Белые львы (СИ) - "Omega-in-exile" - Страница 79

Он быстро надел белую майку с откровенными разрезами, низко сидящие белые джинсы –тонкие и туго обтягивающие задницу, браслеты, кольца, серьги … Довершал образ замысловатый кулон, явно намекавший на фаллический символ.

А то, что тело было в синяках и кровоподтеках… Что ж, он разве не шлюха?

В таком виде Саша вышел из дома. Его сопровождали аж четверо телохранителей: двое шли, поотстав на десяток шагов, еще двое были более незаметными и двигались по «дальнему контуру». Возможно, были еще телохранители, но этого Саша не знал.

Он невесело усмехнулся: эти люди готовы прикрыть его в случае смертельной опасности, даже погибнуть, как погибли два парня в Париже. Его охраняют как настоящую драгоценность. Но если раздастся телефонный звонок и поступит приказ снять охрану, они тут же удалятся. Карета превратится в тыкву, красавица станет замарашкой… Одним словом, сказка о Золушке. Кстати, и время уже близилось к полуночи, так что самое время сбегать вниз по лестнице, теряя башмачок. А что насчет принца?

- Ал! Ал, ты здесь! – на него налетел вихрь растрепанных волос, голубых глаз, жадных губ. – Ал, на тебе синяки! Ал, что этот ебанат с тобой сделал?

Саша открыл рот и… Взгляд его серых глаз заставил Эма замереть.

– Погуляем, – спокойно сказал Саша, уверенно беря Эма за руку. – Покажи мне ночную Флоренцию. *** Аэропорт Перетола, Флоренция, апрель 2008 года – Где он? – в глазах Йена плавился свинец ненависти. – Что ты с ним сделал? В темных глазах Мурзина тоже полыхала ненависть. Он молчал. – Где? – повторил Йен, подступая к Мурзину. – Где он? Я убью тебя, если ты его хоть пальцем тронул! Губы Мурзина искривились в злой усмешке. – Стервятник, – выплюнул он.- Ты питаешься падалью. Ступай к нему. Всё. Мурзин сделал шаг, но Хейден схватил его за грудки. И тут же оказался отброшен коротким, сильным хуком бывшего спецназовца. Охрана даже не успела среагировать, но тут же телохранители прикрыли обоих боссов, к которым уже неслись, опасливо моргая, аэропортовские секьюрити. – Все в порядке, сеньоры, просто дружеские объятия, – процедил Мурзин. – Все в порядке, – поднимаясь с пола, так же сквозь зубы процедил Хейден. Они снова смотрели друг на друга, но теперь каждый был окружен телохранителями. Чуть поодаль замерли сотрудники службы безопасности аэропорта. – Я уничтожу тебя, – проговорил Хейден. –И сделаю это раньше чем ты думаешь! – А, ты о своем маленьком совместном предприятии с Силецким? – с презрительной улыбкой проговорил Мурзин. – Быстро же ты спелся с теми, кто хотел убить его, – слово «его» Мурзин выделил интонационно. – Я же говорил, что ты питаешься падалью. Удачи, Хейден. И приятного аппетита! И Мурзин зашагал к самолету. И Хейден его не видел, как с его лица сползла улыбка. Теперь на нем были горечь и боль.

Йен смотрел ему вслед с тяжелой свинцовой ненавистью в глазах. Но надо было срочно разыскать Сашу. О его местонахождении Йена должны были проинформировать люди, ожидавшие на выходе из аэропорта.

*** Флоренция, апрель 2008 года

Сойдет с небес полдневная жара

И растворится в темных водах Арно,

В полночный час Флоренция жива,

Опять жива, как ни было бы странно.

Из арок, подворотен и дверей

Выскальзывают призраки столетий,

Ночное время движется быстрей,

Не оставляя шрамов и отметин.

Убийцы, интриганы, ювелиры,

Поэты, покорители полмира,

Которым уж давно потерян счет,

Бегут, бегут на площадь Синьории,

Языческие боги и святые

Во тьме благословляют их поход.

Саше казалось, что Эм ведет его по городу призраков. Флоренция, разочаровавшая его при дневном свете, в ночи преобразилась. Темные громады церквей и домов, мрак извилистых улочек, огни, кажущиеся блуждающими, заводящими в коварные ловушки, которыми полон древний город политических интриг и изысканного искусства, любви и предательства, низкой лжи и поисков высокой истины. Эта Флоренция оживала в ночи, и Саша завороженно любовался ею. Ночная Флоренция была похожа на старое вино, которое смакуют маленькими глотками и которое опьяняет незаметно, преображая мир вокруг. Саша погружался глубже и глубже в этот мир, ему казалось, что время изменило свой ход, и теперь на ярко освещенной площади Синьории собрались люди всех столетий, и на них надменно взирали прекрасные античные боги. А рядом сверкали голубыми карбункулами влюбленные глаза Эма. Саша почти физически чувствовал огонь любви, пожирающий Эма. Но Саша не мог дать Эму ничего кроме привязанности. Холодной и властной привязанности, он хорошо это понимал. Наверное, это понимал и Эм. Но, возможно, как Саше был нужен огонь, так и Эму были нужны туманы и холод. Горячий южанин и сдержанный северянин дополняли друг друга. И, возможно, каждый из них открывал другому нечто, доселе неведомое. В тайном мире Саши как будто впервые засверкало солнце. В солнечном мире Эма появились сверкающие снега, льды и таинственные туманы. Эти два мира сошлись в полночной Флоренции, полной призраков, тайн, тревог и надежд. Запоздалые прохожие и туристы, которых было много и ночью, бросали заинтересованные взгляды на двух парней: одного – экстравагантно одетого, покрытого свежими синяками, хорошо видными в прорези майки, и второго – темноволосого красавчика. Первый был сильным, мускулистым, выглядел как уверенный в себе мачо, а второй был женственным милашкой, чуть ли не висевшим на руке у холодного, сдержанного северянина. За этой парочкой двигались двое мрачных громил, а наиболее внимательные могли заметить еще двоих громил, двигавшихся на расстоянии, но сканирующих прохожих цепкими взглядами. Эта экстравагантная компания снова вышла к Золотому мосту, с реки дул прохладный ветер, а в небе сверкали яркие звезды. Но голубые глаза Эма сверкали ярче любых звезд. Он внезапно прыгнул на Сашу и впился ему в губы, как будто страшась, что его сейчас оттолкнут. Но Саша не противился. Эм целовал глубоко, страстно, стонал, вцепившись в возлюбленного, словно пытаясь силой вырвать то, что тот не мог ему дать. – Люблю, люблю, люблю, – зашептал Эм и вновь атаковал губы Саши. Тот крепко обнимал Эма, как обнимают человека, нуждающегося в опеке, защите. Эм был первым, с кем Саша не просто чувствовал себя сильным, но и хотел быть сильным. Ему начинало нравиться быть сильным, уверенным в себе. Это была новая, неизведанная для него территория. Его тайный мир стремительно расширялся. Саша чувствовал себя завоевателем. А завоеватель обязан быть сильным, грозным, властным. И власть начинала нравиться Саше. Ему нравилось, что Эм ищет его любви и покровительства. Это была вовсе не ролевая игра, это было нечто глубокое, идущее из глубин сердца, где цветут прекрасные розы и шипят ядовитые змеи, где отчаянно борются свет и тьма, добро и зло. Власть – сверкающий обоюдоострый клинок, власть – змеиный яд, способный дарить исцеление и быть смертельной отравой, власть – красивая маска, скрывающая под собой как прекрасную улыбку, так и отвратительный оскал. Саша чувствовал это, и он хотел, чтобы его власть над другими не была темной. Жесткой, может быть даже жестокой, но ни в коем случае не темной. И он понимал, что не может, не должен оставлять Эма, потому что тот нуждался в нем. Саша не знал ответа на вопрос «почему?», он просто чувствовал, что нужен Эму как воздух. Пусть даже он и любил не этого парня, а другого. Другого… Мысли о другом – о Йене – не оставляли Сашу даже сейчас, когда он стоял с Эмом на флорентийской набережной. Он любил Йена, но Йен хотел забрать всего его, а Саша не мог, не имел права отдать ему всего себя. У него теперь был и Эм. И еще – у него был Старший. Старший… Мысль о том, что Старший от него отказался, больно ранила Сашу. И он подумал, что если бы здесь рядом не оказалось Эма, он снова рухнул бы в ту же пустоту как тогда, после Парижа. Эм дал Саше смысл существования, когда нет Старшего, а Йен не мог этого дать. Не потому что не любил, а потому что не понимал. Йен жил в другом мире. Слишком другом. Когда же Саша, наконец, оторвался от губ Эма и открыл глаза, то вздрогнул. На него из темноты смотрел Йен Хейден. И его глаза были свинцовыми от гнева и ревности. *** Флоренция – Москва, апрель 2008 года Когда Мурзин вошел в самолет, его мобильный зазвонил. Взглянув на экран, он нахмурился. – Слушаю, Вертье, – произнес он по-английски. – Думаю, вам лучше не возвращаться в Россию, – произнес француз. – Я в курсе ситуации, – спокойно ответил Мурзин. – Мы готовы дать вам убежище. На определенных условиях, конечно. – Я знаю эти условия. Мой пакет акций «Сокоде». Нет, – отрезал Мурзин. – В любом случае для вас это будет лучше, чем оказаться на родине за решеткой. – В этом случае мои акции вам точно не достанутся, – язвительно заметил Мурзин. – Нет, мсье. Благодарю за любезное предложение, но нет. – Вам так не терпится оказаться за решеткой? – Не надо пугать меня, я взрослый мальчик. Всего доброго, мсье. Мурзин отключил звонок. На его губах появилась мрачная усмешка. Да, риск был велик. Силецкий старался вовсю. И слова Хейдена, которые тот бросил в запале во время их потасовки в аэропорту: «Я уничтожу тебя. И сделаю это раньше, чем ты думаешь!» – эти слова были не пустой угрозой. Но Мурзин не привык бежать с поля боя. И у него были козыри. Слишком влиятельные люди были завязаны на него. Он готовил удар по Силецкому – жестокий и сильный удар. Он должен вернуться в Москву, чтобы дать бой. Он и сейчас был бы в Москве. Если бы не случилось то, что случилось. То, что повергло Мурзина – сильного и крепкого человека – в отчаяние. Когда он выходил из квартиры во Флоренции, то был уверен: между ним и Сашей все кончено. Навсегда. Но, черт, это все уже было, было! В Агазе, в Москве по возвращении из Парижа. Он выгонял Сашу, чтобы снова вернуть. Почему он, бывший спецназовец, ведет себя как истеричная, капризная баба в стиле «пшел вон, вернись, ненавижу, все прощу»? Почему стальная воля и холодный разум отказывают при одной мысли о Младшем? Да, Младший причинил Мурзину боль. Но… что, собственно, он хотел от Младшего? Чтобы тот не любил Хейдена? Да. Но он понимал, что ни в силах этого изменить, какой бы глупой и нелепой эта любовь не казалась. В конце концов, любовь всегда глупа и нелепа, такова уж ее природа. Потому что любовь не подвластна рассудку. Если бы Мурзин повиновался исключительно своему рассудку, он никогда не полюбил бы парня, который был платной шлюхой и которого не раз трахали в присутствии десятков зрителей. Он полюбил Сашу вопреки всему – он, который всегда был уверен, что не полюбит уже никогда. И разве эта любовь не была смешной и нелепой? Да. Но Мурзин знал, что не перестанет любить. Даже сейчас. И он знал, что снова вернет Младшего. Черт, черт, черт! Опять! Все те же грабли. Но он вернет. Просто потому что без Младшего все потеряет смысл. Он с удовольствием прикончил бы Хейдена своими руками. Но Хейдена от смерти защищала все та же любовь к нему Саши. Если Мурзин убьет Хейдена, то Саша никогда ему этого не простит. Саша просто уйдет в себя, туда, куда Мурзин никогда не сможет дотянуться, туда, где вся его власть будет бессильна, туда, где его любовь ничего не будет значить. Нет, Саша сам должен увидеть, какое дерьмо этот Хейден. И если ради этого надо подставиться под удар, то что же, Мурзин готов. Он выдержит. Риск очень велик, но рискнуть стоит. Как ни смешно – ради прекрасных серых глаз. Он вернет себе Младшего. Точнее, Младший сам вернется. И отвергнет Хейдена. Тот сам уничтожит любовь Саши. Мурзин знает это. Он знает, он видит Младшего. Тот простит любую подлость, которую причинят ему самому. Как он прощал раз за разом, год за годом мелкую мразь Сидюхина. Но Саша никогда не простит подлость, причиненную другому. Так пусть Хейден сделает эту подлость. Пусть. Этим он подпишет приговор любви, которая жила в серых глазах. И, может быть… пусть всего лишь может быть, но все же: может быть серые глаза с любовью посмотрят на Мурзина. Ради этого можно вынести все и простить все. А самолет уже уходил сквозь ночную заоблачную мглу все дальше на восток… *** Флоренция, апрель 2008 года Йен никогда не думал, что, увидев Сашу, целующегося с каким-то парнем, испытает такой приступ ревности, что потеряет всякий контроль над собой. Странно, но знание того, что Саша живет с Мурзиным не доставляло Йену такой боли, как увиденный им поцелуй Саши с каким-то черноволосым парнем. Точнее, Йен знал, что это за парень, ему сообщили об этом, пока он добирался из аэропорта в центр Флоренции. Эммануэле Нуцци. Студент Болонского университета. Исследователь творчества Гора Итана. И при этом редкостная шлюха, предпочитающая фистинг и потому привечаемая старым похотливым Гором. Эта шлюха приезжала в Казиньяно именно тогда, когда там был Саша. Гору хотелось развлечься. А потом вместе с Сашей этот красавчик оказался в Риме. Йен понимал, что Саша спит с Нуцци, но это вызывало у него не столько ревность, сколько злорадство: он представлял себе, как должен беситься Мурзин, зная, что ему изменяют. Но потом оказалось, что Нуцци примчался во Флоренцию, когда туда приехал Саша. А сейчас они стояли на набережной и целовались, как могут целоваться только те, кто позабыл обо всем на свете! Вот это зрелище стало для Йена ударом ножа в сердце. Он едва не зарычал, увидев, как его Саша – его, его Саша, который накануне шептал, глядя ему в глаза: «Люблю тебя!» – сегодня как ни в чем ни бывало целуется со смазливым, женоподобным юнцом, подставляющим грязную задницу под чужие кулаки! Для Йена это зрелище было подобно падению ангела. Он… нет, он, конечно, знал о прошлом Саши, но думал, что это прошлое – не более чем ошибка юности, ужасное стечение обстоятельств. Но тут Йен воочию убедился и не просто убедился, но осознал, что влюбился именно в шлюху. Что мальчик с глазами-озерами был не более чем иллюзией, красивой картинкой, скрывавшей продажное, похотливое, циничное существо. На мгновение Йен замер, перестал дышать. Ему казалось, что в сердце вонзилось раскаленное лезвие: он продолжал любить этого парня. Он продолжал любить эту шлюху. Даже сейчас. И с тоской понимал, что никогда не сможет разлюбить. Никогда. Эту шлюху, которая заслуживает только презрения. Но вот взгляд серых глаз остановился на нем. Их обладатель вздрогнул, на его лице появилось изумление и даже испуг, как у человека, которого застигли врасплох. Но тут же лицо стало привычно отрешенным, а из серых глаз пополз знакомый туман, обволакивающий, заполняющий разум, опьяняющий сердце… Пытаясь вырваться из этого плена, Йен решительно шагнул вперед. Нет, он не собирался набрасываться на Сашу. Все-таки разум он сохранял. С Йена хватило короткой потасовки с Мурзиным в аэропорту. Он не мальчишка, чтобы бросаться с кулаками на всех подряд. Да и эта шлюха не заслуживает того, чтобы к ней прикасались. Так говорил разум. Но чувства… Йен готов был схватить Сашу и задушить его от отчаяния, от горького, неизбывного отчаяния. Но он стоял, и только тяжелый взгляд его свинцовых глаз был подобен пулям, которые расстреливают жертву. Но эти пули, несущие смерть, бесследно тонули в бездонных серых озерах. – Вижу, ты времени даром не теряешь, – тяжело дыша, произнес Йен. – Рад видеть тебя, – спокойно ответил Саша. – А это Эм. Эм, познакомься, это Йен. Саша произнес эти слова таким обыденным тоном, как будто… Как будто не происходило ничего особенного. 30-летний мужчина и 20-летний парень мрачно уставились друг на друга. До этого они существовали в двух разных вселенных. Молодой миллиардер, мелькающий на обложках журналов, и никому не ведомый студент из Болоньи. Сильный, властный мужчина и изнеженный, трепетный красавчик. Но теперь они вдруг оказались равными. Они оказались СОПЕРНИКАМИ. И только это имело значение. Не было ни денег, ни власти, ни внешности – ничего. Они были соперниками в борьбе за обладателя серых глаз. Йен расстреливал смертоносным свинцом своих глаз нежного красавца, голубые глаза которого метали яркие молнии ненависти. Эта дуэль взглядов была прервана тихим голосом Саши. – Йен… тебе не стоило приезжать. Эти слова и этот голос вернули Йена к реальности. Он вздохнул, горько улыбнулся и кивнул, как будто желая сказать, что все понимает. И он был уверен, что Саша тоже поймет. Но все-таки не удержался и сказал с широкой, почти мальчишеской улыбкой: – Я люблю тебя. Резко повернулся и, сделав знак своим телохранителям, зашагал прочь по набережной, где вдали парил над Арно Золотой мост. – Йен! – окликнули его. Он вздрогнул, обернулся. Серые глаза смотрели прямо на него все с тем же спокойствием, даже как будто с холодом. – Йен! Не делай ничего ни Геннадию, ни ему, – Саша кивнул головой на стоявшего рядом Эма, который, казалось, ничего не понимал. Йен кивнул и снова повернулся. – Йен! – опять окликнули его. – Я люблю тебя. Он замер, снова взглянул в серые глаза, не зная, увидит ли их когда-нибудь ещё. А затем молча зашагал прочь, в темные лабиринты полночной Флоренции. *** Аэропорт Внуково, апрель 2008 года Уже рассвело, когда самолет Мурзина коснулся посадочной полосы Внуково. Мурзин в полете так и не сомкнул глаз. Нет, не то, чтобы он проклинал себя за случившееся. Он ведь заранее знал, что так и будет. Но не мог себя удержать. Ему нужно было посмотреть в серые глаза. Сделать последний глоток прозрачной озерной воды. Что ж, он так и поступил. Так и поступил. Нельзя было все оставлять как есть. Пусть он повел себя как мальчишка или даже как истеричная девка, все равно. Лучше этот взрыв, разрушивший всё или почти всё, чем долгая, томительная неопределенность. Тем более сейчас, когда ему предстоит бой – тяжелый бой, исход которого неясен. Но он готов сражаться. Он все просчитал. Мурзин взглянул в иллюминатор и понял, что просчитал не всё. Точнее, что он просчитался. На рулежной полосе стояли три черных автомашины, микроавтобус и группа людей в камуфляжной форме с автоматами. Мурзин вздрогнул. Но паники не было. Была сосредоточенность, выработанная долгой службой в спецназе. Мозг просчитывал ходы и варианты. События пошли по наихудшему сценарию. Его опередили. За ним пришли. Он включил мобильник, который загружался томительно долго. Наконец, сеть была найдена. Мурзин нажал на кнопку звонка. Абонент ответил коротким: «Слушаю». – Движок. Аэропорт. Шторм. Вариант «минус три», – четко и бесстрастно произносил Мурзин. – Понял. Движок, – послышалось в трубке столь же бесстрастное. – По плану, – произнес Мурзин. Через паузу добавил. – Охрану не снимать. Все остается в силе. – Понял, – голос в трубке как будто дрогнул. – И еще. Передай, что я его люблю. – Понял, – после паузы произнес голос в трубке. – Всё. Удачи, – Удачи. Мурзин отключил звонок. Самолет уже подруливал к ожидавшей на летном поле группе захвата. На лице Мурзина появилась улыбка. Да, его переиграли. Но только пока.