Все друзья делают это (СИ) - Ручей Наталья - Страница 39

— Это как, интересно?

А он в ответ взглянул на меня внимательно, нежно и расползаясь в такой довольной улыбке, что…

Все!

Еще до того, как он начал показывать, я поняла, что мой вопрос и его улыбка — это последнее невинное действо, которое между нами еще было возможным, а потом…

Я вновь оказалась сверху.

Но не успела я хоть как-нибудь устроиться на мужских бедрах, уже не говоря про то, чтобы привыкнуть — как меня подвинули вверх. А пальцы Никиты сжали мои ягодицы, заставляя понять еще кое-что важное, что я упустила — засыпала я в брюках, а проснулась лишь в трусиках. Которые, собственно, трусиками были лишь спереди, а сзади терялись тонкой полоской, за которую уверенно сейчас потянули.

— Прогнись, — трусики не отпустили, это вторая рука мужчины, нежно погладив мою спину, надавила на копчик, прижав тем самым и трусики, и меня к горячему члену.

Я сделала всего пару движений, когда Никита обхватил рукой член, а меня оставил скользить по мошонке.

— Как тебе? — полюбопытствовал вскорости он.

— Горячо, — отчиталась я, чуть подумала и добавила: — Влажно и довольно приятно.

— Ты еще тут зевни, — усмехнулся он, сдвинул мои трусики в сторону и заставил почувствовать ярче.

Я двигалась, безотрывно глядя ему в глаза, пока не раздался хриплый приказ:

— Посмотри на то, как я хочу тебя, Аня.

И мой взгляд опустился вниз, на мужскую ладонь, которая без устали натирала толстый и длинный ствол, изредка беспокоя головку поглаживанием. Интересно, поместится ли он в рот — стрельнула в голове мысль-загадка, или это получалось только потому, что во сне? Я не представляла, что смогу открыть рот так широко — и самое страшное не сомкнуть зубы. А ведь может случиться оплошность, да? И в таком случае, некоторые еще будут просить, умолять, чтобы зевнула!

— Ты понятия не имеешь, сколько раз, представляя тебя, я кончал таким способом, — нежный, и все еще хриплый голос лишил меня последней доли веселья.

— За два дня? — не сбавляя темпа, несмотря на пожар внизу живота, потребовала я уточнения.

— В большинстве.

— То есть, еще до поездки…

В удивлении, я замедлилась, и он вновь надавил мне на спину, заставляя опять прогнуться и возобновить приятные обоим движения. Зная, что то, на чем я катаюсь — довольно нежная часть тела даже у такого сильного и тренированного мужчины, как этот, я старалась быть нежной и основной свой вес переносила на колени, которыми обхватывала бедра Никиты.

— До поездки тоже? — настаивала на ответе.

— Только когда мысль подмять тебя под себя становилось слишком навязчивой, — признался мужчина. — И когда мне безумно хотелось кое-что с тобой сделать…

Очередной скоростной полет — и я вновь на спине, с мужчиной, удобно устроившимся между моих раскинутых ног.

Я ощущала его так остро, что влажные трусики не спасали. И, наверное, он подумал также, что ни к чему эта почти невидимая защита, потому что немедленно сдвинул их и прижался ко мне теснее.

— Это яйца, — прокомментировал он.

Изумленная тем, что он поясняет элементарные даже для меня вещи, посмотрела в его глаза и… Вздрогнув от предвкушения, что открыто читалось в них, посчитала за благо послушно с ним согласиться:

— Очевидное сходство имеется.

После этих слов в нашей паре вновь произошли стремительные изменения. Сместившись вниз, Никита отодвинул ажурные трусики уже пальцем и, подув на мой чувствительный бугорок, поставил в известность:

— Хочу вылизать тебя языком.

— Ты… — представив эту картину, попыталась сдвинуть бедра, но куда-то, мужчина лежал между них и приплющиваться отказывался. — Ты говорил, что мы обойдемся… без этого!

Он взглянул на меня с таким праведным возмущением, что я почти усомнилась в том, что верно его расслышала.

— Будет, как обещал, — отрывисто огласил он и с деликатностью, на которую способны мужчины на грани, уточнил для меня: — Кончишь ты от яиц. А до этого…

Последнее, что я помню — это его улыбка, а потом… Он прикоснулся ко мне языком, и мир закрутился перед глазами.

Сначала он только попробовал, а через доли секунды явно вошел во вкус. Его язык был уверенным, жестким, и понимающим. Стоило резко выдохнуть, как он замедлялся. Стоило издать стон, как он немилосердно скользил и надавливал именно на эту точку. Эту. И любую другую, что я захочу. Достаточно было лишь дать понять, что мне нравится.

Но той точки, что ждала прикосновений сильнее других, его язык избегал. Томил ее ожиданием, мучил, чтобы заставить ее пульсировать, а меня попросить о невероятно смущающем:

— Жестче! Еще! Никита, пожалуйста!..

Где-то за гранью реальности слышались незнакомые голоса. Наверное, гости, гуляют по дому — отметила машинально и вновь утонула в сладостном омуте. Тем более что туда затягивали с таким усердием и напором, что не было сил упираться и думать о чем-то ином, вспомнить, что я девочка во всех смыслах и могу и бояться.

Мне не было страшно.

С ним — не было.

Я понимала, что он — мой друг. И еще два дня назад я видела в нем только друга.

Но теперь, помимо ухода страха, где-то внутри меня билась, пыталась пробиться к сознанию странная, смутная, туманная мысль… А, может, это и правильно? Именно так, как у нас происходит с Никитой…

Извиваясь под ним, умоляя его, впиваясь пальцами в его короткие волосы и балансируя на неведомой и невидимой грани, я уже смелее подумала, позволив мысли не только пробиться ко мне, но и окрепнуть.

Может, именно так, как у меня и Никиты — лучшее, что может случиться, и именно это и является знаком и высшим благоволением? Тот, кому я доверяю без меры, и кто уже много лет глубоко в моей душе и моем сердце, теперь проникает и в тело.

Взглядами, прикосновениями, пальцами и языком. Звуками его удовольствия в то время, когда перед глазами искрит у меня. И дыханием. И словами, которые могли бы испугать меня раньше, а теперь вызывали трепет и что-то пока непонятное, темное, властное:

— Только я могу лизать тебя, Аня. Только моему языку ты будешь позволять сдвигать эти трусики. И только мой рот будет тебя сосать.

Я едва отдавала себе отчет, когда соглашалась. Но меня можно понять — он шантажировал, отстранялся и только тихонько дул на точку, которая так ждала хотя бы скольжения пальцем. А тут целый язык… горячий и ненасытный…

Удовлетворенный выдох мужчины. Мой стон. Его язык наконец прикоснулся и заскользил там, где хотелось больше всего, и… едва подведя меня к грани, вновь бросил.

Ощутив быстрый полет, поняла, что опять сижу сверху и… и… и что дальше?!

Меня обхватили за ягодицы, направляя, напоминая, как надо скользить. С одним маленьким уточнением — теперь я могла тереться о член животом, и быть так близко от губ, которые понимающе усмехались, пряча за улыбкой язык и… Губы…

Потянулась к ним, но меня вернули обратно. Ах, да, простите, забылась…

Уверенно оседлав его бедра, потянулась за поцелуем опять, но Никита опять усмехнулся и ускользнул, повернувшись щекой. А когда я хотела спросить, уточнить, потребовать объяснения, задвигался подо мной. Сам. Резко. Четко. Умудряясь одними яйцами снова вернуть меня к той грани, с которой увел.

— Никит… — не выдержала, вновь склоняясь к его губам.

— А как же правило? — обжигая меня искушающим взглядом, уточнил он. — Никаких поцелуев, если никто не видит.

— Мое правило! — заелозив нетерпеливо на его бедрах, напомнила я. — Хочу — ввожу, хочу — отменяю!

— Хочешь? — он ненадолго задумался, не забывая при этом активно двигаться подо мной. — Звучит заманчиво… Хорошо, я согласен!

Несмотря на объявленное согласие, он неожиданно остановился.

Обняв ладонями мое лицо, приблизил его к своему и выдохнул в мои губы:

— К тому же, несмотря на то, что ты меняешь правила, когда хочешь и сейчас на мне ездишь, это не значит, что я подкаблучник. У нас все по правилам. По моим правилам, Аня.

— Вот как? — спросила машинально, мне было все равно, что он там говорит, когда его губы так близко.