Если любишь - солги (СИ) - Калинина Кира - Страница 29

Хотелось взять всё — любимые книжки и пластинки, посуду сенвенского фарфора, гаугсбургское серебро, милые безделицы с полок, набор для вышивания, фотографический аппарат, краски и холсты. Даже мольберт было жаль оставлять, хоть я не подходила к нему года полтора. Сколько разных увлечений я перепробовала за эти пять лет, и все они стали вдруг неизбывно дороги.

Рядом с мольбертом лицом к стене стояли "Утопленница" и "Блудница" Карла Брандта, снятые со стен холла. Выкинуть рука не поднялась. Шедевры всё-таки, пусть и копии. Оригиналы висели в постоянной экспозиции Главной художественной галереи Шафлю. Но по этим мрачным образцам высокого искусства я точно скучать не буду.

Бросила сборы и спустилась в гостиную, к телефону, назвала номер барышне на коммутаторе, прокашлялась. Соединили быстро. После трёх гудков ответил исполненный достоинства мужской голос:

— Дом семьи Карассис.

Хвала духам земли — слуга!

Чётко и без спешки я зачитала ему подготовленный текст, потом сожгла бумажку в камине и вернулась к чемоданам. Два, побывавших со мной в "Гиацинтовых холмах", так и стояли не разобранными. Куплены уже в Каше-Абри на случай коротких поездок — фирма "Вуи Луиттон", дорогая лоснящаяся кожа, небольшой размер, как раз для девушки. Ещё четыре, громоздких, потёртых, родители отдали мне перед отъездом из Нида. Я наскоро побросала в них повседневную одежду на все сезоны, стараясь не забыть о мелочах — нижнем белье, чулках, шпильках, косметике. Чем больше увезу с собой, тем проще будет наладить жизнь на новом месте. В результате чемоданы пришлось стаскивать вниз по одному чуть ли не волоком.

Последним из самой глубины обширной кладовки, из-под груды старого хлама, явился на свет саквояж, подготовленный как раз на случай спешного отъезда. В нём хранилась половина моих накоплений. Остальные были припрятаны в тайных уголках по всему дому. Драгоценности я ссыпала в мешочек с бархатной подкладкой и сунула в один из внутренних кармашков. Сверху накидала разных женских мелочей, снесла вниз и пристроила у стойки для зонтов — чтобы не бросался в глаза от дверей.

Теперь пора заказать таксомобиль. И хорошо бы позвонить на вокзал — узнать, есть ли в ближайшие час-два поезд на Шафлю. Если нет, не беда. Поеду, куда угодно, а там пересяду. Медлить до завтра нет сил.

О тривечные, открытки!..

С серого неба сеялся мелкий дождик. Я бегом кинулась во двор, к беседке, выудила из сундучка под сидением чайную коробку с открытками от родителей. Бросила в саквояж, поверх всего, и с облегчением опустилась в кресло — ждать таксомобиль, твердя про себя: "Носсуа, переулок Лудильщиков…"

На третьем повторе в дверь позвонили.

Слишком быстро для такси.

Дитмар? Не дождался и пришёл узнать, в чём дело. Нет, для этого он слишком горд, и времени прошло многовато. Скорее, вернулся домой, прочёл телефонное сообщение и поспешил ко мне…

Мысли неслись вскачь под бешеный стук сердца. Если бы я не попыталась увезти с собой полдома… То же самое было в "Гиацинтовых холмах". Провозилась с вещами и угодила прямо в руки мажисьерам. Как можно дважды совершить одну ошибку!

Колокольчик зазвенел снова, громко и настойчиво.

Может ли биомагнетик наверняка понять, что в доме кто-то есть?..

Я на цыпочках подкралась к двери. Открыть, броситься на шею, всё рассказать, попросить защиты… А если профессор прав и Дитмару нужна лишь моя тайна, духи знают, зачем?

Требовательный перезвон на секунду стих, и раздался голос:

— Откройте, полиция!

Не знаю, чему я обрадовалась.

На пороге стоял шеф-инспектор Астусье с неизменной папиросой в зубах, за его спиной — пара подручных. Шляпы и плечи у них были мокрые, на дороге влажно темнел асфальт.

— С вами всё в порядке, дамзель Войль? — инспектор был хмур, в глазах тень тревоги. — Ещё немного, и мы начали бы ломать дверь.

Я отступила в сторону, давая полицейским войти.

Выражение лица инспектора изменилось:

— Далеко собрались, дамзель Войль?

Откуда он узнал?.. Ах да, чемоданы.

— Хочу уехать.

— Так просто и откровенно, — он усмехнулся. — А ведь я просил вас оставаться в городе.

Потребовалось полминуты, чтобы вспомнить отъезд полиции из поместья Карассисов и прощальные слова инспектора.

— Ох. Простите. Я забыла.

— Забыли? — Астусье прошёлся среди чемоданов, оглядел холл. — Вы сама невинность, дамзель.

— Послушайте, только что на моих глазах сбили человека. Я испугалась, я хотела…

— Сбежать?

Да, звучало это плохо. Удержаться от ответа на прямой вопрос всегда трудно. Я сумела. Но это не помогло.

— Рад, что не отрицаете. Вот что, дамзель. Я рассчитывал побеседовать с вами в неофициальной обстановке, но учитывая ситуацию… Вы ведь хотели прокатиться на полицейском мобиле? Считайте, что вам повезло.

— Не понимаю.

Помощники инспектора, по примеру шефа, разгуливали по холлу, ко всему присматривались, трогали вещи на столике у зеркала, подушки на диване, позавчерашние газеты, забытую на спинке кресла шаль… Это выводило из себя, мешало сосредоточиться.

— Что тут понимать? — инспектор развернулся ко мне. — Вы поедите с нами в управление, где я вас допрошу. Пока в качестве свидетеля.

Он выделил голосом слово "пока".

— Свидетеля чего? Зачем всё это? Что вам от меня нужно?

— Не притворяйтесь дурочкой, дамзель! Как вы только что признали, меньше двух часов назад на ваших глазах сбили человека, и по стечению обстоятельств, этим человеком оказался доктор антропологии Роберт Барро, который гостил в поместье "Гиацинтовые холмы" в одно время с вами, однако спешно вернулся в город вчера утром. Причин его отъезда мне не объяснили, но теперь я начинаю думать, что они связаны с вами. Прошу!

Он резким движением указал на дверь.

По крайней мере, обошлось без наручников. Полицейские терпеливо ждали, пока я надевала шляпку и дождевик — ни один не вызвался помочь, — брала зонт и сумочку, запирала дверь. Никто не тронул меня и пальцем, но это всё равно выглядело, как арест. Передо мной открыли дверцу, велели подвинуться на середину сидения, один полицейский сел слева, другой справа, шеф-инспектор Астусье устроился рядом с шофёром.

Это сон, безумный сон. Казалось, голова набита ватой, мысли вязли в глухой, душной черноте. Откуда он узнал о Барро? Ах, это как раз просто: свидетели вызвали полицию, при профессоре нашли документы, его имя попало в сводки, привлекло внимание Астусье. Соседи видели, как я разговаривала с погибшим… Всё объяснимо. Надо только взять себя в руки. Я не преступница. И я это докажу.

На повороте к скверу нам встретился таксомобиль. Фирменные оранжевые полосы между его солнечными панелями под дождём казались особенно яркими. Важный водитель в чёрной куртке и лаковом кепи взглянул на полицейский мобиль без интереса, не подозревая, что эта неуклюжая колымага увозит его клиентку. Я представила, как он звонит в дверь дома номер шесть, нетерпеливо поглядывая на наручные часы, и капли дождя блестят на козырьке его кепи моими невыплаканными слезами.

В поездке на полицейском гибрид-мобиле не было ничего хорошего. Тесный салон пах пылью, табаком и дешёвым одеколоном. Я старалась сжаться в струнку, но мужчины по бокам всё равно давили плечами и коленями. Мобиль въехал во двор городского полицейского управления, остановился у низкого крыльца, и я наконец вышла на воздух, чувствуя себя испачканной.

Массивное шестиэтажное здание тёмно-красного кирпича глядело исподлобья тусклыми глазами окон, зарешеченных, как в тюрьме. Мы вступили в мрачный мужской мир. Дежурный в будке с маленьким окошком, серые пиджаки, грубые голоса, запах папиросного дыма, стук печатных машинок и деловитых шагов. Коридоры, лестницы, коридоры. Пару раз я замечала женщин у дверей кабинетов. Тоже свидетели? Пока.

Кабинет Астусье выходил окнами во внутренний двор на крыши то ли гаражей, то ли ещё каких-то подсобных построек. Интерьер был не лучше: голые крашеные стены, железный шкаф, старый обшарпанный стол, за который инспектор и сел, указав мне стул напротив. Помощник расположился за боковым столиком, приготовив блокнот и карандаш.