Все друзья делают это (СИ) - Ручей Наталья - Страница 38

Я слышала, что на кровать кто-то сел, и даже догадывалась, кто именно, но обернуться уже не могла. Да и смысл? Он видеть меня не хочет. Ему там, за окном, интересно! Он там выбирает, присматривается, а тут я… в таком виде…

— Я уже присмотрелся, — услышала голос Никиты, хотела фыркнуть и уточнить, кого именно, но, почувствовав, что он ложится рядом, у меня за спиной, прикусила язык и смолчала.

— Никит… — раздался знакомый голос, и я с трудом разобрала, что это не кто-то из претенденток, а его мама. — Ой, Аня уже уснула!

Хотела возразить, но опять поленилась. К тому же, почти тут же раздался голос Ивана Петровича, а у меня пока не было сил на него.

— Я отвар перепутала! — уже тише заговорила Инга Викторовна. — Вернее, это папа… случайно… Но там нет ничего плохого — Аня просто расслабится, отдохнет… пару часиков… Прости нас, пожалуйста!

— Ничего, — отмахнулся Никита так уверенно, будто речь шла о нем, а не обо мне, и устроился на кровати с еще большим удобством. Кажется, даже взял одну из подушек! — Ничего, мам, пусть отдыхает.

— А ты? — поинтересовалась женщина. — Там все ждут. Филипп, конечно, душа компании, девушки от него в восторге, но…

— А мне там нечего делать, — услышав уверенный голос друга, даже зааплодировала ему, мысленно, потому что пошевелить рукой не могла. — Шашлыков я поел. Аня тоже. Так что мы лучше побудем здесь. Потом, к ужину спустимся.

— Учти, Никита, — строгим тоном напомнил Иван Петрович, — бутылку из погреба я достал!

— Учту, — отмахнулся Никита.

И вот так меня задела эта его беспечность, что я нашла в себе силы подождать, пока выйдут его родители, перевернуться на другой бок, улечься с еще большим комфортом, чем раньше — моя подушка была без этого странного аэро-наполнителя и не приподнималась туда-сюда, и поставить друга в известность:

— Ни на ком ты не женишься! Я за тебя… поборолась… как надо!

Аэро-наполнитель подушки подозрительно вздулся, мелко-мелко затрясся, а когда я положила на него ладонь, неожиданно опустился и замер, зачем-то включив странный таймер: тук… тук-тук… тук-тук…

Ничего не знаю! Буду спать столько, сколько хочу!

Хотя мелькнула у меня мысль, что я ведь приехала на шашлыки, но… Никита прав, есть уже не хотелось. И вообще он мудрый…

— Идиот, — услышала тихий голос и вздох. — Какой же я идиот! Сам едва…

Тук-тук… тук-тук… — застучало отчаянней, громче, и что было дальше, я уже не услышала.

Открывать глаза не хотелось, и какое-то время я просто нежилась в приятных ощущениях. Размеренное дыхание, тихое сердцебиение, шум ветвей за окном, потревоженных летним ветром, голосистая птичка, заменившая любопытную ворону, веселые, чуть возбужденные голоса, влетавшие в открытые окна комнаты…

В какой-то момент захотелось все-таки понять, что было сном, а что явью, и я позволила себе распахнуть ресницы.

Никита.

Я помнила, что он ложился позади меня, но упустила момент, когда предпочла его вместо подушки и пледа.

Его рука согревала мое бедро, а моя… Ну, скажем так, опустись она ниже его пупка всего сантиметра на два, сомневаюсь, что мужчина спал бы сейчас так спокойно.

Мы прижимались друг к другу настолько плотно, что именно его дыхание и сердцебиение послужили романтическим фоном для моего внезапного сна. Фон — единственное, что было во сне приличным, а вот содержание — я бы сгорела со стыда, если бы кто-нибудь увидел его вместо меня, или узнал, что я смотрела не как бы со стороны, а принимала участие.

С удовольствием.

Наслаждением.

Не думая о последствиях.

Активно и без намека на стыд и стеснение.

Отдавая себе при этом отчет, что это не тот мужчина, которого я полюбила пять лет назад. Не тот мужчина, что приходил в вещем сне, в первую ночь в этом доме. Это другой. Тот, которого я знаю еще мальчишкой. Тот, на которого все эти годы смотрела с куда большей любовью, чем на других, и в то же время иначе, словно с иного, искривленного ракурса.

Этот мужчина — мой друг. Лучший друг.

Во сне не было страшно, что едва мы сделаем это, дружба исчезнет, развеется. Этой мысли не появлялось. Любопытно — да, интересно — конечно, но страх даже не всколыхнулся..

А сейчас, в реальности…

Я до чертиков боялась что-либо менять, и упиралась, и билась в агонии мысленно, и в то же время не одернула свою руку, когда она потянулась вниз и несмело погладила то, что я уверенно вбирала в рот в своем сне.

Грудь мужчины резко приподнялась и медленно опустилась, горячий выдох коснулся макушки и растрепанных после сна длинных волос. Я знала, что, скорее всего, он проснулся, и теперь наблюдает за мной. А я наблюдала за тем, к чему прикасалась и, едва получив весомое подтверждение, что ему нравится, и он более чем одобряет, продолжила намного уверенней.

Сначала размеренное поглаживание через джинсы. Потом трение и сжатие, чтобы познать объем и угрожающие мне перспективы. И тут же, подгоняемая очередным выдохом и негромким стоном мужчины — прогулка пальцами по металлической молнии и акция по освобождению и захвату.

К чему медлить? Мои пальцы ведь лучше, чем боксеры и джинсы. Они мягче. Они жестче. Они нежнее. И они так послушны, когда их обхватывают и показывают, как именно надо.

Более быстрый ритм. Более плотное сжатие. Это легко, когда такое скольжение и такой настойчивый, но терпеливый учитель.

Ни окрика, ни возмущения, ни упрека — лишь более громкое дыхание и еще один стон, который вырвался нехотя, сквозь сжатые зубы.

Я видела, как одна рука мужчины — та, что до этого лежала безвольно, сжалась в кулак. И потянула часть простыни. А вторая захватила мои волосы, но удерживала меня в плену более нежно, чем это делала я.

Я была куда резче и жестче со своим пленником. Мои пальцы скользили по всей длине, не забывая о головке, которая была самой отзывчивой и буквально умоляла, прикоснуться к ней так, как во сне. Вобрать ее в рот, пососать. Или хотя бы лизнуть.

И если я сделаю это, нежность уйдет. Будет жестко — со мной и во мне.

Жестко и жарко.

Я отвлеклась на секунду, бросив взгляд на Никиту, и по практически черным глазам убедилась, что да, о, да… Он будет вбиваться. Если я покажу, что готова, он будет вбиваться в меня размашисто, быстро и мощно. Несмотря на то, что это будет впервые, он захочет, чтобы я приняла его полностью. Смазка на его головке поможет. И его пальцы, которые все больше накручивали мои волосы на кулак и невольно подталкивали мою голову вниз и тут же, со вздохом, возвращали ее обратно. К сердцу мужчины. Потому что там безопасней всего.

— Анька! — мучительный выдох, и мгновенно, без намека на то, что может случиться дальше, я оказалась уже не сверху, а снизу и на спине.

Возмущенно посмотрев на нависающего мужчину с черной, нетерпеливой тучей в глазах, поинтересовалась:

— А можно нежнее? — и чтобы он понял, к чему суть претензии, чуть сжала член, который все еще находился в моей ладони. — А если бы я его оторвала?

Мужчина с секунду смотрел на меня, потом уткнулся лбом в мою шею и, я думала и ждала много чего, вариантов достаточно — а он взял и заржал! А потом еще имел наглость заявить мне сквозь хохот:

— Не переживай, Анька. Даже с одними яйцами я бы нашел способ, как заставить тебя кричать от оргазма!

А в глазах так и читалось нетерпеливое ожидание: «Ну же, давай, усомнись! Только посмей, и я докажу!»

Был огромный соблазн промолчать, принять это как еще одну теорему без доказательств, но имелась у меня с детства одна маленькая привычка — всегда, когда кто-нибудь пытается или бросает мне вызов, я его принимаю.

И, конечно, Никита об этом знал. А я, конечно, понимала, что на то у него и расчет.

Но тут ведь как еще получилось? Я попыталась представить то, о чем он сказал, и… мне даже недавно увиденный сон не помог!

Задумчиво проведя пальцем по груди мужчины, который раскидывался, понимаешь ли, странными обещаниями, я невинно поинтересовалась: