Продукт (СИ) - "Sutcliffe" - Страница 27

— Уж мне ли не знать! Конечно, придумал бы. И ты тоже должен что-то придумать. И снова, и снова, и снова, Сёрэн. И каждый раз будут новые садисты, и они по-новому будут делать вид, что хотят тебя убить. В большинстве случаев они лгут, а когда хотят убить, ползанье на коленях не поможет.

— Йорн, не смешивай их и… Джорджа. Джордж тебя любил, а для этих мальчик — расходный материал. Он старался, как мог.

— Мы все для «этих» — расходный материал, Лизбет. Только материал материалу рознь, — отрезал Йорн. — И слово «любил» тогда в машине Джордж приплел за неимением ничего более подходящего. Я думаю, что кроме нас с господином Бейли никто никогда не поймет то, что между нами произошло. Джордж шел через бездну и приговорил меня служить ему проводником — вот, что это было. Мы преодолели с ним определенный путь самопознания, в конце которого обречены были поглотить друг друга. Ни меньше, ни больше. Вопрос стоял только о том, чья физическая оболочка останется на земле. Ты думаешь, это бы случилось, если бы я извинялся через каждые два слова?

— Йорн, неужели ты полагаешь, что мальчик мог ТАМ «пройти путь самопознания»? Он с младенчества в лапах этих… компрачикос! Они из него лепили, что хотели. Да и Джордж был человеком более тонкой душевной организации, нежели Джек.

— Джордж был такой же душевной организации, что и все, Лиз, только не уснувший. Так вот Сёрэну, мальчику, сбежавшему от компрачикос вместе с кувшином, в который его засунули, тоже пора просыпаться, потому как жизнь будет долбить по кувшину клюкой, покуда он не расколется. И только от Сёрэна зависит, вывалятся ли у него кишки и сломается ли шея, лишившись поддержки, или он все-таки кое-как, под действием упругих сил, примет нормальную форму и на своих двоих поковыляет по своему пути.

— Сэр… — вдруг вклинился Сёрэн.

Йорн ответил довольно резко, словно удивился, что предмет спора подал голос из кувшина:

— Да? Что?

— Вы позволите спросить? Кто такой…

— «Компрачикос»-то? — бросил Йорн.

— Нет, кто такой Джордж?

Между троими повисла минутная пауза. Господин Йорн поджал красивые выразительные губы с двумя тонкими вертикальными шрамами и посмотрел в пол, потом постучал мыском мотоциклетного ботинка по заднему колесу.

— Сёрэн, на твой вопрос есть два ответа. Один простой, вульгарно позитивистский: это брат твоего «хозяина». А второй тебе покажется пока непонятным и темным, но я все равно скажу так, как скажу: это человек, который проснулся и искал тончайшего знания, не разобравшись со своей тьмой и грубой материей, в которой его душа была похоронена; который дал мне второй шанс на жизнь и надломил ее, который искал и нашел во мне то, с чем не смог совладать. А ты — его детище, на которое он рискнул променять свою тьму и глыбу прозрения, когда понял, что не выдерживает нагрузки. Такое отступничество не прощается. Я был для него всего лишь символом… Точнее, он думал в духе «всего лишь символ», от которого можно в любой момент отвратиться. Он предал, но не меня — того, кого насильно сделал своим поводырем — а нечто высшее, он соскользнул в пропасть пошлости, когда взялся клонировать тебя и твоих сиблингов — решил, что ему нужны бестолковые извинения и поклоны, жалкая ничтожная власть над детьми вместо того, кем он мог стать. Не захотел расстаться с поводками и ошейниками ради трансцендентального опыта. Поэтому, когда ты просишь прощения, Сёрэн, со страхом, но без осознания, за что ты его просишь, ты мне каждый раз напоминаешь о преступной слабости человека, на всю жизнь оставшегося моим альтер эго. Мне до сих пор больно оттого, что столь незаурядный человек пошел на поводу у столь вульгарного дьявола.

Опять наступило жесткое, звенящее, словно жестяной лист, молчание. Сёрэн огромными глазами смотрел на господина Йорна с двойственным чувством, что он ничего не понял, но… понял все. Из сказанного словами он вычленил одно: у Хозяина некогда был брат — само по себе откровение весьма масштабное, ведь по словам господина Йорна, именно тот неизвестный человек был настоящим создателем питомцев, не Джек… Хозяин вдруг стал Джеком на фоне новой темной и огромной фигуры, не имевшей лица. Однако Йорн говорил не только словами, не только интонацией и тоном голоса, все его присутствие здесь, в пахнущем бензином, мастиками, краской и лаками гараже обрушило на Сёрэна какое-то огромное и тяжкое слово, которое он не мог бы ни произнести, ни объяснить, но все же впитал каждой своей клеткой. Слово это виделось ему лабиринтом, свернутой пружиной, и его нельзя было произносить вслух, потому как, оказавшись изреченным, оно становилось ложью. Сёрэну почудилось на мгновение, что он понял Йорна. Нет, не кто он и чем занимается, не откуда пришел и что за груз темного прошлого несет — все это бесполезная шелуха. Он понял вдруг на секунду господина Йорна целиком. Как Гаутама под деревом bodhi понял все про все… Краем сознания Сёрэн чувствовал, что госпожа Лизбет сжимает его руку. Он не помнил, чтобы его ладонь когда-нибудь кто-то сжимал в своей ладони.

— Ладно, что-то мы начали за здравье, а кончили за Джорджа, — буркнул, наконец, Йорн. — Сёрэн, очнись, пожалуйста. Инструкция на самый крайний случай. Я ничего такого не ожидаю, иначе бы никуда не поехал с тобой, но знать ты должен: если я тебе скажу бежать, ты должен, не задавая никаких вопросов, не терзаясь сомнениями, не дожидаясь повторного приглашения, драпать и прятаться, полицаев и гвардейцев обходить за километр, потом в безопасной обстановке звонить по номеру, который у тебя в телефоне записан как «Джейн», тебе скажут, что делать. Потом можешь с Лизбет связываться. Транспортом пользуешься с большой осторожностью, береги фотозащиту. Впрочем, ее в любом случае надо аккуратно использовать: не забывайся и лицо не трогай, за мимикой тоже следи. Вообще с транспортом проблема… Лучше без билета ехать, но надо знать, как себя вести. Но это на самый катастрофический случай, когда хуже не может быть. Все понятно в данном разделе?

— Да, сэр, — кивнул Сёрэн, немного приходя в себя и переключаясь на более практические вопросы.

— Да, и для всех я — Эрик Биркмайер. Лизбет, соответственно — Кэтрин Биркмайер. Запомнил? Это важно. Давай, надевай шлем… Не этот, пассажирский бери, без камеры. Майерс!

Пес радостно подбежал к мотоциклу, немного поколебался, примериваясь, и в два прыжка очутился на сиденьи, оскользнулся, но не испугался и сразу же забрался в корзинку-переноску на багажнике. Господин Йорн тем временем нажал кнопку пульта у брелка ключей. Дверь гаража, выходившая на улицу, поползла вверх с тихим дребезжанием. Йорн, уже держа в одной руке свой шлем, подошел к госпоже Лизбет, подтолкнул ее к себе за талию и поцеловал как-то особенно медленно и задумчиво, не закрывая глаз. Сёрэн же обозвал себя baadu за то, что слишком рано натянул на голову шлем: может быть, госпожа бы его тоже поцеловала.

— Осторожнее, ладно? — тихо сказала Лизбет.

Йорн улыбнулся ей, обнажая перед самым лицом супруги сабельные плотоядные клыки.

— Aux armes citoyens! Formez vos bataillons! Marchons, marchons, qu’un sang impur abreuve nos sillons!

Сёрэн аж обалдел: у господина был сильный, безошибочный голос. Он прогремел по жестянкам и инструментам на гаражных полках, словно запущенный в окно камень, и, хоть ни одного слова понятно не было, пуще прежнего захотелось вскочить в седло, вцепиться по инструкции в господина, рвануть, наконец, куда угодно — куда господин пожелает Сёрэна утащить.

— Тихо, тихо! Ты чего раскричался? — со смехом укорила господина супруга.

— Боитесь, что вас захлестнет революционной волной, моя госпожа? — крикнул Йорн сквозь шум заводящегося мотора и убрал пяткой подножку мотоцикла, аккуратно разворачивая машину к воротам.

— Мне кажется, господин Аланд, если сие будет спето с вашим brio вблизи пчелиного улья, пчелы казнят свою королеву.

Йорн хохотнул, как он обычно смеялся — кратко, отрывисто.