Белые львы (СИ) - "Omega-in-exile" - Страница 112

====== 50. АБСОЛЮТНЫЙ НОЛЬ ======

ГЛАВА 50. АБСОЛЮТНЫЙ НОЛЬ

Москва, июнь 2008 года Саша, возвращаясь в Москву, был одержим одним желанием – вызволить Старшего. Он не представлял себе, как выполнить эту задачу, казавшуюся невыполнимой, но у него было убеждение, что если он возвратится в Москву, то сумеет это сделать. После таинственной мистерии Белого Льва у Саши порой стало возникать четкое и ясное знание вещей, казавшихся совершенно неочевидными. Это знание не отвечало на вопрос «Почему так, а не иначе?» Оно просто утверждало: «Это так, и никак иначе». Это знание не было всеобъемлющим, никаких глобальных тайн Вселенной, смысла жизни и смерти Саше не открывалось. Но каждый его шаг, каждый поступок, даже самый незначительный, был исполнен внутреннего смысла. Это было ясное понимание, что в мире нет случайностей, все подчинено высшей цели. Даже то, что кажется бессмысленным, ничтожным. Более того, самые ничтожные события часто имеют гораздо большее значение, чем грандиозные мировые и вселенские катаклизмы. Мир, от которого Саша отгораживался с детства, уже не пугал его. Но этот страх не ушел в одночасье, он долго и мучительно сползал с души и сердца, начиная с того самого вечера в особняке на Новой Риге. А в тот вечер ведь не произошло ничего особенного: очередное шоу с прилюдным трахом. Кто тогда мог знать, что это «шоу» стало точкой отсчета на трудном пути, полном крови, слёз, любви и надежды. Всё случившееся не подкосило Сашу. Он носил в своем сердце несчастье Старшего, гибель голубоглазого Эма, наконец, отчуждение, возникшее между ним и Йеном Хейденом. Он не пытался спрятаться в тайном мире серых озер, как делал это всегда. Туман над таинственным краем рассеялся, озера были прозрачны и полны живой воды из источника вечности. Саша не ощущал себя сверхчеловеком или обладателем магических способностей. Ничего этого у него не было. Правда, появились сны. Не то чтобы вещие. Просто раньше Саша никогда не видел снов. Точнее, видел, но забывал сразу после пробуждения. А сейчас его стали посещать сны. Он ясно видел себя, видел других людей. Особенно ясно – Старшего и Йена. Они оба как будто состояли из тьмы. Но если Старший отчаянно пытался эту тьму удерживать в себе, чтобы она не вырвалась в мир, то Йен был как будто полон ярких вспышек, но эти вспышки превращались в черные дыры, которые стремились засосать в себя всё, что живет и дышит. Йен этого не замечал, он видел лишь яркие вспышки в себе, казавшиеся ему счастьем. Тьмы для него будто не существовало. Но ее становилось все больше и больше. И Саша видел, что ни Старший, ни, тем более, Йен не смогут удержать эту тьму в себе. Поэтому и нужен он, Посланец, который не только должен удержать рвущуюся в мир тьму с ее неисчислимыми бедствиями, но и преобразить ее носителей. Ибо обратной стороной тьмы всегда является свет. Теперь Саша понимал, почему так тянулись к нему и Йен и Старший. И почему он любил их – пусть и по-разному. А еще – кем для него был Эм Нуцци – защитником, воином. Да, хрупкий, изнеженный, развращенный Эм тоже имел свою миссию и выполнил ее. И теперь ждал Сашу там, где всё по-другому. Слишком по-другому, чтобы человеческий разум мог воспринять это. А еще Саша видел Игорька Сидюхина, Влада Силецкого, Славика Долгонькова, Вадика… Они были похожи на мелкие, темные вихри или стаи назойливых черных насекомых – жалящих, кусающих, роящихся, пытающихся пить чужую кровь и бесследно исчезающих при малейшем порыве ветра. Но это были лишь сны. Саша их не принимал, но и не отвергал. Он просто старался делать то, что должен был делать. Ему пришлось утонуть в делах, в которых он вообще не смыслил и с которыми прежде не сталкивался. Сразу по возвращению в Москву его огорошили известием о том, что Старший передал ему в доверительное управление часть своих активов и недвижимости. А главное, спустя пару дней Саша получил известие, что именно он теперь управляет 19% проклятых акций «Сокоде». Первым побуждением Саши было отказаться от этих кровавых бумаг, мысль о которых вызывала в нем боль и отвращение. И он мог отказаться. Но это ничего не решило бы. Не спасло бы Старшего. Не остановило бы кровопролитие. Он не должен был уклоняться от ответственности, какой бы тяжелой она ни была. Ответственность! Именно она всю жизнь пугала Сашу. Именно от нее он всю жизнь бежал, прятался, норовил переложить на других, платя за это сколь угодно высокую цену. Но теперь перекладывать ее было не на кого. Теперь он был хозяином в доме Старшего. Прежде Саша никогда не задумывался о том, как управляется дом, как поддерживается в нем порядок. Он жил в «первом круге», выходил во «второй круг». «Третий круг» с прислугой и охраной был для него все равно что другой планетой. Он почти никого не знал, разве что некоторых из телохранителей. Теперь управлять этими людьми и хозяйством приходилось ему. И он, непрактичный и неприспособленный к жизни, конечно, с этим не справился бы. Если бы не отец и Владимир. Отец по сути взял на себя руководством хозяйством и прислугой. Владимир стал фактическим шефом охраны. Проблем здесь было много. После ареста Старшего шеф его службы безопасности, которого Саша видел только пару раз мельком, предпочел уволиться. За ним уволилась половина сотрудников. То же самое касалось телохранителей. Поначалу Саша считал, что ему нет дела до службы безопасности бизнес-империи Старшего: он не хотел лезть в эти дела. Но дела сами лезли к Саше. Владимир сообщал, что людей из службы безопасности активно трясет следствие. Прошли повальные обыски, «там хвосты кое-какие остались и в них вцепились», как выразился Владимир. Именно в эти дни и состоялась беседа Саши с безликим. И хотя из этой дуэли Саша вышел победителем (он и сам не ожидал от себя такой прыти), но психологический груз был слишком тяжел. Саша совершенно не привык к подобным стрессам. Одновременно вокруг рыскали хищники – Силецкий и прочие, которые вцепились и в MG-банк, и в другие активы Мурзина. Эти активы были арестованы, но стервятники рассчитывали заполучить их сразу после снятия ареста. К тому же, они пытались перехватить ряд контрактов, с которыми были связаны фирмы, подконтрольные Мурзину. И хотя Саша не имел ко всему этому ни малейшего отношения, растерянные менеджеры из разваливающейся империи Мурзина (те из них, кто не предпочел за благо покинуть тонущий корабль) почему-то потянулись к Саше. Тот поначалу не мог понять, что эти люди от него хотят. Он ничего не понимал в бизнесе, тем более в таком запутанном и опасном, как бизнес Мурзина. Он не мог дать никакого совета. А уж тем паче у него не было ни малейшего права отдавать какие-то распоряжения, Он был никто. Ноль, как сам он сказал о себе. Но, похоже, его воспринимали тем самым нолем, который был необходим, чтобы единицу превратить в десятку, двойку в двадцатку и так далее.

Уже через несколько часов после возвращения Саши в Москву в его комнату вошел Владимир и сообщил, что с ним хотят встретиться два менеджера из MG-банка, в котором было введено внешнее управление. Саша удивился, но раз люди приехали… Он не решился им отказать.

Два мурзинских менеджера, отстраненные от дел внешним управляющим, пытались расспросить Сашу, не оставил ли босс указаний насчет каких-то финансовых бумаг, но Саша ничего не знал. Тут подъехал юрист, и речь уже пошла о тех самых акциях уральского металлургического комбината, которые передал ему в управление Мурзин. И как-то (Саша даже сам не понял, как именно) получилось, что в завертевшемся вокруг этих акций разговоре Саше пришлось принимать решения. Причем он видел, что сотрудники Старшего не навязывают ему свое мнение, а напротив, как будто ждут от него указаний. В тот день так ничего и не было решено. Сотрудники Старшего договорились «подъехать» на следующий день с вариантами решений. Саша не думал ни о какой личной выгоде. Он хотел использовать акции для того, чтобы оплачивать услуги юристов, расходы на дом, прислугу, охрану. Не более. Когда же он узнал о тайном счете в сингапурском банке, то твердо решил, что эти деньги он использует лишь в крайнем случае. А уж известие о переданных ему акциях «Сокоде» и вовсе стало для него шоком. Стремительно, буквально в считаные дни и даже часы Саша оказался в центре лабиринтов империи Старшего. Точнее, ее руин. Если прежде у империи был повелитель, отлично знавший все ее потайные лабиринты, то теперь повелителя не было. Саша на эту роль не претендовал. Но он вдруг стал кем-то вроде английской королевы, которая, как известно, царствует, но не управляет, и тем не менее без нее невозможно себе представить функционирование британской империи. В доме Старшего, где фактическим хозяином теперь стал Саша, ежедневно собирались совещания менеджеров банка и уцелевших фирм Мурзина. Впрочем, и не уцелевших тоже. Саша поначалу не хотел присутствовать на этих бесконечных совещаниях, но его настоятельно об этом просили. Людям почему-то был важен сам факт его присутствия. Словно принятые без него решения будут незаконными. Отчасти это можно было объяснить рациональными причинами. В бизнес-империи Мурзина знали, что именно Забродин – самый близкий человек к боссу. И он не просто постельная грелка, раз босс передал ему значительную часть активов, не попавших под арест. В том числе скандальных акций «Сокоде», из-за которых и разгорелся вселенский сыр-бор. Каким образом все это знали – оставалось загадкой, но знали. Мурзину сохраняли верность достаточно много ключевых менеджеров его империи. Не столько в силу личной преданности, но по самым разным причинам, связанным в том числе с деньгами, незаконными операциями и прочим. Кто-то поспешил быстренько сдать босса, кто-то переметнулся к конкурентам (к тому же Силецкому), а кто-то считал стратегически правильным оставаться верным Мурзину. По крайней мере, до тех пор, пока не станет ясно: удастся ли тому выкрутиться или он всё же пойдет на дно. Это всё были рациональные причины, по которым мурзинские люди стремились быть поближе к Забродину. Но было еще и нечто иррациональное, что превращало Сашу в «регента осколков империи». Этот спокойный, даже холодный парень с прозрачными серыми глазами был, казалось, психологически необходим взвинченным управленцам, которые находились в жесточайшем стрессе и чьи нервы были на пределе. В его присутствии находились выходы из ситуаций, казавшихся безвыходными. И дело было не только в этом. Забродин вселял в издерганных людей уверенность. Хотя он почти не вмешивался в обсуждение запутанных финансовых вопросов, в которых, признаться, ни черта не понимал. Но у него было знание (снова это непонятно откуда взявшееся знание!), что именно следует одобрить, а что отклонить. Иногда, когда взоры присутствующих устремлялись на него, он ронял краткое: «Да» или «Нет», словно холодные, прозрачные капли. Порой он просто кивал или отрицательно качал головой. Но это не означало, что он чувствовал себя автоматом или марионеткой, которую дергают за ниточки неведомые высшие силы. Знание, возникавшее ниоткуда, было для него тяжелым грузом. И очень болезненным. Он видел за каждым принимаемым решением людей, которым это решение могло сломать жизнь. И не просто видел, он проживал чувства этих людей, чаще всего тяжелые, болезненные, страшные. Порой это было невыносимо. Саша сам не понимал, как все это выдерживает, как не сходит с ума… А порой при нем обсуждали решения… нет, впрямую как бы ни о чем не говорилось, но в империи Мурзина было слишком много страшных уголков… Да Саша и сам был свидетелем казни, совершенной в подземелье. И он видел, что при нем обсуждают решения, результатом которых должна была стать кровь. Дважды он ронял короткое «нет». В третьем случае… в третьем случае ситуация была такова, что кровь пролилась бы и если бы он сказал: «да», и если бы он сказал «нет». Был, конечно, еще один вариант: отстраниться. Не говорить ни «да», ни «нет». Встать и уйти. Умыть руки. Пусть другие берут грех на себя. Но теперь он знал: его удел – ответственность. Ответственность на грани человеческих сил. Ответственность выбора в ситуациях, когда выбора не существует. Когда любое из принятых им решений будет черной тенью преследовать его до конца жизни, являться в ночных кошмарах, отравлять радость и надежду… И он тогда принял решение. Неважно, что он сказал: «да» или «нет». Он принял решение. С той же холодной прозрачностью в глазах. Но в тот вечер его трясло. Он с трудом добрался до постели. Точнее, его донес на руках Владимир, а рядом ковылял на костыле отец. Тело Саши сотрясали конвульсии, серые глаза были широко раскрыты, но ничего не видели. Отец знаком приказал Владимиру выйти из спальни. – Может, ему вколоть что-нибудь? – неуверенно спросил тот. – Нет, – безапелляционно ответил Михаил. Владимир пожал плечами и скрылся за дверью. Михаил взглянул на сына и увидел, что тот смотрит прямо на него. Глаза Саши были по-прежнему широко раскрыты, но в них не было той спокойной прозрачности, полной таинственной силы. На сей раз это были глаза насмерть перепуганного ребенка, который отчаянно хочет, чтобы его защитил кто-то большой и сильный. Саша, крепкий, мускулистый мужчина, сжался в комочек и с мольбой смотрел на отца. Такого взгялда у сына отец еще никогда не видел, и этот взгляд – беззащитного, напуганного, измученного ребенка – потряс его до глубины души. Михаил, позабыв про костыль, двинулся к кровати, наступил на больную ногу, тут же взорвавшуюся дикой болью, матюкнулся и рухнул на кровать, прижимая к себе дрожащего сына. Тот уткнулся в грудь отца, а отец гладил его взъерошенную теплую макушку, пытаясь успокоить своего взрослого малыша, и сердце его готово было выпрыгнуть из груди. – Ну, ну, маленький, все хорошо, я здесь, рядом, не бойся, – бормотал он растерянно. – Все хорошо, все хорошо… И он чувствовал, что сын успокаивается. Тело Саши перестала сотрясать дрожь, дыхание стало ровным и, наконец, он спокойно засопел, по-прежнему вцепившись в отца. Тому было неудобно лежать, раненая нога ныла, но он боялся пошевелиться, чтобы не потревожить сына. Своего сына, которого никогда прежде никогда не сжимал в объятиях. А Саша был совершенно измучен и раздавлен. Да, ему уже приходилось стрелять в людей в Африке, но санкцию на смерть он давал впервые. Оказывается, отдавать приказ неизмеримо страшнее и тяжелее, чем самому нажимать на курок. Там, в Африке он лишь защищался. А здесь… да, здесь он тоже защищался и защищал других. Но все равно. Все равно. Эта санкция как будто отняла у него все силы, он снова чувствовал себя слабым, более того, уничтоженным, проклятым… И лишь объятия и осторожные ласки отца вернули ему покой, погрузили в сон. Отец… отец… Уже засыпая, Саша вдруг вспомнил слова отца, слышанные им однажды: – Старший никогда не убивал никого из-за денег. Он убивал на войне как солдат. Он казнил, верша правосудие. И он жертвовал людьми ради спасения других людей. Тогда Саша этого не принял. Старший ставил себя над законом. Над людьми. Присвоил себе право вершить суд, приводить приговоры в исполнение. Это не умещалось в голове. Саша с ужасом понимал, что Старший затаскивает его в тот мир, от которого он так отчаянно отгораживался… И вот Саша в этом мире. И теперь он сам должен принимать решения. Брать на себя ответственность. Пропускать через сердце боль, страдания, слезы, кровь. Потому что больше этого не сможет никто. А ведь с момента его возвращения в Москву прошло всего… сколько дней? Два-три? Неделя? Саша сам не понимал. Ему казалось, что прошла вечность, столько всего вместили в себя эти дни. И ночи. Дни, когда он был полон прозрачной силы. И ночи, когда он превращался в испуганного, измученного ребенка, убаюкиваемого сильным и ласковым отцом. В этот период Саша даже не мог писать стихи. Муза как будто покинула его. И он не знал, возвратится ли она. Роман о шотлаНдском авантюристе тоже завис где-то на середине. На время или навсегда? У Саши не было ответа. Он понимал, что стал другим. Слишком другим. И сможет ли он писать так, как писал раньше? И сможет ли он вообще написать хоть строчку, несмотря на то, что сердце постоянно кровоточило? Не только из-за того, что он был вынужден решать. Но из-за Эма. Из-за Старшего. И из-за Йена. Саша держался как мог. Он рассчитывал встретиться со Старшим в самое ближайшее время. Более того, он знал, что они увидятся. Разговор с безликим лишь убедил его в этом. Саша все больше убеждался, что обладает властью над людьми. Невидимой как воздух, но реальной. Это его пугало. Он страшился, что воспользуется этой властью во зло. А он не хотел зла. Не хотел. Между тем Йен тоже не давал ему покоя. Он по нескольку раз в день выходил на скайп. Но разговоры получались тяжелыми. Саша чувствовал, что Йен любит другого – того Сашу, которого больше не существовало. Он чувствовал, что Йен отчаянно пытается отыскать того, кого уже не было. И еще между ними тенью стояло предательство Йена.