Белые львы (СИ) - "Omega-in-exile" - Страница 115

Угрюмые реки под солнцем жестоким

В холодный текут океан,

В пространстве, где царствуют темные боги,

Любовь умирает от ран

Любовь умирает, любовь угасает

В краях, где кружит воронье,

Но отблеск любви как стрела золотая

Вонзается в сердце мое.

Я жив только снами, тревожными снами,

В которых приходишь ты мне!

Но солнце еще засияет над нами

На новой прекрасной земле!

Саша сам толком не знал, кто был адресатом этого стихотворения: Эм? Старший? Йен? Но оно родилось в его сердце под мрачный, депрессивный музон, который он был вынужден слушать, чтобы… отвлечься от еще более мрачной действительности. – Ништяк, покатит, – заявил Лешка, передавая планшет другим парням. – Самое то! – Чё покатит, это ваще не в тему, – заявил один из парней. – Прикольно, йес, но не в тему. – С херов ли не в тему? – вступил в беседу третий. – Алекс втыкает что надо. – Да не ложится текстура ваще, ты что, накурился? – На твою хрень ни одна текстура не ляжет. Только раком если встанет. – Да пошел ты нахер, отсоси! – Так, заткнулись все! – пробасил Леха. – Текстура самое то. Втыкает. Я сделаю музон, Юзик отхерачит, и все покатит. А под первую шнягу Алекс еще че-ниить намутит. Все, парни, решили. Теперь отрываемся. Алекс, ты ваще, куда пропал-то? Говорили за бугор к ебарю умотал? И чё? С траходрома не слезал что ли? Трудно было позвонить? Мы тебе, бля, звонили-писали стопицот разов, а ты заныкался, и знать типа не знаешь. Ну лана, объявился, и то хлеб. За встречу! Еныть, ты на коктельню дамскую перешел… Ебнул бы текилы, а лучше сразу водяры, всё был бы прок. А на этих маргаритах скоро трансухой станешь. Саша лишь хмыкал. Он давно привык, что Леха его подначивает, но ценит его тексты, которые, на взгляд Саши, совершенно не подходили к тому, что эта группа исполняла. Но факт оставался фактом: песни с текстами Саши пользовались успехом. Сам он считал, что дело не в словах, а в музыке, которую преимущественно сочинял Леха. Ну и в исполнении, конечно, экспрессивном, берущим за душу. Поверженный поп-идол «Антонида» растворилась в сигаретном дыме и алкогольных парах, наполнявших клуб. Саша об этом ничуть не жалел. К их столику то и дело подходили парни: как симпатичные бруталы, так и манерные, изнеженные няшечки, некоторые пытались клеиться к Саше, но ему было достаточно бросить на очередного потенциального ухажера холодный, львиный взгляд, чтобы у того пропала охота продолжать приставания. Сидевшему за соседним столиком со стаканом воды Владимиру даже не приходилось вмешиваться, хотя он в любой миг готов был защитить Младшего. Впрочем, и Владимир слегка нервничал. Олег действительно был в клубе. На нем были латексные штаны, плотно облегающая тело темная майка с блестками, на шее висел пяток кулонов, руки были увешаны фенечками и браслетами. Волосы были забраны в хвост, осанка была прямой, взгляд – наглым. Хотя Олегу было уже около 35 лет, сейчас он выглядел гораздо моложе и являл собой образ наглой, высокомерной бляди. В его взгляде, движениях жестах – во всем, чувствовались вызов и какая-то злость. Он заметил Владимира, одиноко сидевшего за столиком и мрачно наблюдавшего за ним, и усмехнулся – зло, нагло, вызывающе. Затем его взгляд упал на Сашу. В глазах Олега вспыхнула ярость, он дернулся, отвел взгляд, а затем, словно устыдившись, снова взглянул на Сашу. Тот смотрел то ли на него, то ли не на него: понять было невозможно. Взгляд был ясным, внимательным, прозрачным и отчего-то пугающим. Так смотрит на человека лев. Олег на мгновение застыл, затем хватанул залпом из стоявшего на барной стойке стакана – судя по всему виски, что-то презрительно бросил парню, пытавшемуся его облапить и направился прямо к Саше. Он шел той прямой, напряженной походкой подвыпившего человека, который, однако, еще не достиг кондиции «синусоиды». Владимир встал и преградил Олегу путь. – На хрена? – мрачно проговорил он. – Что ты вообще сюда приперся? Иди домой, проспись! – Ты мне не указывай! – с вызовом ухмыльнулся тот. – Я уже взрослый мальчик. – Ты бухой мудила, – мрачно констатировал Владимир. – А ну, шуруй, я тебя к нему не подпущу! – Что, сгребешь в охапку и к выходу поволочешь? – осклабился Олег. – А я визжать начну. Кусаться. Царапаться. Феерия гарантирована. – Да я тебя одним ударом вырублю, Олежка, ты же знаешь. – Бля, дай мне с ним поговорить! – Не о чем тебе с ним разговаривать! Ты… – Да если хочет, пусть поговорит, – раздался рядом спокойный голос Младшего, который встал из-за столика и подошел к парочке любовников. Олег смотрел на Младшего, и в глазах его ярость сменялась смятением. – Что ты хочешь сказать? – светлые, львиные глаза смотрели прямо в глаза Олега, отчего его смятение лишь возрастало. Олег растерялся. На самом деле он и сам не знал, что хочет сказать этому… этому… Младшему. Ну разве, что ненавидит его всей душой. Что не будет ему подчиняться никогда, да-да, ни-ко-гда, а только Старшему! Что Младший для него вообще никто, ну просто никто, пустое место, и плевать он хотел на него, и вообще… Но Младший и так все это знал, и Олег это понимал. И ещё он понимал, что все его слова будут лишь жалкой истерикой. Он видел глаза Младшего – ясные, прозрачные и в то же время пугающие. Это был совсем другой взгляд, не тот отрешенный, затуманенный… Это был взгляд молодого льва. И весь Младший – сильный, как будто напружиненный, напоминал льва. Он смотрел на Олега, и тот вдруг осознал, что его удел – подчиниться Младшему. Хотя Младший ничего от него и не требовал. Олег хотел… хотел… – Ты ведь хочешь, чтобы я тебя наказал, так? – в клубе было шумно, грохотала музыка, но слова Младшего Олег услышал удивительно ясно и четко, словно они прозвучали в полной тишине. – Именно я. Так ведь? Олег замер, не отводя глаз от Младшего. Да. Младший произнес именно то, что Олег не решался сказать даже самому себе. Он не хотел подчиняться Младшему. Но он хотел наказания. Это наказание, как он надеялся, даст ему освобождение из-под таинственной власти, которую обрел над ним Младший, которого он еще недавно считал просто грязной шлюхой. – Так, – хрипло выдохнул Олег. Младший перевел взгляд на Владимира. Тот был мрачнее тучи, но молчал. – Он хочет, чтобы я его наказал, – спокойно произнес Саша, обращаясь к любовнику Олега. – И он будет наказан. Но не мной. Владимир хранил гробовое молчание. Олег впился глазами в Младшего. – Идем, – Саша кивнул одновременно и Олегу, и Владимиру и двинулся через зал к проходу, закрытому черной занавесью. Олег, помедлив секунду, двинулся за ним. Владимир схватил его за руку. – Ты что, решил… – Отстань! – огрызнулся Олег, выдирая руку из крепкого захвата любовника. Владимир не стал его удерживать. – Как же я ебал эту вашу Тему… – угрюмо пробормотал он себе под нос. *** Аэропорт Палермо, июнь 2008 года – Хейден, и какого черта вас понесло в Москву? – голос Вертье в трубке звучал с нескрываемым раздражением. – Что вы там забыли? Решили передать Мурзину в тюрьму сладостей? Устроить романтической ужин с Забродиным? Йен сидел в обтянутом белой кожей кресле бизнес-джета. На его губах была победная и даже злорадная улыбка. Он чувствовал бешенство Вертье, и не мог не испытывать чувства мстительного удовлетворения. – Вертье, умейте достойно проигрывать, – небрежно бросил он. – Вы устроили мне ловушку на Сицилии, из-за вас едва не погиб Забродин. Но птички улетели. – Забродину повезло, – угрюмо произнес Вертье. – Но игра не окончена. Что касается вас, Хейден, то нам прекрасно известно, что вас отпустили благодаря взятке. – Не знаю, о чем вы, – ледяным голосом произнес Йен. – Учтите, на территорию ЕС вам лучше не возвращаться. – Я уже догадался, спасибо. – Не знаю, как вы теперь будете вести бизнес в Европе. – Предоставьте эти проблемы мне, Вертье. Подозреваю, что у вас своих достаточно. – Не стану отрицать. В том числе вашими стараниями. Не знаю, что вы собираетесь делать в Москве, Хейден, но учтите, в покое вас там не оставят. Это я вам гарантирую. – Ваши гарантии не требуются, – насмешливо произнес Йен и отключил мобильник. Бизнес-джет начал разбег. Йен не смотрел на остающуюся внизу Сицилию. Все его мысли были в Москве. Да, там его ждали дела. Проблемы. Очень сложные проблемы. Но, главное, там был Саша. Саша. Он сколько угодно мог твердить, что не намерен встречаться с Йеном, но Йен-то знал, Саша хочет, чтобы он прилетел. Очень хочет. И он прилетит. И они увидятся. И все эти чертовы перемены, мистика и прочее сгинут как наваждение. Они снова будут вместе. Он и Саша. И больше не расстанутся. Никогда. *** Москва, июнь 2008 года Офис Силецких располагался в старинном особняке на Поварской в центре Москвы. В царские времена особняк принадлежал князьям Одолецким, однако незадолго до революции, когда финансы князей пропели последние свои романсы, особняк по дешевке перешел во владение Анфисы Гречанкиной, больше известной в Москве как мадам Зизи. В особняке, где благородные князья давали светские приемы и балы, разместился бордель. В советские времена бордель превратился сначала в общежитие, затем в гинекологическую консультацию, а в постсоветские времена стал офисом Силецких. Видимо, энергетика старого дома давала о себе знать, несмотря на многочисленные внутренние переделки. Наряду с помещениями, где Силецкие проводили деловые встречи, совещания, откуда они руководили своим разветвленным бизнесом, не уступавшим по размаху бизнесу их извечного врага Мурзина, в этом доме до сих пор существовали комнаты, отделанные в черно-золотисто-бордовые тона. Сюда обычно водили элитных шлюх. Зачастую деловым партнерам Силецких после переговоров или в перерывах между ними требовалось сбросить напряжение. Влад Силецкий, кажется, не пропускал ни дня, чтобы не вызвать сюда очередную шлюху, а то и не одну. Его отец, Валентин, тоже не брезговал, хотя в силу возраста куда меньше был охоч до этого дела. А после гибели сына так и вовсе перестал. И эти потайные комнаты (о которых, впрочем знал весь офис), пустовали. Но сейчас одна комната была занята. В ней находилась женщина, совсем не похожая на шлюху. Ей было около 50 лет, но она прекрасно сохранилась. И выглядела бы еще лучше, если бы бледное лицо не распухло от слез, а у губ не залегла скорбная складка. У нее были густые черные волосы с красивой проседью. Женщина сидела на кровати в напряженной позе, рядом на столике была нетронутая еда. Женщина лишь время от времени пила воду. То и дело по ее глазам начинали катиться слёзы, грудь содрогалась от рыданий. Валентин Силецкий в это время восседал в кресле в своем просторном кабинете, сохранившим остатки дореволюционной лепнины и увешанном картинами а-ля Шилов и Глазунов. Конечно, почетное место среди них занимал огромный портрет хозяина кабинета в полный рост, с государственными регалиями. Разумеется, был громоздкий стол с позолоченными углами и малахитом, бронзовая чернильница. Хрустальная люстра. И дубовые панели. Если в старинном особняке и обитали призраки князей Одолецких, каким-то чудом пережившие и бордель, и общагу, и гинекологическую консультацию, то можно было не сомневаться: кабинет Силецкого с его обстановкой навсегда изгнал их из родового гнезда. Пережить такое было не под силу ни одному призраку утонченных аристократов.