Повесть об Остролистном холме - Алберт Сюзан Уиттиг - Страница 11

Сара кивнула, соглашаясь.

— Вы правы, колокольчик — это хорошая мысль. И витрина тоже. Я, пожалуй, попробую все это устроить. А вот платить тому, кто обслужит покупателей в мое отсутствие, вряд ли смогу. — Она с досадой прикусила губу. — Я не жалуюсь, а просто хочу сказать, что отлично понимаю, в каком положении оказалась Маргарет. Когда в семье больной, сводить концы с концами нелегко. Потому-то и не следует говорить ей об этом кандидате на пост директора — у нее и так по горло забот и волнений.

— Беда в том, что, если мы промолчим, ей скажет об этом кто-то другой, — заметила Беатрикс. — Вы сами знаете, как это происходит в деревне. Тут шагу ступить нельзя, чтобы дюжина доброхотов не сказала вам, куда следует поставить ногу. А уж сколько советов по перестройке фермы я получаю!

— Не сомневаюсь, — сказала Сара с усмешкой. — Кто-нибудь уже высказывался о дороге, которую вы проложили сквозь ограду?

— Ну, разумеется, — ответила Беатрикс. — Все говорят, что она безобразна, и это — сущая правда. Она безобразна, потому что новая и потому что ограда в результате лишилась папоротника и теперь выглядит голой. Но чаще всего люди спрашивают, почему так долго не заканчивается постройка флигеля, а этот вопрос я и сама задаю мистеру Бидлу. Если бы он просто-напросто занимался своим делом… — Беатрикс в отчаянии всплеснула руками. — Увы, он только и делает, что спорит со мной. Вчера он предложил убрать шкафы и скрытую в стене лестницу — иначе, сказал он, нам не избавиться от крыс. А я уверена, что с крысами можно бороться другими способами.

— Неужели речь шла об этих чудных дубовых шкафах рядом с камином? — спросила Димити, не скрывая волнения. — Боже мой! Надеюсь, вы не согласились на это?

— Конечно же нет, — ответила Беатрикс. — Мы здорово поругались, и, судя по тому, как продвигается дело, далеко не в последний раз. — Она помрачнела. — Боюсь, я была очень несдержанна. По-моему, он даже испугался.

У Димити это замечание вызвало улыбку. Когда она впервые встретила мисс Поттер, та показалась ей человеком необычайно мягким, кротким, однако позже, под влиянием различных событий, это впечатление Димити пришлось изменить. Если мистер Бидл еще не усвоил, что под спокойными манерами Беатрикс скрывается решительный, даже крутой характер, то скоро ему предстоит в этом убедиться.

— Вам следует вставить мистера Бидла в какую-нибудь книжку, — строго сказала Сара. — Он ремонтировал мою крышу. Упрям как осел и терпеть не может деловых отношений с женщиной. Вот и стоило бы изобразить его ослом.

Беатрикс откинула голову и от души рассмеялась.

— Милая Сара, — сказала она наконец, — вы льете бальзам на мою душу. Я-то до сей поры думала, что была единственной женщиной, с которой этот бедняга имел дело. Вы правы, если я когда-либо задумаю написать книгу про ослика, то буду иметь в виду именно мистера Бидла. А пока, составив о нем более полное впечатление, постараюсь не выходить из себя с такой легкостью: в конце концов, ослы не виноваты, что родились ослами.

— Кстати о книгах, — заметила Димити. — Моя сестра написала из Лондона, что видела на витрине «Повесть о мистере Джереми Фишере». — Беатрикс делала рисунки к этой книге прошлой осенью. — А что вы сейчас пишете?

— Я назвала эту книжку «Повесть о котенке Томе», — ответила Беатрикс. — Как раз сегодня утром я увидела кошачью возню на ограде Фермы-На-Холме, и мне пришла в голову одна идея, которая может пригодиться. Правда, найти здесь время для рисования очень трудно. Слишком много других дел, и не только связанных с перестройкой. Что-то действительно надо делать с крысами. А завтра мы с мистером Дженнингсом едем на Остролистный холм, на ферму мистера Хорнби — посмотреть хердуиков, которых он нам продал. Мне очень по душе эта порода, хотя она и вышла из моды.

Сара одобрительно засмеялась.

— Я представила знаменитую мисс Поттер в роли пастуха. Но, думаю, детям, которые читают ваши книжки, это превращение понятно.

Димити поднялась.

— Боюсь, мне пора. Надо что-то решить с миссис Уортон и георгинами.

— А что, если вообще исключить георгины? — предложила Сара. — Вряд ли кто-нибудь будет сожалеть о них.

— Об этом не может быть и речи, — сказала Димити. — Георгины участвуют во всех выставках. Исключить бы надо миссис Уортон. — Она помолчала, а потом продолжила: — Итак, мы решили ничего не говорить Маргарет о леди Лонгфорд и докторе Гейнуэлле?

Димити все еще сомневалась в правильности такого решения, но Сара обычно была столь категорична, что спорить с ней не приходилось.

— Именно так, — сказала Сара и пожала плечами. — Мало ли что еще может произойти. А вдруг этот Гейнуэлл сам пожелает вернуться на Борнео, или в Новую Гвинею, или куда-то еще, где он уже побывал, и тогда получится, что Маргарет совершенно напрасно волновалась.

— Однако если мы ей не скажем, — рассудительно заметила Беатрикс, — то, вполне возможно, это сделают другие.

И, как выяснилось, была совершенно права.

6

До мисс Нэш доходят неприятные известия

Летом Маргарет Нэш все время ощущала некую иронию в своем положении.

Прихода июня и окончания учебного года она всегда ожидала с радостным нетерпением. При мысли о приятных занятиях в летнем саду и на уютной кухне или о поездке на побережье, где они с сестрой обычно проводили пару недель, ей хотелось поскорее забросить в кладовку последнюю пару забытых галош, вытряхнуть тряпку для доски и повернуть ключ в дверях сорейской школы. Однако к середине июля настроение Маргарет менялось, и вскоре она уже торопила окончание летних каникул и свое возвращение в школу. Ее будоражило чувство грядущих перемен, обновления, воодушевляла надежда, что в наступающем году в школу придут еще более славные дети, чем в предыдущем.

В этом году такие ожидания владели Маргарет с еще большей силой, чем обычно. Это объяснялось отчасти тем, что из-за болезни Энни они не смогли уехать на побережье, но — главным образом — надеждой (если это подходящее слово для чувства, заключающего в себе желание, тревогу, трепет и страх, что она может оказаться не на высоте) стать директрисой сорейской школы, где последние девять лет она служила учительницей подготовительного класса. Именно об этом она думала, когда стояла на кухне Солнечного Дома (среднего из трех соединенных друг с другом домов с одинаковым названием), в котором жила вместе с сестрой.

— Маргарет, что ты делаешь? — спросила Энни, входя в кухню и закатывая рукава. Она только-только закончила урок игры на фортепьяно и, к несказанному облегчению Маргарет, отпустила ученика — юного Ангуса Уильямса. Пение Ангуса в школьном хоре еще можно было с горем пополам терпеть, но когда он садился за инструмент, то по клавишам всегда бил невпопад, а чувство ритма у него вообще отсутствовало.

— Что я делаю? Чищу картошку, разумеется. — Маргарет опустила глаза и не смогла удержаться от смеха. Картофелина в ее руке уже стала меньше ореха. — Должно быть, я задумалась, — виновато сказала она сестре.

— Ах, милая, не стоит так задумываться с ножом в руке, — заметила Энни, отводя со лба каштановые волосы. Она надела старенький фартук и усмехнулась: — Это, видишь ли, опасно.

Маргарет взглянула на сестру. Как славно вновь видеть на ее лице эту легкую, полную иронии улыбку! Слава Богу, болезнь Энни оказалась не столь тяжелой, но она была женщиной хрупкой, и даже пустяковая простуда могла привести к воспалению легких. Заболела Энни еще в апреле, и ей пришлось оставить работу на почте в Дальнем Сорее: даже полмили, отделявшие почтовое отделение от Солнечного Дома, оказались для нее слишком большим расстоянием, особенно в пору весенних дождей. Жить сестрам без жалованья Энни было ох как нелегко, но сейчас она снова давала уроки, положение улучшилось, и они смогли заплатить доктору Баттерсу за визиты и лекарства. А новая должность принесет заметную прибавку к жалованью Маргарет, и Энни не придется возвращаться на почту. К тому же она сможет давать уроки только способным, серьезным ученикам, и это станет для нее приятным занятием.