Шарм, или Последняя невеста (СИ) - Билык Диана - Страница 44

Мы выходим в морозную ночь. Генри облегченно выдыхает и выпускает молочное облачко пара изо рта.

– Хорошая ночь сегодня. На удивление, – смотрит на звезды и открывает мне дверь авто. – Поехали.

На машине добираемся до проспекта, а дальше приходится идти пешком: улицы перекрыты для праздника.

У центральной елки тьма народу, будто попадаешь в бурное течение горной реки. Кажется, еще шаг, и тебя смоет мощным толчком и ударит о камни. Перемелет кости и мышцы в фарш на радость мелким рыбешкам. Но в толпе немного другая суматоха: не страшная, не тревожная. В ней даже хочется утонуть. От опьяненных взглядов, веселых песен, хороводов вокруг высокой светящейся хвойной красавицы появляется желание влиться в поток и позволить ему толкать, мять себя и нещадно выбивать из мыслей страх будущего. Ведь праздник же! Нужно верить в лучшее.

И Генри раскрывается иначе. С радостью принимает качание и хаотичное перемещение людских тел, кружится вместе со мной, подхватывает и опускает, все ближе и ближе продвигаясь к сердцевине площади. Туда, где небо яркой звездой подпирает нарядная елка.

Кто-то сильно ударяет в бок, я налетаю на жениха и ловлю слабый поцелуй. По касательной. Его глаза горят, как застывшее солнце, он что-то шепчет, но я в этом шуме не могу ничего разобрать. Приходится потянуться к нему на носочках и подставить ухо.

– Лера… Я тебя… – влетает хриплое, и толпа разрывает наши объятия и растягивает в разные стороны. Грохот голосов перекрывается пляской огней над головой. Ор достигает апогея, когда люди начинают считать:

Двенадцать, одиннадцать…

– Генри! – зову, отталкиваюсь, но не могу освободиться от назойливых рук и протиснуть ноги среди крупных тяжелых сапог. Толпа, поддаваясь эйфории, тащит меня дальше, глубже, в колотящуюся кашу с людьми.

…восемь, семь…

– Север! – все попытки выбраться заканчиваются толчком под колено и болезненным рывком волос, отчего я неуклюже сгибаюсь и налетаю на женщину. Она верещит, кривится и резко отпихивает меня локтями. Я по инерции пячусь назад, ловлю очередной удар в спину и влетаю в колючие ветки, в последний момент прикрывая лицо ладонями.

…три, два, один!

Это происходит. Снова. Снова. Снова!

Стоило мне открыть рот, просто помыслить о любви, не сдержаться на волне шальных чувств, и толпа будто сошла с ума. Нас с Лерой закрутило, замотало, и я очнулся в полной темени с горячим прикосновением к плечу, будто кто-то решил поставить на мне клеймо.

Оборачиваюсь, готовый убить того, кто так смело затащил меня под ветви елки. В такой момент, именно тогда, когда мир вокруг рушиться, сердце трескается, а дыхание совсем сжигает меня изнутри. Там же моя Лера, моя ромашка. И люди, люди, люди… Они ей сделают больно, они ее испугают. Зачем я ее сюда привез? Глупец!

Застываю с перекошенным лицом, и кривая знакомая лапа летит в лицо. Сморщенная кожа, глаза бусины, соломенные волосы торчат из-под вязаного берета. На короткой шее туго намотан шелковый платок.

– И эту душу не пожалел! – качает она головой. – Болтун. Язык, как метелка! – и паучья рука смыкается перед глазами и поворачивается кулаком. – Ой, думала, что тебе шанс можно дать, а ты…

Бабка улыбается как-то слишком по-доброму, что никак не вяжется с ее словами. Мне кажется, что маска сейчас рухнет, и в меня вытаращиться змеиная голова с юрким раздвоенным языком.

Мои действия опережают мысли. Налетаю на бабку, чуть подпирая корпусом и сгребая ее старческие плечи, прижимаю к елке, а она легко выворачивается и хохочет.

– Смотрю, не научила тебя ничему жизнь. Все такой же гордец неотесанный. Все такой же самоуверенный дурачина!

– Сними его! Сними, карга старая, – пытаюсь поймать ее, но она будто юла вокруг меня пляшет.

– Еще чего! Чем ты такой особенный, чтобы я тебя прощала? Сними, сними, – кривляется и снова уворачивается, будто в ней сто жил и годы молодые, а я рядом – настоящий неуклюжий старик.

– Так за что? – взвизгиваю. – Объясни за, что ты меня прокляла, ведьма? Я тогда пойму, сделаю все, чтобы исправить ошибки. Меня лично как хочешь наказывай, а Леру не трожь! Слышишь? Ты и так одну жизнь забрала, другую покалечила. Я тебе не позволю больше!

– А сколько ты покалечил? – щуриться она и встает в угрожающую позу, я даже отшатываюсь – такие у нее жуткие глаза.

– Да что за ересь ты несешь? Не убивал я никого, никому зла не причинил.

– Короткая память у тебя, английский царевич.

От абсурда просто взмахиваю руками и фыркаю.

– Я не понимаю, что ты хочешь. Просто отпусти. Зачем тебе такой грех на душу?

– Смешной ты, Северный Олень, – лыбится старая и красуется ухоженными коротко стрижеными ногтями.

– Та все ты обо мне знаешь! Кто ты? Говори сейчас же! Я же тебя по судам затаскаю, заставлю ответить за все, что ты сделала.

Она смеется легко и непринужденно. Вытирает косточкой указательного пальца набежавшие от веселья слезы.

– Думаешь, что это возможно? – щурится зараза и немного наклоняет корпус вперед.

Я снова пытаюсь ее схватить, но она, как коза, отскакивает и приплясывает, как молодуха.

– Ты на женщину руки не распускай! Ишь, какой! – тычет в лицо указательным пальцем, чуть нос не задевает, а я ее достать не могу. Будто она нелепый мираж. В бесцветных глазах рассыпается фейерверк. И мне прошибает осознанием, что я нелепо трачу время. Там в неуправляемой толпе моя Лера!

– Умоляю, – хочу рухнуть на колени. – Избавь, забери это. Я не понимаю, в чем смысл назидания, но люблю эту девушку, я хочу остаться с ней, не лишай нас счастья, – снег взбивается под коленями, а я роняю голову на грудь и застываю камнем. – Пожалуйста…

– Так ли это? Любишь, или что-то другое мутит тебе голову? Может, краля особенная попалась? – бабка смягчает черты лица и, немного наклоняя голову, тянет меня за плечи. – Ну, вставай, негоже грязь месить. Уверен, что чувства завтра не растворяться, как эти огоньки в небе? – она тычет пальцем вверх.

Я задираю голову. Яркий алый пион раскрывается надо мной пышными лепестками и исчезает в ночной синеве мелкими дрожащими золотом бликами.

Вдруг это шарм? Вдруг мои чувства к Валерии обманчивы? Ведь я с первого взгляда наповал был сражен. Так ведь не бывает? А что если эта ее особенность позволит пережить мне проклятие? А дальше? Окажется, что в сердце пусто, как в кратере умершего вулкана? Нет-нет-нет… Я не хочу так. Наполненным быть больно, но нет ничего круче этого чувства.

Любовь – как много в этом слове…

– Уверен, – говорю твердо и опускаю взгляд. Секунду таращусь на пустое место и хлопаю глазами. Померещилось? Или бабуля просто удачно смоталась?

Плевать!

Выбираюсь из-под густых веток, мчу на пределе мышц через плотную толпу. Зову Леру, срывая голос, а ее нигде нет. Мучаюсь сомнениями, ведь не может из-за недосказанных слов моя малышка испугаться. Она не такая, как прошлые невесты, она другая. Я ей верю. Больше чем себе верю.

Мрак тянет за плечи, сдавливает виски, скручивает внутренности тревогой и ужасом. А если опоздал? А если больше ее не увижу?

Нет. Нет. Нет…

Подбираюсь, сдавливаю кулаки до боли, заставляю себя держаться за краски реальности и идти дальше. Искать. Шарить взглядом по бесконечным верхушкам голов, чтобы выискать одну-единственную. Белокурую. Мою.

Увижу. Найду. С Того Света достану. Люблю и скрывать больше не собираюсь. Пусть бабка подавится своим наказанием. Буду беречь Валерию, как подснежник, что занесен в Красную книгу. Пылинки сдувать, дарить ласку, себя дарить до края. Мне ради нее ничего не жалко.

Свет прожекторов лупит в глаза, как острый кинжал. Жмурюсь, как слепец, но не замедляюсь и на секунду. Бегу куда-то, налетаю на людей, ору, будто больной. Прохожие озираются, шарахаются, крутят у виска пальцами. Их пьяные лица плывут, искажаются мутью слез. Ниточка реальности трещит, натягивается, а я тащу свое бренное тело дальше, не щадя ни руки, ни ноги, ни лицо.