Шарм, или Последняя невеста (СИ) - Билык Диана - Страница 50

И отключаюсь. Бесконечность накрывает меня полотнищем плотнее всех моих печалей: черным, смолистым. Мгла вьется вокруг, плещется из кончиков пальцев, переливается на щеках слезами и оживает на бумаге картинами.

Рисую. Сумасшедший. Конченый придурок, что похерил свою жизнь одной нелепостью. Отсутствием цели и надежды. Да, я не верю в искупление, не верю, что где-то там, в Завтра, счастье распахнет объятия и пригласит меня на чашку какао. Нет, мое будущее жестоко раздавит, перерубит, иссушит.

На кончике грифельного карандаша просыпается жизнь. Она отпечатывается на белом спокойном море знакомыми образами: ее улыбкой, ее глазами, родинками. Двадцать три, семнадцать, три… И шесть на животе. Ласкаю мою малышку кончиком карандаша, впечатываю память в бумагу, чтобы освободить себя. Вычерпать из переполненной лодки любви хоть немного боли. Я не смогу ей сказать… Я не смогу…

Но я должен.

Когда пальцы стираются в кровь, а свет сквозь запыленное треугольное окно становится насыщенным, ярким, я запираю дверь в прошлое и спускаюсь в гостиную. Ждать, когда Лера проснется, и услышать в последний раз ее голос, посмотреть разочек в ее глаза.

– Генри, ты не ложился? – девушка трет веки и застывает на последней ступеньке. Взгляд скользят по моим ладоням. Она все замечает, все замечает. Прячу окровавленные пальцы и встаю. Отхожу к окну, заворачиваю на груди руки и, прежде чем сказать, вдыхаю ядовитый воздух:

– Ты должна уйти.

Она не двигается, не говорит. Секунды льются за пазуху, превращая меня в каменную статую.

– Я понял, что наигрался. Уходи, – и голос не мой. Жуткий, хрустящий, искусственный.

– Я тебе не верю, – проговаривает Лера. Так тихо, что если бы я не вслушивался, то подумал бы, что это шелест листвы, что еще не успела распуститься этой весной.

– В глаза скажи. Повернись, Север, – говорит невеста строже, но все равно тихо. Не двигается.

Я поворачиваюсь. Маска намертво прикипает к лицу. Не отодрать теперь.

– Скажи, что не любишь… – одними губами. В любимых глазах стынут слезы, наполненные лазурными морями и сапфировыми океанами.

– Не люблю, – отвечаю бесстрастно и холодно. – Я тебя не люблю и никогда не любил.

Валерия поджимает губы, опускает голову. Золотые волосы падают на хрупкие плечи, как сбруя. А потом невеста, теперь уже бывшая, молча поднимается на второй этаж.

Я ждал, что будет умолять, что накричит, что заплачет. А Лера просто развернулась и ушла.

От колотуна и падения меня спасает только боль, что корежит душу, рвет ее и протыкает насквозь. Я знаю, еще несколько минут – и все закончится. Слышу, как Лера ходит по комнате, потом плещется в ванной, чистит зубы, через несколько долгих минут спускается в гостиную.

Не смотрит на меня и молчит.

Сапоги, куртка и сумочка. Дверь хлопает, а я падаю. Зарываюсь пальцами в волосы и жду конца.

И теперь вою по-настоящему, как койот, что потерял пару в нечестном бою. Когда на его любимую напали дикие твари и растерзали на глазах.

Я все правильно сделал. Подарил ей свободу, да, жестко, да ей будет больно, но она будет жить.

Сердце в груди колотится, но не останавливается, даже когда проходит несколько минут. Почему я не умираю? Мысли путаются, усталость совсем забирает силы. Я резко вырубаюсь на полу, а открываю глаза, когда солнце в окне утыкается кроваво-золотым боком в горизонт. Нахожу себя на диване, укутанный в плед.

По кухне кто-то ходит, стучит ложками, шаркает дверцами шкафа.

– Лера? – зову сипло.

– Извините, только Давид-прислужник остался, – друг, в смешном кружевном переднике, что обычно надевала невеста, выставляет перед собой половник и качает набалдашником из стороны в сторону. – Приказано тебя охранять, вот я и выполняю.

– А?… – шепчу и пытаюсь откашляться. Горло будто не мое, иголками щедро понатыкано.

– Невестушка ненаглядная уехала на работу. Сказала, что будет к вечеру. Это вам, Северный Олень, не до трудовой терапии, а некоторые несмотря ни на что пашут. За детей беспокоятся. Дурак ты! Ой, дурак.

– Я же… – приподнимаюсь и сажусь. Голова кругом, комната кувырком. – Сколько сейчас?

– Около восьми, – уже из кухни говорит Давид.

– Она не на работе, – понимаю я и тяжело переношу свое ослабевшее тело через комнату и вцепляюсь в косяк ледяными пальцами. – У нее все уроки до пяти.

– С ней Егор, не переживай. Скоро приедут. Хочешь, набери. Лера утром вышла от тебя и сказала другану, чтобы ты не надеялся, что она поверит в чушь, которую ты нес.

– Так и сказала? – хриплю и сжимаю горло. – Дай воды.

– Спать надо больше, и не будет горло болеть, неженка, – но стакан подает. – Звони Егору. Мне уже и самому интересно, где они так долго? С утра же нет.

А когда я набираю, телефон охранника прерывается коротким зуммером.

– Ну? – нетерпеливо мечется перед глазами Давид, трясет темными патлами.

Набираю снова и снова. Обрывается связь. В конце концов, оператор не выдерживает и подсказывает: «Номер временно не доступен».

Егор – мой ангел-хранитель, что на связи круглосуточно и даже больше – недоступен?!

Мы переглядываемся с Давидом. Он скидывает на ходу фартук, ставит передо мной горячий крепкий кофе. Приказывает взглядом приложится губами к чашке. Я глотаю напиток, обжигая язык, и стараюсь не паниковать.

Что пошло не так? Почему я не умер? Что с Лерой? Что с моей невестой?

Мы мотаемся по городу, пронизывая бампером авто, как губой кита, дымный закат. Парит от земли: день был солнечным, прогрел грунт, и теперь влага превратилась в плотную стену. Я задыхаюсь. Волнуюсь так, что не с первого раза слышу, что говорит Давид. И за руль я не смог сесть, меня просто трясло, как эпилептика.

– Найдем ее. Слышишь?! Не раскисай только! – кричит в который раз Давид и хлопает меня по щеке. Приводит в чувства, и я говорю ему «спасибо» и выползаю из машины.

Сначала проверяем тетя Лесю. Женщина открывает дверь и удивленно приподнимает бровь. За ее плечом вырастает худая фигура брата. Он смотрит на меня злобно, сводит брови.

– Что-то с Лерой? – первые слова слетают с их губ.

– Она не заезжала? Я не могу дозвониться, – мелю первое, что приходит на ум.

– Пару часов назад заходила. Телефон забыла. Сказала, что домой поедет. Что-то случилось, Генри?

– Надеюсь, что нет. А можно я заберу мобильный?

– Конечно, – тетя убегает в темноту квартиры и почти сразу возвращается. Артур стоит молча и сверлит нас с Давидом холодом глаз, отчего мне становится на по себе.

– Спасибо, – перехватываю аппарат и слабо улыбаюсь. Пацан щурится и уводит взгляд в пол.

– Набери нас, как только найдешь ее, – просит тетя Леся.

– Само собой.

Я не знаю, как держусь. Страх придает мне сил. Вливает в кровь адреналин и заставляет меня рыскать дальше.

Егор – одиночка. Живет в шикарной квартире в центре города, но нам никто не открывает. Дальше по списку проверяем всех, кого могла знать Валерия: учитываем даже просто косвенных знакомых, типа ее одноклассников и первой любви.

Этот дрыщ кажется мне смутно знакомым. Разрез глаз, мутный цвет и челюсть, будто зубная фея проспала и забыла мальцу выдать постоянные нормальные резцы. Даже смотреть противно.

Он лыбится знакомо, цедит сквозь дырочки в зубах воздух, а меня снова мучает дежавю.

– Василий?

– Да. С кем честь имею? – пацан выглядит лет на двадцать-двадцать пять, но лицо все в подростковых прыщах, и мне неприятно от одной мысли, что он прикасался к губам моей Леры.

Знает же, кто я, по бегающим блеклым глазам вижу. Такие персонажи, как этот хлюпик, очень любят следить за новостями и переносить сплетни.

– Генри, – фамилию опускаю и с чувством неприязни подаю ладонь для пожатия. – Ты Валерию Белинскую знаешь?

Он немного тушуется, перекашивает уголок рта и скалится, приоткрывая острые концы зубов.

– Знал, но довольно давно. А что?