Серая мышь на тропе войны (СИ) - Гринь Ульяна Игоревна - Страница 8

— А ты кто?

— Васса я, — уже с раздражением в голосе повторила я.

— Я имел в виду — какого хрена ты тут делаешь?

— Вы Леня? Вас жду, — ответила и тут же услышала хриплый голос из комнаты — таким мог бы говорить злой волшебник черного леса.

— Леня, ты?

Парень смерил меня странным взглядом напоследок и пошел в комнату:

— Я, Вадим Петрович. Вот ваш телефон.

Голос у него был совсем не радостный. Похоже, он даже злился. Я выглянула из кухни и увидела, как хозяин квартиры сел на диванчике, держась за голову:

— Давай сюда. Там девушка, отвези ее домой. Ну, ты меня понял, да?

Его пальцы затыкали в экран красивого большого телефона, Вадим Петрович простонал:

— Блин, я звонил Маринке… И Снежане! Вот бп…! И Анюте до кучи…

Леня повернулся ко мне и кивнул на дверь:

— Пошли.

Пожав плечами, я взяла свою сумку и потянулась за ним в коридор. Мы спустились вниз, вышли на улицу, и Леня нажатием на кнопку заставил поморгать большую светлую машину, блестящую лаком, будто ее недавно вымыли. Отчего-то эта бандура вызвала во мне чувство спокойствия и уверенности. На ней невозможно попасть в аварию, я это знала. Поэтому села на переднее сидение, когда Леня открыл мне дверцу. Причем сделал это привычно, на полном серьезе, и я подумала

— он делает так каждый день. Молодой парень, обращается уважительно к Вадиму Петровичу, но не только из-за возраста — наверное, подчиненный. Вон как! Алкоголик-то — начальник! Прямо чудеса…

— Ну, куда едем, Васса? — спросил Леня, садясь за руль и заводя мотор.

— Воскресенская набережная, дом двенадцать, — со вздохом ответила я. — Опоздала на собеседование, теперь уж только домой…

— Ничего себе, девушка! — присвистнул Леня, выруливая со двора на улицу. — Твои родители бизнесмены? Или папа министр?

Я покачала головой, ничего не ответив. Какими вещами измеряется положение человека в городе! Хватит влиятельных родителей, чтобы быть богатым и уважаемым. Вот в деревне все не так. Саню Зайца уважают за то, что он лучше всех охотится на зайцев, потому и прозвали так. Никто не знает ходить за животиной лучше деда Аксентьева, даже ветеринар, что приезжал несколько лет назад, учился у него. Матрена споро готовит пироги и караваи, за день может собрать стол хоть на тридцать человек, хоть на сто. А бабка Анфиса знает, чем вылечить все-все хвори, да и травки у нее самые правильные… Там у нас по человеку судят — что умеет, что знает. А тут… Кто родители, сколько у них комнат да машин.

— Тетя у меня актриса. А дядя профессор, — коротко ответила я, глядя в окошко на пролетающий мимо Питер. Вот и вокзал, куда я приехала две недели назад. Какая я тогда была дурочка, сейчас-то уж обтесалась маленько. Ездить в транспорте да в машинах мне нравится, скорость полюбила! И в туалете ершиком за собой еложу по горшку — чтобы чистенько было. И душ употребляю правильно. И моюсь почти каждый день, а не по субботам, как в деревне…

— Повезло. А сама откуда?

Снова вздохнула. Сколько раз уж отвечала на этот вопрос?

— Красноярский край, Енисейский район. Вам-то что? — с вызовом спросила. Леня усмехнулся. Я не видела, поняла по голосу:

— Да ничего. Просто спросил.

Он подвинул вперед ручку, которая разделяла наши сиденья, и вдруг переместил ладонь мне на колено. Я даже сразу не поняла, что случилось, а потом застыла. Кровь бросилась мне в лицо. Жаром запылали щеки. Сафрон… Его рука была горячая, жилистая, шершавая. Грубая. И голос… Голос уверенного в себе человека, который знает, что добьется своего. «Одной тебе не справиться, ты выйдешь за меня».

Когда в груди больше не осталось воздуха, я резко отбросила руку Лени, отшвырнула ее подальше, как тушку убитой мыши.

— Ну, ты чего, милашка? — снова усмехнулся он.

— Что вы себе позволяете?! — возмутилась я. — А еще приличный человек! У вас так принято в городе?

— Ладно, ладно, не истери! Может, ты мне понравилась.

— А если вы мне не нравитесь?!

— Ты такая переборчивая? У тебя в деревне лучше парни?

Он откровенно издевался надо мной. Ухмылялся так гадко, что захотелось вдарить его дрыном по морде. Жаль, дрына нет, как тогда, с Сафроном… Ничего, если полезет еще раз, вмажу сумкой, там два красивых камешка, которые я подобрала на набережной неделю назад.

Но Леня больше попыток не предпринимал. Он молча рулил, став серьезным, молчал и смотрел на дорогу. А я кусала губы. Зачем он все это делал? Зачем сказал, что я ему понравилась? Я не понимала. Сафрона я понимала. Ему мать велела ко мне присмотреться еще несколько лет назад, он и присматривался: то подарок пришлет с младшим, то воду из колодца поможет вытянуть. А отец после похорон моего тяти приходил к мамке. Говорил с ней долго, один на один, меня выгнали в сени. Но я подслушала, не будь дура. Речь шла о сватовстве. Мол, и хозяйка я хорошая, и собой неплоха, и детей, даст Бог, рожу много. Перестарок, конечно, к восемнадцати годам иду, но зато послушная и молчаливая, а еще благодарна буду их семье, что возьмут меня в таком возрасте, сироту.

Мамка тогда молчала, все за сердце держалась, черная с лица сидела… Только мужа в землю положила, а тут и дочь забрать хотят. Чтобы помочь, но все же забрать. Только вечером заговорила со мной о Сафроне. Спросила — люблю ли, хочу ли замуж…

Мы с мамкой всегда говорили по душам. Чего таиться? Секретов у нас не было. Вот я и сказала ей — не знаю, ничего не чувствую к этому парню, да и замуж пока не тороплюсь. А хозяйство… Справимся вдвоем, а в покос наймем мужика из деревни за пару ягнят и кроличьи шкурки. На том и порешили. А потом и мамку Господь прибрал к себе… Кроме Сафрона, ко мне никто не сватался, писаной красавицей я никогда не была, да и на посиделки, на вечерки не ходила. Поэтому слова Лени меня удивили. Неужели в Питере девушек нет красивых? Че ко мне лезть-то?

— Эй, очнись, приехали.

Я вздрогнула от неожиданности. Тьфу, напугал. Нельзя так погружаться в свои мысли, надо отбросить прошлое и жить настоящим. Кивнула Лене и отстегнула ремень:

— Спасибо, что подвезли. Прощайте.

Он схватил меня за руку, удерживая:

— Да подожди ты, чего скачешь! Вот психанутая!

Я глянула ему в глаза. Там мелькнула усмешка и пропала. Леня достал из кармана пиджака коричневый бумажник, а из бумажника — купюру в тысячу рублей. Протянул мне:

— Держи, это от Вадима Петровича, за то, что привезла его домой в целости.

Несколько секунд я смотрела на голубенькую бумажку, а в голове крутилась мысль

— есть в этой ситуации что-то неправильное, некрасивое. А вот что — кто его знает. Мне вдруг стало противно, и я осознала, что почувствовал мальчишка на остановке, когда не хотел брать мои деньги. Я же не за тысячу рублей старалась! А они не поняли, эти двое. Тьфу!

— Мне бы хватило и простого «спасибо», — с достоинством отвела его руку и в последний раз взглянула в голубые глаза. — Только никто мне его не сказал. Прощайте.

И все же выскочила из машины, пока Леня не решил снова меня удержать. Пошла прочь, к дому, так быстро, как только могла, чуть ли не побежала. Хоть бы не погнался за мной! Не хочу я больше их видеть — ни его, ни Вадима Петровича.

В холле я прошла мимо консьержа, с которым уже здоровалась утром, а он только проводил меня взглядом. Что на мне, цветы нарисованы, или что другое? Глянула в зеркало, висевшее сбоку от лестницы. Уж лучше бы цветы, право слово! А так — обычная девчонка, скуластая, глазастая, нос картошкой, рот большой. Коса заплетена до пояса, да слабо, вон — прядки торчат из-за ушей… И главное — невзрачная вся какая-то, губы блеклые, глаза серые, волосы неопределенного светлого цвета. Да уж, красота, хоть стой хоть падай! Врать Леня не умеет, что даже странно. Все они неискренние здесь, в городе. Думают, что ложь их спасет или поможет чем-то. А ложь только дальше загоняет душу в ад. Я не превращусь в городскую. Ни за что на свете! Не дождетесь!

7 сентября