Белые львы (СИ) - "Omega-in-exile" - Страница 110

====== 49. КОНЕЦ ДЕВЯТОГО ======

ГЛАВА 49. КОНЕЦ ДЕВЯТОГО Москва, июнь 2008 года Несколько человек сидели на небольшой открытой террасе на крыше одного из зданий в центре Москвы. Терраса была расположена так, что не была видна ни из одного окна, расположенного на расстоянии полета пули. Слишком важные люли на ней собирались, в том числе сегодня. Люди, не знакомые широкой публике, но истинные вершители судеб и политики и экономики. Точнее, входящие в число таких вершителей. Среди собравшихся был и Валентин Силецкий, сильно погрузневший и постаревший за те полгода, что прошли с момента гибели его сына и наследника. Глаза под набрякшими веками горели гневом и были полны горечи. Было видно, что эти полгода не исцелили его душевную рану, она по-прежнему кровоточила. Здесь же был и безликий. По всему было видно, что он-то в круг вершителей вселенских судеб не входил, просто был приглашен для отчета о проделанной работе. – Мальчишку надо прессовать, – постукивая кулаком по столу, говорил Силецкий. – Раз уж он оказался таким ослом, что вернулся, то надо этим воспользоваться. Отпрессовать как следует, а потом предъявить этому извращенцу. Тогда он сломается. – Или еще больше обозлится, – заметил другой участник встречи – вальяжный седовласый господин. – И вообще откажется о чем-либо говорить. – А сейчас он не отказывается что ли? – огрызнулся Силецкий. – Да он просто ржет над нами! Он уперся как баран, вцепился в эти гребаные акции… Вообще, мне плевать на эти акции! Мне нужно добраться до этого подонка и заставить его ответить на всё! – Валентин, это исключено до тех пор, пока он не даст согласие на передачу акций. И еще надо будет решить кое-какие вопросы. – Да срать я хотел… – завопил было Силецкий, но был прерван властным взглядом седовласого, который, судя по всему, был здесь главным. – Валентин, хватит! Мы все понимаем твои чувства. Но ты должен подчиняться общим правилам. Если хочешь пойти против них, то окажешься там же, где Мурзин. Это делается на раз,- человек щелкнул пальцами. Силецкий побагровел. Казалось, его вот-вот хватит удар. Но он сдержался. – Какова на данный момент ситуация? – обратился седовласый господин к безликому, который сидел на краешке стула, угодливо подавшись вперед. – Без изменений. Испробованы все методы воздействия. Дальше – только меры, которые приведут к полной инвалидности. Но это может быть чревато… – Знаем, чем это может быть чревато, Кучей говна, которую мы не разгребем всю оставшуюся жизнь. Что делать с этим его мальчишкой-извращенцем? И на кой хрен он вообще сюда возвратился? Он совсем тупой, ничего не понимает, что ли? Или такой извращенец, что мечтает, чтобы его изнасиловали в камере? – Ничего сказать не могу, я не встречался с ним, – развел руками безликий. – Скорее всего, он просто глуп. Или ненормальный, с его-то сексуальными пристрастиями. – А не может быть так, что мальчишка следует какому-то плану, который нам не известен? – нахмурился седовласый. – Да какой там план! – снова встрял Силецкий. – Это же тупая шлюха, у которой нет мозгов, а есть только жопа для продажи! – Но на жопу этой шлюхи повелись Мурзин и Хейден, – скривился седовласый. – Два извращенца! – Да, но очень влиятельных извращенца. – И что? – зашипел Силецкий. – Мы должны теперь целовать эту грязную жопу? – Валентин, заткнись! – раздраженно бросил седовласый. – С этим мальчишкой нужно обходиться осторожно. Да, возможно применение спецсредств. Но только если другие варианты не сработают. – Они и так не работают, ты разве не видишь?

- Этот мальчишка – наш козырь, – проигнорировав реплику Силецкого, продолжал седовласый. – Забродин имеет влияние не только на Мурзина, но и на Хейдена, а Хейден куда более крупная фигура, чем Мурзин! Не забывайте, что эти двое развернули войну в Чамбе именно из-за этого хастлера. Можно как угодно к этому относиться, но это факт. А значит, мы должны убедить мальчишку воздействовать на Мурзина. И на Хейдена тоже, кстати. И только если это не сработает, тогда… придется пойти на крайние меры.

*** Казиньяно, июнь 2008 года Йен стоял на крепостной стене, но не с той стороны, что выходила на море, а с выходившей на горы и долины Сицилии. Этот вид был не менее захватывающим, что вид на морской простор. Но Йен не видел этих красот. Он смотрел вниз, на дорогу, змеистой лентой уходившей от крепости и соединявшейся с автотрассой на Палермо. По этой дороге от крепости двигался темный мерседес в сопровождении джипа охраны. – Кажется, мне пора открывать в Казиньяно отель и ресторан, – послышался сзади ехидный голос Гора. – Гости зачастили. Я могу иметь неплохой доход. Ты, естественно, будешь получать свой процент от прибыли, поскольку гости приезжают к тебе. – Черт бы побрал всех этих гостей, – сквозь зубы пробормотал Йен. – Ну, все-таки это был вице-премьер Италии. Ламберто Тирини, так? Я слышал, что при ближайшей перетряске кабинета он вполне может занять кресло премьер-министра. Или отправиться за решетку, ведь против него, как говорят, возбужден ворох уголовных дел. Финансовые махинации, незаконые поставки оружия, связи с мафией, что-то такое… – Да, там целый букет добродетелей, – презрительно скривился Йен. – Что ж ты хочешь, это Италия со своими чудесными многовековыми традициями. Страна Борджиа, Медичи, гвельфов, гибеллинов… Ничего необычного. Для Италии, во всяком случае. – Да уж, мне кажется, что даже в Чамбе чиновники куда честнее, чем в Италии. – Хм! Ты предпочел бы Италии эту очаровательную африканскую страну? – Гор, прекрати! Мне не до смеха. – Представь себе, мне тоже, – старик помрачнел, поджал тонкие, бледные губы, глаза заслезились. – Эм погиб. Мой мальчик. Нет, Йен не буду лгать я не раздавлен, не убит горем. Может быть, потому что стар, слишком стар, и чувства давно во мне остыли. Но всё равно тяжело. Очень тяжело. Но надо жить дальше. Сколько бы нам ни осталось. Странно, но чем ближе моя смерть, а она ведь уже на пороге, тем меньше я думаю о ней. Когда я был молод, то постоянно думал о смерти. О том, что ждет нас за чертой. И ждет ли вообще что-нибудь. Эта мысль меня всегда пугала. Но, вот парадокс, считается, что думая о смерти, человек становится праведнее, старается меньше грешить. «Помни о смерти и вовеки не согрешишь!», – так сказал какой-то древний святой. В церкви очень любят цитировать эту фразу – к месту и ни к месту. Да ничего подобного! Наоборот, когда думаешь о смерти, то сразу хочешь взять от жизни всё, пускаешься в немыслимый разгул, разврат, жаждешь удовольствий, пытаешься насладиться всем, чем только возможно. Как там в Библии? «Будем есть и пить, ибо завтра умрём». Помню, я даже написал роман в молодости. О юноше, который бросился в пучину наслаждений, чтобы заглушить мысль о смерти. Естественно, он приобрел больше горестей, чем радостей. В финале же… А, глупый финал! Как и весь роман. Банальщина, мелкое подражание «Дориану Грею». А вот когда перестаешь думать о смерти, то не то чтобы меньше грешишь, но начинаешь больше ценить саму жизнь. Безо всяких искусственных наслаждений. Даже без каких-то высоких идей. Просто живешь и наслаждаешься каждым глотком воздуха. Об этом у меня тоже есть роман. Но он оказался самым непопулярным, продавался отвратительно, критика была разгромной. Само собой, ведь это лучшее, что я написал за свою жизнь. Нет, Йен, я и в свои 87 не свободен от страстей, ну ты это знаешь. Но отношусь к ним спокойно. Принимаю их, но не живу ими. Йен, это не поучение, просто зарубка на память. Когда-нибудь ты поймешь. Не отвергай страсти, но и не отдавайся им. В тебе бурлит желание осчастливить человечество, уничтожить соперника, заполучить любовника… Ты хочешь, чтобы всё было по-твоему. Возможно, так и будет, энергии в тебе через край. Но вот станут ли другие счастливее? И станешь ли счастливее ты сам? – Что ты мне предлагаешь? – сквозь зубы спросил Йен. – Сидеть сложа руки? Да я и так торчу здесь уже черт знает сколько дней! Я схожу с ума от безделья, от невозможности на что-то повлиять! Я схожу с ума без Саши! – Так перестань сходить с ума, – спокойно заметил Гор. – Тем более, что с ума ты сошел уже давно и весьма успешно. Успокойся. Я говорил тебе… – Да-да, о том, что Саша изменился, о том, что я тоже должен измениться! Но, Гор, черт бы тебя подрал, для меня это все пустые слова, ты уж прости меня за откровенность! Что я должен, по-твоему, сделать, сесть в позу лотоса и медитировать? – Ты должен взять себя в руки. Действовать. Но все обдумывать. Ты похож на человека который решил своей головой пробить вот эту крепостную стену. Зачем? Ты разобьешь голову, но стена, как стояла шестьсот или семьсот лет, так и будет стоять. Не нужно пробивать стену, надо всего лишь найти ворота. – Возможно, я их уже нашел, – задумчиво пробормотал Йен. – Ты имеешь в виду свой разговор с этим политиканом? С Тирини? – Именно. – О чем-то договорились? – глаза Гора с интересом блеснули. – Он готов воздействовать на МВД и Минюст Италии с тем, чтобы те аннулировали иск об ограничении моих передвижений. Если это произойдет, то я беспрепятственно смогу передвигаться по Италии и даже выехать за пределы Европейского союза. Но вот в другие страны ЕС мне лучше не въезжать, там французский ордер остается в силе. – Но ты можешь спокойно вернуться в Штаты! – Да, могу, – невесело усмехнулся Йен. – Тем более, что меня там тоже ждет судебное разбирательство. Нарушение запрета на посещение Кубы и дача ложных показаний. Я уверен, что отобьюсь, но крови мне попортят немало. Ну, и мое присутствие в офисе тоже требуется. Скайп и электронная почта – великое изобретение, но без очных встреч многие вопросы просто не решить. – А что Тирини попросил взамен на твое освобождение? – Угадай. – Ну, то, что он хочет денег, это ясно даже ослу. – Само собой. – Но в какой форме? – Акции, – криво усмехнулся Йен. – Что, опять это гребаное «Сокоде»? – воззрился на него Гор. – Удивительно, но на сей раз нет. Его интересовали акции SubOrbAero. Разработка суборбитальных аппаратов. Разумеется, я должен передать их не лично ему, а в какие-то инвестиционные фонды, которые он сам укажет. По бросовой цене, само собой. – И какую долю он хочет? – Всего три процента. Но это многие миллионы. – А ты хотел просто угостить его пиццей в уличной забегаловке? – хмыкнул Гор. – Я хотел бы послать эту скотину ко всем чертям! – в сердцах бросил Йен. – Но у меня нет выбора. Мне нельзя сидеть тут до бесконечности, когда вокруг такое творится! – То есть, ты отдашь ему эти три процента. – Отдам, пусть подавится! Мне нужна свобода! – Нет, тебе нужна власть, Йен. Власть, которую ты почему-то именуешь свободой. – Пусть так, мне плевать! На самом деле мне даже не так нужны свобода и власть, как нужен… – Саша, не так ли? Сероглазый поэт… – Да, он! – Точнее, власть над ним, – задумчиво произнес Гор. – Потому что если сероглазый поэт будет принадлежать тебе, то тебе будет принадлежать и весь мир, Йен. Вот только я сомневаюсь, что теперь поэт захочет тебе принадлежать. Тебе нынешнему. – Опять ты завел свои мистические бредни! – с досадой произнес Йен. – Черт, да что же это творится вокруг меня? Все погрузились в какую-то гребаную мистику, в то, чего не существует и существовать не может! Для меня, во всяком случае, не может! – Не меряй других по себе, Йен, – тихонько заметил старик. Зазвонил телефон. Йен взглянул на экран, изменился в лице и поднес трубку к уху. Гор тактично откатился в своем кресле подальше. Разговор длился пару минут. Затем Йен обернулся к Гору, лицо его было напряженным и мрачным. – Похоже, мне предстоит лететь не в Штаты, а в Россию, – тихо проговорил он. Налетел ветер, и ветви старой пинии что-то зашептали. *** Москва, июнь 2008 года – Вообще-то меня вызывали к следователю, – холодно произнес Саша. – Поэтому я взял с собой адвоката. Но вы, насколько я понимаю, следователем не являетесь. – Вы совершенно верно понимаете, Александр Владимирович, – произнес безликий человек невыразительным голосом. – Я не следователь, хотя, скажем так, представляю правоохранительные структуры. Вы же знаете, в России немало правоохранительных структур. И я представляю одну из них. Саша пожал плечами и промолчал. – Спасибо за то, что согласились встретиться без присутствия третьих лиц, – продолжал безликий. – Полагаю, что если мы с вами сумеем достичь определенных договоренностей, то в беседе со следователем необходимости не будет. Равно как и в присутствии адвоката. Наша с вами беседа совершенно неформальная, я подчеркиваю это. Она нас ни к чему не обязывает. Я имею в виду с юридической точки зрения. – Я понял вас, – слова Саши были похожи на холодные капли на грани замерзания. Безликий внимательно смотрел на своего собеседника, сидевшего напротив него на диване, и не верил своим глазам. Он ведь не раз видел этого Забродина. Сначала на фотографиях и видеокадрах – откровенно порнографических, которые были выгружены в интернет как часть кампании против Мурзина. Венцом всего была трансляция секса с ныне убиенным Нбекой. Тот мальчишка был фантастической, невероятной шлюхой, способной завести даже закоренелого гетеросексуала и гомофоба. Он буквально пылал сексуальностью, страстью, умением отдаваться, его можно было назвать гением жестокого секса, который он превращал в поэзию – зловещую и мрачную поэзию. А сейчас перед безликим сидел совершенно другой молодой человек. Он был одет в безупречный темно-серый костюм, сидящий на нем по-особому хорошо, то есть явно сшитый на заказ. Галстук был идеально подобран и повязан, запонки были дорогими, но не бросающимися в глаза, ботинки начищены до блеска. На ухоженных руках был аккуратный мужской маникюр, лицо было загорелым, выхоленным, темно-русые волосы уложены безупречно. В то же время в этом молодом человеке не было той чрезмерной ухоженности, которой так любят добиваться иные мужчины, особенно молодые, думая, что тем самым придают себе лоск, а на самом деле выглядят как дешевые выскочки. Нет, в молодом человеке всего было в меру. Но главное было не в этом. Его уверенная, непринужденная, но в то же время сдержанная поза, прямая спина, гордая посадка головы, а главное, взгляд светло-серых глаз не только излучали спокойствие, силу и уверенность, но и нечто, чему трудно было дать определение. Какую-то львиную царственность. Словно перед безликим сидел благородный и очень опасный хищник, способный в мгновенье ока порвать его на куски. И безликому было не по себе. Перед ним стояла задача запугать мальчишку, который был проститутом-извращенцем, а в свободное от торговли задницей время сочинял какие-то стишки и, кажется, прозу. И он считал, что эта задача будет простой. Но теперь он внезапно почувствовал, что мальчишка, еще даже ничего толком не сказавший, как будто запугивает его самого: одним своим видом, одним своим взглядом… в которых вроде бы не было ничего особенного. Мальчишка словно видел безликого насквозь, заранее знал план лабиринтов, в которые тот должен был завлечь этого дурачка и добиться от него того, чего должен был добиться. Безликий напрягся, чтобы взять себя в руки и избавиться от странных мыслей и страхов, которые внезапно атаковали его под взглядом серых глаз. Он открыл было рот, но его тут же перебили: – Кажется, я сделал вам подарок, вернувшись в Россию, – насмешливо и холодно произнес Забродин, закинув ногу на ногу. – Теперь вы можете усилить давление на Мурзина. Не так ли? – Приятно, что вы хорошо понимаете положение дел, Александр Владимирович, – сдержанно сказал безликий, лихорадочно соображая, что может скрываться за словами этого странного типа: какой-то неприятный сюрприз? Или тот просто блефует? – Но раз уж вы вернулись, то могу я поинтересоваться: почему? Не понравилось жить в Европе? – Не понравилось, что Мурзин арестован, – последовал бесстрастный ответ. – Мне вообще многое не понравилось из того, что произошло и происходит. Я понимаю, вы будете мне угрожать, так? – Нет. Но не буду скрывать, что вы можете стать фигурантом дела об убийстве Владислава Силецкого. В качестве свидетеля, разумеется. Пока в качестве свидетеля, – безликий сделал ударение на слове «пока». – Это не угроза, это информирование о текущем положении дел. На лице Забродина не дрогнул ни один мускул. – Разумеется, всё будет зависеть от целого ряда факторов. Всё возможно решить, Александр Владимирович. Вы человек молодой, но, насколько я знаю, многое в жизни видели, через многое прошли, так что вряд ли имеет смысл растолковывать вам очевидные вещи. Забродин продолжал хранить молчание. Он не отводил глаз, и взгляд его вовсе не был отсутствующим, как обычно бывает у людей, пытающихся спрятать свою неуверенность и даже страх за маской отрешенности и равнодушия. Напротив, взгляд его был холодным, изучающим, как будто пронизывающим собеседника насквозь. В безликом вновь зашевелился страх, он чувствовал себя все более неуверенно. От Забродина как будто исходила прозрачная сила, противостоять которой было невозможно. – Вы умный человек, Александр Владимирович, – пробормотал безликий, пытаясь собраться с мыслями, которые словно смыло мощной, прозрачной волной. – Благодарю за комплименты, – Забродин откинулся на спинку дивана почти с царственным видом и не отводил взгляда от безликого. – Вы правы в том, что я достаточно хорошо понимаю ситуацию. И эта ситуация мне изрядно надоела. Всё что происходит вокруг акций «Сокоде», вокруг Чамбе, должно быть прекращено. Еле заметные брови безликого поползли вверх. – Не ожидал от вас такого апломба, – проговорил он как будто через силу. – Понимаю. Я для вас никто. Ноль без палочки. Однако ноль очень важная цифра. Она может увеличить число на порядок, а может превратить его в ничто. Так вот я именно такой ноль. Безликий молчал. Ему очень хотелось поставить наглого сопляка на место, запугать его, но он по-прежнему чувствовал странное бессилие. Все аргументы и угрозы, которые были подготовлены, чтобы в два счета превратить дурачка-хастлера в безвольную марионетку, вдруг обнулились. Превратились в ничто. Безликий понимал, что оказался в нулевой точке – точке замерзания. Лед сковывал его волю под прозрачным взглядом Забродина, который смотрел на безликого спокойно и неумолимо, как смотрит лев на свою жертву и прикидывает: достойна ли она того, чтобы разорвать ее в клочья. Безликий понимал, что это какая-то чертовщина, что на руках у него все козыри, что запугать этого мальчишку ничего не стоит. Но ничего не мог поделать. А Забродин сам заговорил. – Прежде всего, я должен встретиться с Геннадием Владимировичем Мурзиным. – Вы не в том положении, чтобы диктовать условия, Забродин, – хрипло выдавил из себя безликий, и каждое слово давалось ему с трудом. – Вы можете отсюда отправиться прямо за решетку. Ледяное спокойствие в ответ. – Когда я летел в Москву, я и впрямь думал о том, что такое может случиться. Но все-таки летел… Почему, я не буду объяснять. Вам все равно не понять. – Да уж, чужую глупость понять бывает трудно, – скривился безликий. – А свою тем более, – бесстрастно откликнулся Забродин. – Но, представьте себе, Геннадий оказался куда умнее и меня, и всех вас вместе взятых. А вас там много… целая свора хищников и их прихлебателей. – Не так уж умен ваш Мурзин, – безликий, кажется, приходил в себя после странной слабости. – Тоже вернулся в Россию. Хотя мог предвидеть, что его ждут наручники. – Самоуверенность не всегда означает глупость, – спокойно возразил Забродин. – Просчеты всегда возможны, иногда фатальные. – Вот именно. Фатально просчитались и Мурзин, и вы. – Полагаете? – Больше чем полагаю. У вас нет выбора, Забродин. Собственно, вам ничего и делать не нужно самому. Вас просто приведут к Мурзину и скажут: «Не отдашь акции, конец не только тебе, но и твоему обожаемому идиоту-любовнику». – Я действительно хочу увидеть Геннадия. И это мое условие. – Условие? – безликий даже задохнулся от такой наглости. – Забродин, да у вас крыша поехала, что ли? Хотите сейчас отправиться к следователю? Он ждет вас за стенкой. И будет разговаривать с вами не так как я, уж поверьте. – Не сомневаюсь. Но в таком случае ваши шансы добиться поставленных целей сведутся к нулю. Безо всякой палочки. – Вот как? – нахмурился безликий, снова чувствуя подвох. – И почему? Серые, прозрачные глаза Забродина по-прежнему смотрели на безликого, и тот невольно ёрзал, отчего злился на себя и ёрзал еще больше. Этот мальчишка давил его своим… непонятно чем. Просто своим присутствием! Все заготовленные ухищрения и угрозы оказались бессильны перед этой прозрачностью, они просто бесследно растворялись в ней, никак ее не замутняя. – Геннадий действительно совершил большую ошибку, возвратившись в Россию, – задумчиво заговорил Забродин. – Переоценил свои возможности. Просчитался. Поддался эмоциям. Отчасти в этом был виноват и я, но, впрочем, речь не об этом. – А о чем? – настороженно спросил безликий. – О том, что Геннадий все-таки подстраховался. Акции «Сокоде» находятся на депозите в одном из европейских банков, и так просто к ним не подобраться. – Думаете, вы сообщаете что-то новое, Забродин? – безликий хмыкнул насмешливо и удовлетворенно. – Мурзин нам уже рассказал об этом. Но это вряд ли ему поможет. Мы все равно заставим его отдать эти акции. – Полагаю, он рассказал вам не все, – Забродин медленно ронял слова, ухоженная рука расслабленно свисала с ручки дивана. – 19 процентов акций «Сокоде» он перевел в мою собственность. – Что? – вздрогнул безликий. – Что за бред? – 19% процентов акций «Сокоде» теперь принадлежат мне, – бесстрастно повторил Забродин. – У Мурзина в собственности было всего 23% акций плюс какая-то мелочевка. Блокирующий пакет – 25% плюс одна акция, как вам известно, находится в руках Хейдена. Делайте выводы. – Что за чушь вы несете! – безликий сорвался на истерический визгливый крик. – Мурзин отдал вам 23% акций одного из крупнейших месторождений титана в мире?? – 19% акций, – спокойно уточнил Забродин. – Плевать! Не смешите меня! – Вы можете ознакомиться с реестром акционеров, туда внесены соответствующие изменения, – Забродин по-прежнему являл собой образец бесстрастия. – Непременно, – сквозь зубы сказал безликий. – И когда он успел, интересно? – Буквально перед арестом. Я сам узнал об этом от юристов только по возвращению в Москву. – Вот как, – безликий пытался переварить эту новость. – Вот как… Кажется, Мурзин свихнулся. Отдать львиную долю пакета акций своему… своему… – Я вас понял, – с усмешкой заметил Забродин. – Нет, ни черта вы не поняли, Забродин! – в безликом прорвалась злоба. – Что, вообразили себя пупом земли? Так вам придется жестоко разочароваться. Поскольку акции теперь и у вас, вы уж точно отсюда не выйдете кроме как в наручниках! – Это не я решаю, – взгляд Забродина был по-прежнему спокоен и прозрачен. Но неожиданно в нем поднялась волна силы, физически вдавившая безликого в спинку кресла, в котором тот сидел. – А теперь послушайте. Акции лежат на депозите в одном из банков в Европе. Как и акции Мурзина. Но доступ к акциям, переданным в мое распоряжение, еще более сложен, чем доступ к акциям Геннадия. Чтобы получить их, необходимо мое личное присутствие. Понимаете? Никакая доверенность действовать не будет. Это условие депозита. Так что вы можете арестовать меня, но это ничего не решит. Я могу подписать какие угодно бумаги, но они не будут значить ровным счетом ничего. Мои слова вы можете проверить. Думаю, у вас есть для этого соответствующие каналы. – Обязательно проверим, – с нескрываемой ненавистью бросил безликий. – И не думайте, что вы так легко от нас отделаетесь. – Даже не собираюсь. Но дальнейший разговор возможен лишь после того, как я увижусь с Геннадием. Я могу быть свободен? – спросил Забродин, поднимаясь с дивана. Безликий с бессильной злобой смотрел на этого холеного, самоуверенного юнца, который явно ощущал собственное превосходство, и, что самое обидное, ощущал по праву. Все, что оставалось безликому – это утвердительно кивнуть. И он не знал, что скрывается за прозрачностью серых глаз.