала из его рта. Но это было не смешно, это было страшно.

— Не смейте так со мной говорить. Я никому не сделала ничего плохого, — голос прозвучал жалко, плаксиво. — А этот лихач носится тут не первый день. Я же сказала вам, меня чуть не сби…

— Хватит врать! — казалось, инспектор сейчас вцепится мне в горло.

Стиснуть зубы, зажмуриться, сжаться в комочек. Но слёзы, предательские слёзы бежали из глаз, обидные, жгучие, злые…

— Я не лгу! Я всегда говорю только правду, даже себе во вред. Иначе не могу! Это болезнь, психическое отклонение. Из-за него мне пришлось уехать из дома, из-за него я не общаюсь с людьми… Возможно, мой случай уникален, я читала книги по психиатрии, и там нет ничего подобного. Но видят тривечные, это не повод открывать на меня охоту — оборотням, мажисьерам, кому бы то ни было. А других тайн у меня нет, ищите сколько угодно! Или проверьте меня на физиографе сьера Ларсона, пусть подтвердит, что я говорю правду!

Повисло молчание.

Я приоткрыла глаза.

Инспектор смотрел на меня с холодной усмешкой, как на занятную букашку.

— У нас тут не Шафлю, физиографов и прочих затей нет. Поэтому сейчас, девочка, ты расскажешь мне всё, что случилось в "Гиацинтовых холмах", и начнёшь с того, как свела знакомство с Карассисами. А я посмотрю, что из твоих слов будет правдой.

— Ничего я вам больше не скажу!

Подбородок дрожал. Если произнесу ещё хоть слово, безобразно разрыдаюсь на глазах у полицейских… Я ведь и мысли не допускала, что инспектор мне не поверит и что будет обращаться со мной, как с продажной девкой из подворотни.

Нельзя плакать, не стоит доставлять им удовольствие.

— Отлично! — сказал Астусье. — Сейчас я отправлю тебя в камеру к шлюхам, мелким воровкам и побирушкам. Пусть они тебе посочувствуют. А завтра…

Дверь со стуком распахнулась. Глаза инспектора расширились, помощник его вскочил с места, уронив карандаш. За моей спиной прозвучал знакомый хрустальный голос — холодней зимнего ветра:

— Я закрою глаза на то, что сейчас услышала, шеф-инспектор. Вам нечего предъявить дамзель Войль. Она в этом деле жертва, и наша семья берёт её под свою опеку. Если пожелаете снова побеседовать с дамзель, обращайтесь к нашим адвокатам.

Я обернулась. Они стояли в дверях, ослепительные, как пришельцы из иных сфер: Евгения, в бриллиантах и манто из меха полярной лисицы, и Дитмар, в костюме с иголочки, который стоил дороже всего полицейского кабинета, инспектора Астусье и его помощника в придачу.

— Верити, дорогая, идёмте отсюда, — сказала Евгения.

Дитмар широко улыбнулся и подмигнул.

____________________________________________________________

Друзья! Если книга вас заинтересовала, не откладывайте чтение. Роман большой, но выкладка идёт очень быстро и завершится 4 мая. Полный текст будет доступен одни сутки, а уже 6 мая на сайте останется только ознакомительный фрагмент.

Остаток дня пролетел, как во сне.

Роскошный салон "фантома" пах лакированным деревом, кожей, цветами и дорогим парфюмом; в букете ароматов отчётливой ноткой выделялся одеколон Дитмара. Рука нащупала в кармане брелок с котёнком — мой счастливый талисман. Хотелось плакать, теперь от облегчения и благодарности.

— Нет-нет, дорогая, домой вам нельзя, — щебетала Евгения. — Там вы станете лёгкой добычей для этих полицейских шакалов. Сделаем так. Пока идёт следствие, поживёте у нас. Здесь, в городе.

Её голос звучал, как музыка. Слова не имели значения. Жизнь продолжалась. Страшный инспектор, призрак тюремной камеры, мрачное здание с зарешеченными окнами растаяли, как ночной кошмар в лучах утра.

— А потом, когда всё закончится, мы вместе отправимся путешествовать.

— Совершим круиз по Южным островам, — Дитмар блеснул глазами с шофёрского места. — Заодно проверим, каков в деле "Альбатрос".

— Это яхта океанского класса, — объяснила Евгения. — Новая игрушка моего маленького братика.

Дитмар рассмеялся:

— Завидуешь, старушка?

Они согласились заехать за чемоданами, а после отвезли меня в свой городской дом на улице Света, в двух шагах от набережной Огней. Над крышами богатых особняков виднелась башня Четырёх Светил. До наступления темноты главная иллюминация не работала, но по ажурной металлической конструкции пробегали разноцветные сполохи, оживляя ранние сумерки.