Черная осень - Гончарова Галина Дмитриевна - Страница 4

О, легок на помине…

– Мишель?

– Отец.

Сын был великолепен в форме кавалергарда. Гавриил искренне залюбовался отпрыском. Вот таким и должен быть истинный император.

Высокий, стройный, с черными кудрями, картинно падающими на высокий лоб, кареглазый, с ослепительной улыбкой…

Ум?

Да уж справится как-нибудь, если Петер справлялся…

О том, что Петер как раз и НЕ справился, Гавриил не подумал, вот еще не хватало. Вместо этого он приветствовал сына.

– Приколи розу. Ты откуда?

– Из Звенигорода.

– И что там?

– Принят манифест об Освобождении.

– Замечательно.

– Некто жом Пламенный выступает с речами.

– Пламенный… простонародье, – презрительно скривил губы князь.

– Да, отец.

– Что с полками?

– Третий и седьмой гвардейский на нашей стороне, я позволил себе послать гонцов к генералам Калинину и Логинову.

– Так… ответ был?

– Ждем.

– Поддержка Калинина нам не помешала бы… не помешает в нужный момент…

– Насчет Логинова я не уверен, все же Освобождение, а он из жомов…

– Да уж! Додумался братец, всякое быдло в генералы жаловать… запомни и не повторяй его ошибок! Быдло не знает благодарности.

Князь презрительно скривил губы.

Его сын послушно склонил голову.

Фигуры уже расставлены на доске. Но каков будет первый шаг?

Великий князь свой выбор сделал.

– Мама́, нам надо бежать.

Княжне Анне всю ночь снился один и тот же страшный сон.

Она падает.

Ее толкает сильная рука, она падает в яму, и небо над головой все отдаляется и отдаляется, а потом его и вовсе закрывает нечто…

Темное, страшное… И она понимает: ее похоронили заживо.

Страшно…

Боже мой, как же страшно…

– Аннет, держи себя в руках.

Ее императорское величество Аделина сморщила точеный носик. И Анна невольно вздохнула.

Мать очаровательна.

Недаром отец в нее влюбился, еще когда она была всего лишь княжной Аделиной. Женился, позабыв о проклятии, потом сделал императрицей.

Как ему ни говорили, что в роду будут только девочки, как ни убеждали, как ни ругался отец… то есть дедушка… Все бесполезно.

Ее величество действительно была очаровательна. Даже сейчас, в сорок с лишним лет, подарив мужу пятерых детей, она выглядела едва ли не ровесницей старшей дочери. И тревога лишь добавляла ей очарования.

Точеное лицо, платиновые волосы, хрупкая фигурка…

Аня выглядела совсем иначе. Она пошла в отца. Те же каштановые волосы, те же карие глаза, вздернутый нос, круглое лицо, да и фигура скорее крепкая, чем хрупкая. У нее запястья чуть не в два раза толще маминых…

Она и Лидия, которую в семье зовут Диди, – копии отца, остальные три сестры похожи на мать. А они вот получились неудачными, так мама говорит. И мужа им найти будет сложно…

Хотя если бы ей разрешили…

Аня на миг нырнула в воспоминания, в самые заветные и сокровенные, черпая из них силу.

Вот она кружится на балу с молодым офицером, вот они целуются на балконе, а вот…

Это уж вовсе запретное, о таком и думать рядом с маменькой нельзя.

Но…

Именно оно придает сил и заставляет биться сердце.

– Маменька, мы должны уходить. Вы не понимаете…

– Нет, не понимаю.

Аделина Шеллес-Альденская решительно пресекала все бунты в своем семействе. Железной рукой.

– Нас убьют, – шепнула Анна то, что поняла уже давно. – Нас никто не отпустит, нас всех убьют…

И сама сжалась в комок от того, что произнесла.

Мать смотрела на нее как на дурочку.

– Анна, вы не в своем уме. Никто не осмелится поднять руку на императора.

– Бывшего императора, матушка. Бывшего…

– Мы просто уедем за границу, Аннет, и будем там жить…

– Маменька, если вы не хотите уходить, отпустите со мной хотя бы Нини. Не обрекайте ее на смерть, она ведь ребенок еще…

– Замолчите, Аннет. Идите почитайте Книгу Веры. Сейчас это вам необходимо…

Анна скрипнула зубами, присела в реверансе и вышла вон. А у себя в комнате заметалась, словно раненое животное…

Ах, отец, отец…

Почему никто не видит?

Не понимает, не чувствует?

Почему только внутри ее словно сжимается какая-то пружина и она чувствует себя зверем в ловушке? Почему?!

Анна прикусила губы.

Нет, просто так она не сдастся…

Ах, отец, что же ты наделал. Может, попробовать поговорить с ним? Где он может быть сейчас?

Странный вопрос.

Он молится.

Анна застыла на пороге часовни.

Несколько минут она смотрела на отца, который коленопреклоненно лобызал икону Помощи Скорбящим, а потом кашлянула и решительно вошла внутрь.

– Папа́…

– Аннушка?

Отец был ей искренне рад.

Первенка, любимица, обожаемая малышка, копия папы…

Именно отец помог ей тогда… помог как мог и как сумел.

Ах, если бы…

Анна пробежала через часовню и повисла у отца на шее.

– Отец, умоляю, выслушайте меня!

– Да, Аннушка?

– Нам надо бежать.

Вот она и сказала это отцу. Сказала без разрешения маменьки. Сказала…

Петер изумленно поднял брови.

– Бежать? Куда и зачем?!

– Отец, разве вы не понимаете, к чему все идет? – Анна едва не плакала. – Они убьют нас, они нас просто убьют…

– Аннушка, дочка, ты просто немного нервничаешь. Но не переживай, как только мы уедем отсюда, сразу дадим телеграмму Гаврюше, и он нам поможет…

Анна согласилась бы себе левое ухо отрезать, лишь бы не посвящать дядю Гавриила в свою тайну.

Она терпеть не могла этого напыщенного, слащавого, заносчивого…

Гр-р-р-р-р!

Каких слов ни подбери, а все мало.

Анна прикрыла глаза и попробовала еще раз:

– Папенька, неужели вы не видите, к чему идет дело? Сначала нас согласились отпустить и даже предоставили поезд, чтобы добраться до побережья. Потом выяснилось, что тетушка Элоиза нас не примет, и мы задержались на неделю. Потом мы решили уехать в Ламермур, но выяснилось, что на путях идет ремонт. И вот в результате мы здесь, в Зараево, и никто о нас не знает. Сюда даже почта не доходит… мы в полной ИХ власти.

Петер ласково погладил дочку по каштановым кудрям.

– Аннушка, не переживай. Нам ведь все объяснили…

– Папенька, им нельзя верить! Умоляю…

Скрипнула дверь часовни.

Анна обернулась – и с одного взгляда поняла: поздно.

Непоправимо поздно.

На пороге часовни стояли двое молодых людей. Обоих она знала, к обоим привыкла. Оба давно уже были среди их охраны… Назовем вещи своими именами: среди их сторожей. Конвоя…

Этих людей волновала не безопасность императорской семьи.

Их волновало, чтобы никто не сбежал, Анна это отчетливо понимала…

Обычно они были…

Нет.

Сейчас они были другими. Напряженными. Будто на взводе, приготовились к прыжку. Словно…

– Пройдемте с нами, жом Петер.

Отец поднял брови.

– Что случилось? Обычно…

– Пройдемте, – повторил еще суше второй, тот, который постарше.

Более молодой (Анна даже знала – его зовут Дима, слышала в разговорах) посмотрел на нее – и отвел глаза.

Словно…

Словно ему было и стыдно, и больно, и сделать он ничего не мог…

Анна прикусила губу так, что ощутила во рту вкус собственной крови.

Неужели?

Неужели – конец?!

– Папенька, я боюсь…

Прильнуть к груди отца.

Она слабая, она хрупкая, она в слезах… и никто не замечает, что из-за пояса отца к ней в руку перекочевал парадный кортик. А там и исчез в складках платья.

Даже отец ничего не сказал. Видимо, растерялся.

А Анну словно какая-то сила вела.

Смерть?

Так хоть не овцой на бойне!

Ей нельзя умирать, нельзя…

Именно ей нельзя, но…

В доме они обнаружили всех родных, собранных в одной комнате. Анна прикусила губу.

Да, похоже…

Вот маман, недовольная – ее оторвали от вышивания. Вот Диди, вот Нини, Мими и Эсси. Растерянные, не верящие в худшее, и…