Кровь на эполетах (СИ) - Дроздов Анатолий Федорович - Страница 21

– Прошка, конечно, здоров, как бык, – заключил светлейший по завершению процедуры. – Молодой же. А как быть мне, старому? Готовиться к параличу?

Ага, кто-то уже рассказал. Здесь, кстати, паралича боятся. Он и в моем времени не подарок. Внезапная смерть от инсульта по здешним представлениям – тоже плохо. Одно дело в бою, перед которым ты исповедовался и причастился у полкового батюшки: тогда – сразу на небо, минуя мытарства. Умереть же без покаяния – обречь душу на муки.

– Паралич вам не грозит, ваше светлость, – успокоил я Кутузова, использовав послезнание. – А вот на сердце эта хворь влияет. Рано или поздно скажется.

– Это я понимаю, – кивнул светлейший. – Лет-то мне сколько? Старость не лечится. Или ты умеешь? – он глянул на меня единственным видящим глазом.

– Нет, – покрутил головой я. – Но вот облегчить ваше состояние попытаюсь. Прикажите варить вам свеклу в кожуре, и пейте тот отвар натощак и перед потреблением пищи три раза в день по кружке с ложкой меда.

– И все? – удивился Кутузов. – Считаешь, поможет?

– Непременно, – заверил я. – Легче станет. Одновременно исключите из рациона жирное мясо. Тощее есть можно, но вареное. Жирную рыбу употреблять можно и даже нужно. Еще кашу на постном масле, постные щи и борщ, свежие овощи и фрукты. Все это помогает при хвори.

– Запомнил, Прошка? – повернулся светлейший к денщику.

– Так точно, ваша светлость, – поклонился тот.

– Иди.

– Считаешь, доживу до конца кампании? – спросил меня Кутузов, после того как денщик вышел.

– Ручаюсь! – ответил я.

– Это хорошо, – кивнул главнокомандующий. – Молил Господа позволить увидеть, как последний француз покинет русскую землю, но не чаял. Сердце истрепалось, ноет каждый день. Обрадовал ты меня, капитан. Верю, ибо предсказания твои сбываются. Повернул Буонапартий к Смоленской дороге, бежит от нас. Будем гнать, пока не покинет пределы Отечества. А теперь проси. За подвиг твой под Малым Ярославцем я государю написал, к ордену представил. С этим кончено. Чего хочешь за предсказание и лечение?

– Позвольте мне образовать из моего батальона летучий отряд и отправиться в тыл к французам.

– Тебе мало наград? – поднял бровь Кутузов. – Знаешь, сколько офицеров просится в вольные охотники, и сколько такое позволение уже получили? Давыдов, Сеславин, Фигнер… Все тщатся бить неприятеля, перехватывать его обозы и курьеров, брать в плен отставших. Нужное и полезное дело, но таких отрядов у меня много. К чему еще один, да еще из егерей? Тут кавалерия нужна.

– Мы не станем делать то, чем заняты другие.

– Чем займетесь?

– Будем лишать неприятеля артиллерии.

– Это как? – заинтересовался Кутузов.

Я рассказал.

– Любопытно, – хмыкнул светлейший. – А ведь прав ты, капитан! И почему более никто до этого не додумался? Умен, умен, – он шутливо погрозил мне пальцем.

Я принял скромный вид – дескать, не нужно оваций. Мы ради Отечества.

– Дозволяю! – сказал Кутузов. – Чего тебе для таких диверсий нужно?

– Вот! – я достал из-за обшлага мундира заранее заготовленный листок, развернул его и протянул светлейшему. К начальству нужно ходить подготовленным.

– Полушубки, валенки, теплые портянки и шапки для солдат, – стал читать он. – К морозам готовишься?

– Не сегодня-завтра грянут, – пожал плечами я.

– Пожалуй, – согласился светлейший и вернулся к списку. – Сани? Они-то зачем?

– Для перевозки провианта и припасов, а еще пушек.

– Пушек? – удивился Кутузов. – На санях?

– По снегу их тащить легче. Доставили орудия на позицию, скатили с саней – и стреляй. Завершили пальбу, закатили обратно и скрылись.

– О таком не слыхал, – почесал щеку светлейший. – Хотя резон есть. По толстому снегу колеса тяжко идут, на санях и вправду легче. Надо будет Кутайсову[6] подсказать. Хотя для тяжелых пушек и единорогов придется специальные сани ладить, обычные развалятся.

– У нас трофейные шестифунтовки, – сказал я. – Они легкие. Упряжка из четырех коней потянет легко. Да и брать с собой пушек много не будем – пары хватит. Это чтобы кавалерию отогнать, если вдруг насядет.

– Толково, – согласился Кутузов.

Подойдя к столу, он взял перо, обмакнул его в чернильницу и вывел сверху моего списка: «Выдать подателю сего» и расписался.

– Держи! – подал мне бумагу. – О дозволении тебе создать летучий отряд скажи адъютанту. Он подготовит приказ. Ступай, голубчик! Буду ждать вестей о твоих подвигах.

Я поклонился и вышел. Несколько дней ушло на формирование отряда. Заниматься этим пришлось на ходу – армия выступила вслед убегавшему Наполеону. Впечатленные резолюцией Кутузова интенданты выдали все потребное. Проблема возникла только в полку. Все офицеры, кроме Спешнева и Рюмина, высказали желание присоединиться к отряду. Дождь наград, который, как ожидалось, прольется на батальон после дела у Малоярославца, впечатлил многих. На совещании у командира полка едва не случился скандал. Пришлось пообещать, что дам возможность повоевать всем. Сходили в рейд, пощипали французов, вернулись за огневым и провиантским припасом, и делаем ротацию офицеров – за исключением командира, конечно. А вот рядовой и унтер-офицерский остается прежним. Поелику состоит из лучших стрелков полка, вооруженных штуцерами. Плюс коноводы, фурлейты и прочие нужные нестроевые.

– Почему всего две сотни? – спросил меня Семен наедине. – Не батальон?

– Во-первых, столько не нужно, – ответил я. – Во-вторых, чем меньше людей, тем лучше подвижность. Помнишь, дело под Красным? Как быстро пришли, а затем оторвались от неприятеля?

– Пожалуй, – согласился Семен.

В первый рейд мы отправились 25 октября. Бродили по тылам неделю и вернулись без результата – по моему разумению. Французы отступали еще в полном порядке, в арьергарде Великой армии шел корпус Даву, у этого не забалуешь. Колонны лягушатников двигались слаженно, да еще прикрытые артиллерией – ощетинившийся штыками еж, которого в зад не укусишь. Я, впрочем, подобного ожидал, поэтому не печалился, а вот другие офицеры ворчали. Но на обратном пути нам повезло: наткнулись близ села в отдалении от главной дороги на отряд фуражиров – две сотни всадников и три десятка повозок. Французы как раз везли награбленное к своим. Дозор заметил их своевременно, и мы успели встать в засаду. Залп из пушек, следом – из штуцеров, и уцелевшие лягушатники сдались. Обоз мы отвели обратно в село, где вернули крестьянам большую часть отобранных у них продуктов и фуража. Заодно отдали ненужные нам повозки, часть оружия и коней – тех, у которых стерты спины. Взамен нас помыли в бане и накормили до отвала. Я попросил крестьян позаботиться о раненых французах, которых мы привезли с собой, и похоронить павших.

– Не сумлевайтесь, ваше благородие! – пообещал староста села. – Все исполним.

После чего ухмыльнулся в бороду. Судьба раненых французов стала кристально ясна.

– Ты вот что, Фрол! – нахмурился я. – Не вздумай французов порешить. Они же у вас никого не убили, так?

Староста кивнул.

– Вот и ты не замай. Выходишь – сдашь исправнику, а, может, кто и у вас захочет остаться. Мужики молодые, здоровые, только пораненые. Поправятся – отработают за заботу.

– Исполню, ваше благородие! – поклонился Фрол. – Мужики и вправду злы на хранцузов – пограбили сильно, но коли отобранное вернули, да еще коней, повозок и ружей дали, то так тому и быть. Выходим. Лишние руки не помешают.

То-то. В моем времени после войны в России обнаружились тысячи отставших от Великой армии французов. Не все из них захотели вернуться на Родину, а кого-то, возможно, не пустили. Таких принимали в подданство и сажали на землю, освобождая от податей на 10 лет – главным образом в малозаселенных западных губерниях, где военное лихолетье ополовинило население. В деревне, где я рос, была семья с типичной «белорусской» фамилией Савар – потомки тех самых солдат. Односельчане, к слову, о своих корнях прекрасно знали.

В расположение дивизии мы пригнали табун в сотню голов, привезли оружие, амуницию и мешок с церковной утварью: серебряные и золотые потиры[7], дароносицы, содранные с икон оклады из драгоценных металлов и камней. То ли фуражиры ограбили церковь, то ли выменяли ценности у других. Все это сдали в казну. Утаить – грех и тяжкое преступление, даже мыслей таких не возникало. А вот с остальным были, как говорится варианты. Офицеры, не имевшие лошадей и часов, обзавелись ими, кое-кто разжился пистолетами или поменял казенную шпагу на более красивую французскую. Часть коней, прочих ценностей и трофейных денег пошли в общий котел. Их сбыли маркитантам, а выручку поделили среди участников рейда. Вышло не сказать, чтоб много, но хорошее подспорье для офицеров. Солдат кормит казна, офицеры питаются за свои деньги, а те не всегда есть. Жалованье выплачивают три раза в год, бедному офицеру дотянуть до следующей выдачи порою сложно. Можно подсесть к солдатскому котлу – не откажут, даже поблагодарят за оказанную честь, но в офицерской среде это не приветствуется. А тут дал денщику денег, и пусть старается. На ордена стычка с фуражирами не тянула, тем более, что мы обошлись без потерь, но в офицерский формуляр бой впишут. Плюс к карьере.