Ночь с убийцей (СИ) - Коротаева Ольга - Страница 44

Воя зверем, вытянула ремень из брюк мужчины и наотмашь принялась бить себя по лицу, плечами, ногам… Услышав торопливые шаги, быстро вложила ремень в безвольную руку трупа и отползла в угол. Скрипнула дверь, и я завизжала, вжимаясь в угол, разбитыми в кровь руками закрывала обнажённое тело.

Мужчина, оглядев помещение, приказал своему побледневшему спутнику вызвать главного, а сам быстро прижал пальцы к шее убитого. Шагнул ко мне, и я заверещала снова:

— Не надо… Не трогайте меня! Прошу, хватит! Мне больно… Умоляю, не надо!

— Тише, тише, — пытался «успокоить» он. — Я тебя не трону.

— А-а! — я закрыла голову руками и громче закричала: — Прошу, довольно! Я больше не выдержу…

И не подпускала к себе ни врачей, ни женщин, пока не пришёл он. Тот самый — враг моего Куная. Который спас ту сучку, что получила мою жизнь. Я вцепилась в руку мужчины и затараторила:

— Молю, пусть меня больше не трогают. Умоляю, лучше убейте! Я всё скажу… Я покажу, где она. Флешка! Я солгала, Кунай не знает, лишь я…. Сейчас покажу…

Мужчина вырвал руку и, приняв из рук женщины одеяло, накрыл меня.

— Вам надо одеться. И позвольте врач вас осмотрит…

— Не-ет! — я извернулась, не давая уколоть себя, укусила руку мужчины в белом халате и снова бросилась в ноги врагу: — Я покажу! Только не надо больше… Не давайте им меня трогать!

— Дмитрий Константинович, камеры были отключены, — услышала тихий голос. — Мы не знаем, что произошло.

Я и испугалась, и обрадовалась. Скрытые камеры могли бы разрушить мой план, но этот гад отключил их… Значит, хотел сделать то, о чём так долго и гадко говорил. Сука! Такой же, как и все. Ненавижу людей! Я молила и цеплялась за старшего до тех пор, пока он не согласился отвезти меня. Тогда я «успокоилась» и позволила дать себе одежду, но тщательно следила, чтобы доктора не сумели подойти.

Да, я на самом деле помню, куда спрятала флешку. Но лучше предложу её тому японцу, которого перед смертью нанял Ингот. Пора прикончить мою сестрёнку и её приплод. Ненавижу детей, они омерзительны! Но ради Куная больше не буду делать аборты, раз ему так нравится возиться с ними.

Верну себе любимого!

Осталось улизнуть от его врага.

Влада

Расставаться с раненым Кунаем было тяжело: долгие дни переживать о его здоровье, терзаться ночью от сладких снов, что перекликались с кошмарами, думать о том, как ошиблась, поддалась чувствам, подпустила чужого мужчину к себе, разбила семью… Но видеть его рядом, слышать низкий рокочущий голос, чувствовать знакомый головокружительный запах, оказалось невыносимо. До остановки дыхания и лопнувшего сердца в груди. Как же было больно. Да лучше бы Толя задушил меня на месте, чем потом вот так… смотреть в глаза любимому и гнать его вон.

Я убегала. Домой, скорее к дочке. Но во дворе меня не ждала служебная машина, а улица встретила холодным пронзительным ветром, несущим с севера дожди и грозу.

Я не слышала за спиной шаги, но знала, что Кунай не отстанет, теперь он будет меня охранять, пока не найдет для властей то, что ищет. Будет рядом, преследовать и мучить.

На расстоянии проживать разлуку было легче. Я будто отстранилась от боли, вырвала любовь и ради дочки как-то жила, а теперь все оголилось, словно я ступила босыми ногами в лужу, а в темечко шваркнуло молнией.

Не мой. Я должна это помнить. Должна.

Сестра так настрадалась в жизни, что отобрать у нее последнее я не посмею. Ни у нее, ни у любой другой. Я не стану разлучницей.

Украдкой обернувшись, наткнулась на темный глубокий взгляд и чуть не ошпарилась. Такой он был горячий и пронзительный. Не нужно так смотреть, умоляю…

— Уходи.

Я отвернулась, стараясь не разглядывать его зашитые скобами раны, что теперь станут шрамами, не запоминать черты, которые я помнила до мелочей, даже морщинку на лбу и щербинку на губе, не любоваться туго завязанными волосами цвета вороньего крыла и блестящими глазами, будто угольками. Справляясь со слабостью и тошнотой, поплелась куда-то вперед, к остановке, подгоняемая порывистым ветром, придавленная тяжелым набухшим небом.

Сказанное мужем не укладывалось в голове. Я прекрасно могла отделить воспоминания, свои и сестры, и среди них, два года назад не было Куная, не было никакой измены. Вранье! Это какой-то маразм, я не свихнулась, я все прекрасно помню. Дара — Толина дочь. Точка. Почему глаза у нее раскосые? Почему черные? Да не знаю я! И не хочу знать.

Бесплоден он, как же!

И я не беременна. Задержка пару дней всего, а с этими нервами и переживаниями на полгода легко может затянуться. Не могу я носить под сердцем ребенка Куная. Это было бы жестоко, Боже.

Тело пронзило колючим холодом, я сжалась и обняла себя руками. И что теперь?

Кунай обнял меня со спины, прижал к своему тёплому телу и, приподняв над землёй, понёс к темной громадине фургона.

— Покажешь, где ты выбросила куклу? — спросил так, будто не было ни появления Тэкэры, ни ужасающих событий в логове Ингота. Словно мы скрывались от врагов и просто собирались поехать в наш уютный лесной домик.

Открыв дверцу, Кунай практически внёс меня в машину и по-хозяйски пристегнул. Только я хотела возразить, оттолкнуть, как раздалась трель звонка. Мужчина вынул потёртый сотовый с нарисованным на корпусе четырёхзначным номером из кармана и прижал к уху:

— Да.

Лицо его будто окаменело, а голос говорившего был слишком быстр и тих, чтобы разобрать, о чём речь. Больше мужчина не произнёс ни слова. Отключился и молча убрал телефон, на меня не смотрел, но я чувствовала…

— Тэкэра сбежала, — неохотно ответил он и скривился: — Убила двоих. Одного прикончила в камере, второго… позже.

— И что теперь?

— Едем!

Он сел на место водителя. Взревел мотор, как зверь. Мимо понеслись деревья и дома. Сохраняя молчание, мы выехали из города. Я думала, как себя вести с ним, как не дрожать и не смотреть на Куная с тоской. Как, демоны, не чувствовать вину за то, что люблю?!

Кунай смотрел перед собой, поджимал губы, на щеках его танцевали желваки.

— Как Дара? — неожиданно спросил он.

— Какая разница? — огрызнулась я и отвернулась в окно, хотя так хотелось посмотреть в его темные глаза, утонуть в них.

— Я скучал по мелкой.

— Не стоило. Не строй из себя папочку. Ты все равно не будешь рядом, зачем привязываешь, пытаешься делать вид, что все в порядке? Перестань, умоляю…

— Есть хочешь? — перебил он. — Я слышал, что беременные постоянно хотят есть, и нельзя отказывать им в любом гастрономическом капризе. Всё это полезно для ребёнка.

— Ты меня слышишь?! Я не беременна! И от тебя никогда не буду! — повернула голову и выставила перед собой руки, как клешни краба. Хотелось впиться ногтями в его красивое лицо, даже с ранами и порезами, чтобы не был таким хорошим. Чтобы разозлился на мои выходки, ударил, обидел, чтобы РА-ЗО-ЧА-РО-ВАЛ!

— Прости, — улыбнулся он. Снова стал суровым. — Я не должен был на тебя давить, но… Ты моя, Влада. А я твой. Так получилось. Ещё утром готовился смириться с судьбой, пойти в тюрьму до конца дней, не увидеть своего малыша, но сейчас… — Он сглотнул и кинул на меня короткий взгляд. — Сейчас я готов сражаться, чтобы остаться с тобой. С вами. Ты мне дорога… Стала дорога. Ты, Влада, — моя Тэкэра.

— Замолчи! — я вскинула руку, будто на меня напал рой пчел-убийц, и отвернулась, вжалась в стекло, словно это поможет не слышать его голос и не вдыхать запах: терпкий, немного острый, мускусно-глубокий. Влетающий в нос и заставляющий меня скручиваться на сиденье и сжимать коленки между собой. — У тебя есть жена, и она моя сестра. У меня есть принципы, ты знаешь, что я пережила с Толей, я не стану такой, как он. Молчи, потому что я и так топчусь по своей душе грязными ботинками за то, что тебя… — недосказала, отмахнулась, процедила сквозь зубы: — Ярослава — твоя семья, ты ведь ее не можешь бросить. Она столько преодолела и пережила, чтобы вы были вместе. Я тебе не позволю оставить ее в тяжелый момент, как бы она ни была жестока — сестра заслужила счастье. Я видела ее воспоминания изнутри, поверь, никому такого не пожелаешь…