Дело чести (СИ) - Земляной Андрей Борисович - Страница 19

Кжиштов Спекальский за свои сорок лет успел сменить паспорта на имена Пьера Лакруа, Теодора Гавела, Ганса Штокмана, и других, прежде чем достиг настоящих высот в деле околпачивания людей. Мошенник, и вор, успешно порезвившийся почти во всех странах Европы, вот уже пятый год трудился в Российской Империи, и вполне успешно, о чём свидетельствовал большой саквояж плотно набитый пятитысячными ассигнациями. Вообще-то Кжиштоф предпочитал фунты, но британская монархия переживала не лучшие дни, и от стерлингов пришлось отказаться в пользу москальских рублей.

Был он среднего роста, неширок в плечах, но чрезвычайно ловок, подвижен, и не чурался спорта, иногда принимая участие в соревнованиях по бегу, метанию копья, стрельбе и боксу.

Операцию по похищению кремлёвской реликвии он готовил почти год. Подбирал кандидатура на роль воспитательницы — гувернантки для детей главного смотрителя Московского Кремля, затем, организовывал трагическое происшествие в тёмном переулке, когда прежнюю гувернантку зарезали из-за десяти рублей в кошельке, ну и наконец медленное отравление младшей дочери хранителя.

К этому времени Лопахина обложили со всех сторон, и даже врач, ставивший диагноз маленькой Сашеньке, получил крупную взятку от польского жулика.

И в такой ситуации, совет доброго приятеля Ганса Штокмана, крупного антиквара из Европы, был как нельзя кстати. Взять что-то такое, небольшое из бездонных хранилищ Кремля, чего не хватятся ещё очень долго, и обменять на здоровье маленькой девочки.

Теперь оставалось совсем немного. Обменять бриллиант, на пачку фальшивых рублей, которые ему привезли откуда-то с юга России, на реализацию. И это тоже была очень хорошая сделка. Обменять бесценный камень, который уже ждали в Британии, на пачку цветной бумаги, которая в случае чего, могла крепко подгадить.

Из каюты Лопахиной, поляк вышел до крайности озадаченный. В принципе, опознать его никак не могли. К Лопахину он всегда приходил в гриме, прихрамывая, и в перчатках, где можно было увидеть, что у одного из пальцев нет кончика. Этому трюку его научил отец, тоже промышлявший мошенничеством. Мозг должен получить хоть какую-то зацепку для узнавания человека. Яркий элемент одежды, заметный физический изъян, или дефект речи. А получив их, успокаивается и перестаёт вглядываться в человека. Так, о грабителе банков, большинство скажет, что он был в алом шарфе, а больше и ничего не запомнит.

Так и Лопахин не скажет ничего о своём французском приятеле-антикваре, кроме того, что тот хромает, не имеет одного пальца на правой руке, и говорит с немецким акцентом. Ну а собственно с каким акцентом должен говорить баварский немец Штокман?

Даже если сейчас, на воздухолёт ворвутся москальские полицейские, то ему будет нечего предъявить кроме просьбы к госпоже Лопахиной, отдать то, что передал её муж для Ганса Штокмана. Даже фальшивые деньги — это неприятно, но не смертельно. Скажет, что выиграл в карты, а там, не до проверок было.

Так что и тут мимо. Но вот что делать с бриллиантом? За камень в Британском казначействе уже пообещали миллион фунтов, а это, очень существенная сумма, даже с учётом пошатнувшегося здоровья Британского льва. За миллион фунтов можно купить очень приятный домик на берегу Женевского озера, и наслаждаться покоем и безопасностью вдали от родной, но такой бедной Польши.

Но нет камня, нет и домика. Это понятно. За попытку, никто не платит. Платят только за результат. А результат британцам сейчас нужнее воздуха. Московиты их крепко щёлкнули по носу, да не один раз, так что Кжиштоф не удивился если для камня Феофана, уже было приготовлено место в Британской короне.

Скорее всего, Лопахин раскололся, и полиция просто выкупила камень, чтобы не поднимать шума. А на границе, жену хранителя арестуют и вернут деньги. Тогда этот Белобородов, полицейский? Скорее просто стукач, на довольствии. Где они возьмут полицейского с лётным дипломом? А значит нужно просто обуть летуна на ненужный ему камешек психологически поставив его в кризисную ситуацию.

Приняв решение, ловкач успокоено вздохнул и оглянулся. Действовать всё равно нужно ближе к ночи. Там он покинет борт Сибири, и перейдёт границу с контрабандистами которых знал немало, от Одессы, до Риги.

Расстояние от Москвы до Киева, воздухолёт мог пройти за восемь часов, и именно так ходили коммерческие быстрые рейсы. Курьерские воздухолёты, летавшие со скоростью двести пятьдесят километров в час, делали это ещё быстрее, но медлительным гигантам класса Россия спешить было ни к чему. С учётом двух остановок в Туле и Курске, Сибирь прибывала в Киев к восьми часам вечера, чтобы в Берлине быть к девяти утра.

Суета, вызванная сходом пассажиров, летевших до этого пункта и подъёмом на борт новой партии, быстро стихла и даже буйный гражданин сильно принявший в буфете аэровокзала, не доставил хлопот, так как новый второй помощник, отвёл его в сторону, что-то сказал, и тот мгновенно успокоился и сразу, как добрался до своего кресла, залёг спать.

— Николай Александрович. — Екатерина Савина, стройная белокурая красавица северного типа, «стрельнула» глазками из-под припущенных ресничек. — А что вы ему сказали?

Николай вежливо улыбнулся.

— Сказал, что если он не перестанет бузить, то я выкину его с борта, несмотря на высоту, на которой мы будем находиться.

— Ах! — Катя звонко рассмеялась. — И он поверил?!

— А чего же не поверить? — Николай пожал плечами. — Тем более что я говорил чистую правду. — Он поклонился стюардессам. — Дамы. Оставляю вас. Напоминаю, что график и места дежурств на ночное время вывешены на двери вашего кубрика.

— Чего? — Удивилась Надежда Зимина — тоже высокая, но крупная и плечистая дама жгучей чёрной масти.

— Раздевалки дура. — Тихо прошипела «старшая», широко улыбнулась и часто заморгала, смешно шевеля длинными ресницами. — Конечно, Николай Александрович. Идите отдыхайте, мы всё сами сделаем.

Кода второй ушёл, девушки переглянулись.

— Он шутил, да? — Екатерина посмотрела на подруг.

— Знаешь, Катюша. — Надежда Зимина, всё детство которой прошло в маленьком посёлке в Сибири, сочувственно посмотрела, покачала головой, заботливо поправила пилотку на голове стюардессы и застегнула «случайно» расстегнувшуюся пуговку на груди. — Нечем тебя обрадовать. Нечем. Мой батюшка, земля ему пухом, так же улыбался, когда на медведя собирался. И заметь, ни разу без добычи не приходил.

Одним из важнейших качеств любого жулика было умение понять внутреннюю суть человека основываясь на внешних данных. Одежда, манера двигаться и говорить, выражение лица и мелкая моторика рук.

В этом как и во многом другом, Кжиштоф считал себя настоящим специалистом, быстро «просчитал» второго помощника Белобородова.

Кто-то это назвал бы наблюдательностью, но пан Спекальский был настоящим романтиком, и называл свой метод дедуктивным, в честь знаменитого и к сожалению выдуманного героя, Артура Конан Дойла.

Внимательно разглядывая Белобородова, Спекальский заметил, что форма на втором помощнике была не новой хотя и вполне приличной, как и фуражка, что говорило о том, что тот давно летает, и к форме относится без должного пиетета, хотя тяга к роскошной жизни у него безусловно есть, о чём говорили наручные часы. Очень хорошая подделка знаменитого хронометра «Авиатор» от Вашерона[3] стоившая конечно не как оригинал — более трёх тысяч рублей, но и не менее пары сотен. Наверняка подарок от любовницы, как и обувь, тоже весьма дорогая были свидетельством того, что господин Белобородов знавал лучшие времена. Новенькая кобура, где наверняка болтался такой же роскошный браунинг с золочёным корпусом, и скорее всего не заряженный. Зачем второму помощнику таскать с собой заряженный пистолет, когда на борту есть полицейский чин?

Таким образом, портрет красавчика, женского угодника и повесы, был вполне логичен.