Серая мышь на тропе войны (СИ) - Гринь Ульяна Игоревна - Страница 45

Я и не хотела рассказывать. Не сейчас, не впопыхах. Матрена хорошая, ей можно будет и про Вадима, и про фиктивный брак, и про ребеночка… Но потом, все потом.

— Я буду к тебе заглядывать, пока не устроюсь, вот и покалякаем, лады?

— Лады, Васют, лады…

— Гляньте-ка, вернулась наша… городская!

От раздавшегося совсем рядом голоса меня аж передернуло. Обернулась. Сафрон стоял, щурясь от солнца, и смотрел насмешливо. Молчаливая сестра его только зыркнула недобрыми глазами и стала увязывать мешки с мукой на санках. А мой несостоявшийся жених усмехнулся:

— Говорил я вам, бабы, нет никакой тетки! Помыкалась кто знает где девонька и прибежала в родной поселок, хвост поджамши!

Он откровенно издевался. Мстил за отказ. Матрена испуганно потянула меня в сторону дома:

— Пойдем, Васюта, пойдем, милая… Не слушай!

Я и не собиралась, но следующая фраза все же настигла меня.

— Понатаскалась с кем ни попадя, блудница, а и оттуда выгнали! Что отвернулась? Срам в глаза смотреть людям? Кого теперь окручивать собралась, порченая такая без надобности честным мужикам!

Тут уж я не выдержала. Глаза застило красным туманом, и сама не поняла, как сделала два шага по отчаянно скрипящему снегу к Сафрону, а потом…

Нос его хрустнул, кулак свело от боли. Кровь брызнула на светлые отвороты тулупа, Сафрон лишь глаза скосил вниз и просто без звука осел к ограде бюро. Сестра ахнула и кинулась хлопать по щекам, а я подняла чемодан, плюнула на стервеца — жалко промахнулась! — и, отвернувшись, пошла по натоптанной тропинке прочь.

13 июля

Я вышла на крыльцо, заслонив глаза от солнца, и поискала взглядом. Нигде серого с рыжим пятна не видать. Небось, охотится. Или завалилась в тенек под яблоней и дрыхнет.

— Тайга!

Крикнула, прислушалась. Тишина. Только пчелы жужжат, тарахтенье трактора из-за перелеска раздается да скрипит ручка колодца, что у дома бабы Анфисы. Курица, активно шоркающая лапой по соломе у забора, подняла голову, глянула одним глазом, но решила, что тут ей ничего не перепадет, пошла дальше по своим куриным делам.

— Тайга!

Маленький толкнул ножкой в бок — мол, чего кричишь-то, мамка? Погладила живот, мысленно извинилась перед чадом. Покачала головой. Ладно, собака сама придет, когда проголодается. Я поставила миску с обрезками мяса и кашей на ступеньку и едва разогнулась, подперев ладонями спину. Живот перевешивал. На восьмом месяце я казалась сама себе самкой карликового слона. Такую тяжесть носить спина болела, но самое главное было расходиться утром. Встать, затопить печку, сходить за водой — а дальше уже только успевай, и вспомнить о спине некогда. Живот подвязывала мамкиным платком — чтобы не отвис. Матрена так сказала.

Только я повернулась к двери, как из-под крыльца зашкрябало, показался серый зад, вырвался пушистый хвост бубликом.

— Вот ты где! Спряталась? Жарко?

Собака высунула голову в последнюю очередь и глянула на меня заспанными глазами, вывалив язык из пасти. Смотри какая — выкопала себе убежище под крыльцом и спит там! Я похлопала ладонью по ноге:

— Ну, иди сюда, Тайга. Я тебе поесть принесла.

Хвост завилял из стороны в сторону. Тайга подскочила, подсунула тяжелую голову мне под руку и замерла. С улыбкой я потрепала собаку за ушами, почесала густую шерсть на шее. Девочка моя, единственная помощница и защитница…

Тогда зимой, на второй день моего приезда, Матренин старшенький приволок мне лохматого щенка с глупыми глазами. Я страшно обрадовалась, что не придется жить в одиночестве, но пес прожил со мной всего неделю. Однажды утром нашла его тушку на пороге — окостенелую, холодную, с вываленным набок языком. Вокруг морды снег был пеннокрасным. Отравили беднягу. И даже думать не приходилось, кто и за что. Потом я таскала с собой нож в голенище сапога. Не убью, но попугаю…

Когда Данила привез почту в следующий раз, дала ему денег и попросила найти взрослую злую собаку для охраны. И через две недели получила Тайгу — «смесь бульдога с носорогом», как выразился шофер. Мать ее была из охотничьих лаек, а отец алабай. В десять месяцев Тайгушка уже выглядела внушительно, а сейчас, к лету, заматерела, вытянулась, выросла. Лай алабалайки работал не хуже пожарной сирены, у чужих она не брала ничего их рук, а в лесу лопала только самолично убитую дичь. Ну, и, конечно, никаких цепей мы с ней не признавали. Тайга была осторожной, умной и в меру отважной собакой. А я просто полюбила ее с первого взгляда.

— Ладно, иди дрыхни дальше, — с нарочитой грубостью сказала я, отпихнув собачью башку, и Тайга сделала вид, что обиделась, отвернулась, но мы обе знали, что это просто игра. Усмехнувшись, я занесла ногу над порогом, но хриплый лай за спиной заставил вздрогнуть. Тайга не бросалась на людей, только предупреждала — их, чтобы не переходили границу без разрешения, меня, что приближается чужой. Обернувшись, я увидела Митюню — младшего из Матрениных сыновей. Он бежал по тропинке, босой и в одних шортах, размахивая большим белым конвертом:

— Васса! Васса! Тебе письмо! Заказное! И во чего!

Он влетел во двор, не обращая внимания на клацнувшую зубами от подобного неуважения Тайгу, но остановился все же недалече от крыльца. Приплясывая от нетерпения протянул конверт и почтовый бланк с ручкой:

— Вона чо. просил Данила расписаться! И вернуть ему!

— Митюнь, ну и чего бежал сломя голову? — пожурила я мальчишку, ставя подпись на бумажке. — Я б сама сходила, мне и мыло надо, и сода…

— Так это…

Паренек замялся, колупая пальцем ноги комок земли, потом сказал осторожно:

— Там по тебя один приехал. Городской. Мамка велела птицей лететь, сказать…

Городской? Что за посетитель такой важный? Боже милый, кто ко мне может приехать, кроме Вадима! Одумался, что ли… Решил повидать? Решил самолично выбить из меня бумаги о разводе?

— Что же. сосед, раз городской приехал, надо звать, уважить надо. Ты уж проводи его сюда, не сочти за тягость.

Парнишка кивнул важно и. развернувшись круто, побежал обратно. Тайга зевнула нервно, громко, и сунула нос в миску.

Я глянула на Митюнины пятки, засверкавшие по тропинке к реке, потом на конверт, который еще держала в руке. Большой, чуть потертый. Адрес написан быстрым, едва разборчивым почерком, а сверху стоял витиеватый штамп: стилизованный лев со стягом и имя «Беспалов». Снова адвокатская контора… Что же, и этот конверт пойдет по стопам предыдущих.

Поднявшись по ступенькам, я вошла в кухню. Эх, надо бы подмести хотя бы, да ладно, сойдет. Вчера полы мыла. Вытащила с шестка формы с хлебом и поставила на колченогий столик у окна — пусть остынут. Самовар уже протопился и нагрелся — аж руку жег — и я перенесла его на большой стол, поставила заварочный чайник на конфорку, смахнула крошки со столешницы.

Кто же приехал-то?

Я перестала ждать гостей уже месяца два. Сначала думала — ну, не может быть, чтобы Вадим забыл обо мне, чтобы не думал, как я и где. Потом надеялась, что мозги у мужа встанут на место, и он хоть справится о ребенке, а там, может, и признает его. В конце концов, смирилась с молчанием. Приходили только письма от адвоката, но я прочитала только первое. Там были документы о разводе, которые надо было подписать и отослать обратно. Разводиться я не собиралась до рождения ребенка. Да и по городу не скучала. Чего я там не видела? То есть. как… Все. что видела, останется со мной, в воспоминаниях, а жить все равно лучше дома. Ведь не сравнить ни воздух, ни воду, ни молоко! То ли коровы тут спокойнее, то ли уход за ними лучше, только молоко как я привыкла — жирное, густое, с пенкой! Разве ж найти такое в городе?

Корова была у меня в планах на зиму. Как раз маленький подрастет, телочка у Матрены войдет в возраст, будет у нас свое молочко. А пока договорилась с соседкой за яйца да дичь — банка молока утром, банка вечером. Муж Матренин все по заимкам да по деревням ездит, подрабатывает, ему некогда охотиться. А я тятино ружье приручила, смазала да огладила, служит мне верой и правдой. Так и жила зиму: то зайца подстрелю, то Тайга белку выследит, а то на тетеревов попадем… Огород завела весной. Семенного-то у нас осталось с прошлого года, да и бабы отдали лишки. Немного завела, чтобы точно справиться. Капусту с морковкой посадила, картошки малеха…