Встречи под Небом (СИ) - Прибылов Александр Геннадьевич - Страница 1

В теченьи времени и в бездне расстояний, в различьи рас и море языков, в похожих и не очень именах легко нам заблудиться — признать чужую улицу своею, названия созвучьем обманувшись, сходством быта; иль не узнать родных людей в пространной речи незнакомца, смотревшего на них сквозь линзу опыта иного. Встречи, вот что неизменно: улыбки, взгляды, чувства — отношенья. Миг жизни между прошлым и грядущим, оттуда краткий шаг туда, труд и восторг преображенья, свобода выбора меж «да» и «нет» — суть человечности. Незначимо тогда количество хвостов, цвет глаз, рогов наличие и острота зубов. Важны лишь встречи. И небо, что всегда вверху — свидетель непредвзятый…

О времени и месте происшествий, о коих будет речь, задумываться, право, смысла нет — такое ж Поднебесье, как везде, созвучие имен случайно, лисы… о лисах сказок преизрядно на Руси (плутовку вспомним рыжую), о ней же басен много и в Китае, где человечий облик принимают, роднясь с волками в тетушке-Европе. И потому отбросим рассужденья об истоках, о месте и эпохе. Оставим лисам лисье…

Лисы бывают разные: рыжие, черно-бурые, белые (как священный лис из храма Девы-Рисового-Зерна на далеких Восточных Островах) и даже синие (хотя, по совести, Сыма Чжан по прозвищу Синий Лис лисом никогда не был). И если одним из них вполне хватает своего хвоста, в котором с возрастом накапливается чудодейственная сила, то иные, не довольствуясь наличным, отращивают себе еще один, два, три… до девяти хвостов вкупе, обретая удивительную способность принимать человеческий облик. Говорят так же, что двухвостым лисам для обращения надо в полнолуние возложить на макушку человеческую теменную кость и перекувыркнуться, для треххвостой полнолуния ждать не обязательно, для четыреххвостой не нужен и человеческий костяк, а остальным и кувыркаться не надо. Но…

Рассказывают, что в правление Чжоу Чоу-ди некий человек поймал лису и, посадив ее в мешок, принес к уездному правителю Вэн Чуню. Тот, желая увидеть известную красоту лис, потребовал развязать мешок и показать оборотня. Но вместо красавицы увидел толстое и волосатое существо.

«Как же так?!» — воскликнул он. — «Почему другие видят лис прекрасных, мне же попалась эта образина!»

«В зеркало посмотри», — огрызнулась собеседница. — «Будь ты иным, увидел бы другое…»

Они познакомились накануне. А утром уже поссорились. И теперь один из них уверенными шагами мерил тропинку, поднимающуюся вверх по ущелью, а вторая кралась следом, эдаким хвостиком.

Молодой человек, судя по одежде (к которой лучше всего подходило определение «все немного чересчур») и свободной манере движений, принадлежал к тем, кого молва нарекла «молодыми лоботрясами». Длинные прямые темно-русые волосы его свободно ниспадали на плечи и спину, лишь под лопатками перехваченные тонким шнуром, делая его облик довольно женственным, а тщательно ухоженное гладкое округлое лицо с карими миндалевидными глазами и чувственными губами только дополняло это впечатление. Впрочем, лицо это хранило неуловимый, но ощутимый след добродушной усмешки, каковая свидетельствует отнюдь не об инфантилизме, но об уверенности и внутренней крепости. Меч, тщательно обернутый в ткань и повешенный на спину, подтверждал обоснованность этого предположения — у «сыночка» меч отобрали бы еще у ворот города те многочисленные в последнее время доброхоты, которые стремятся облегчить ношу ближнего, частенько не спрашивая его позволения. Из всего этого можно было заключить, что молодой человек (а было ему по виду никак не более двадцати ряти лет), скорее всего, избрал путь «ветра и потока», не предосудительный для образованного человека, но далеко не всегда принимаемый окружающими с удовольствием.

Девушка… о, девушка его стоила, несмотря на простоту крестьянского платья. Стройная и упругая, как лук, она двигалась с грацией и раскованностью, совершенно недоступной для крестьянской девочки. Распущенные волосы великолепного медного цвета кончиками доставали того места, которое часто сравнивают с самой широкой частью вазы, что так же было слишком для крестьянки. На вид ей было около 18 лет, но она явно не была замужней, и это при том, что в здешних краях мало-мальски симпатичную девушку сватали довольно рано, а иная в ее возрасте имела уже не одного ребенка… Красавица, подвернув повыше халат и сжимая в руке узелок, видимо с одеждой и едой, быстро кралась вдоль тропы вслед за беспечным мей-ши («знаменитостью») — с легкостью горного козла скакала по склону, рискуя поранить о камни и колючий кустарник изящные босые ножки. И делала это уже с десяток ли, от самой деревни, проявляя удивительную выносливость.

Тропинка, между тем, прихотливо петляла из тени на солнце и обратно, видимо боясь прохлады и не очень жалуя солнечное пекло, но не отрывалась от берега небольшой горной реки, которая в сужающемся устье становилась все более узкой и бурной. Стены склонов, покрытые обильной зеленью, то расступались, то сходились вновь, стискивая долину до узости затененной, прохладной расселины, что подтолкнуло бы образованного мужа, приключись ему здесь оказаться, к возвышенным размышлениям о женском начале инь и написанию поэтического шедевра. Именно в одном из таких мест тропка выскочила на довольно высокий берег и терпеливо замерла перед висячим мостом. Молодой человек медлить не стал и, решительно шагнув на узкие доски, под которыми на глубине двух с половиной чжанов пенился сердитый поток, быстро, не держась за канаты, натянутые по бокам моста, перешел на другой берег и скрылся в тени деревьев…

Девушка тут же вышла из своего укрытия и побежала по мосту…

Только на середине она с отчаянием поняла, что слишком увлеклась и оказалась в очень… непростой ситуации.

— Эй! Стой! — хриплый голос донесся до нее одновременно с внезапным головокружением. Ноги неожиданно заскользили по доскам, и девушка едва не свалилась в воду, но удержалась, упав на четвереньки и упустив узелок — тот неторопливо полетел в пенистый поток внизу…

— Эй! Рыжая! — в голосе прозвучала издевка.

На одном из столбов, к которым были привязаны канаты моста, на самой его вершине устроился старик. Вернее пародия на старика, худая и костлявая, со всклоченными седыми волосами на костистой голове. Существо это опиралось на одну ногу, вцепившись в дерево столба слишком длинными для человека пальцами. Вторая нога покоилась на колене первой, и одновременно служила столом, на котором лежала распотрошенная сырая рыбина…

Девушка чуть не зарычала с досады.

— Куда прешь без разрешения, животина безмозглая?

— Почтенный Чжан-лун, простите меня, это я случайно… Пожалуйста-а, — она постаралась придать лицу самое трогательное выражение.

В следующее мгновение в лоб ударила противная, скользкая, холодная рыбина, брошенная меткой рукой «старика»…

— Прощать положено людей, а не всяких… хвостатых… — глумливо заявил «старикан». И гаркнул: — Плати! Сначала пеню, а потом за проход, — в голосе его послышалось похабное торжество.

— Простите, почтенный Чжан-лун, — девушка склонилась, так и не встав с четверенек … — Что я могу вам отдать?

— А что у тебя есть? — аж засветившись, спросил старый мерзавец…

С трудом поднимаясь на ноги, девушка попыталась сообразить — чем же можно откупиться. Голова кружилась и отказывалась помогать в решении этого важного вопроса. Между тем «старикан» заговорил опять:

— А… я и так вижу…

И головокружение слетело, словно покрывало в бурю. Только и осталось, что воспоминание.

Ситуация, однако, явно устремилась к нежелательной развязке.

— Одежду-то снимай, снимай красавица… — мерзко хихикнул «старикашка».

— Зачем вы так, дедушка Чжан-лун? — девушка взмолилась о спасении. Про себя. И сделала шаг к «старику», — Не обижайте, прошу вас…