Бессилие и ужас в театре кукол (СИ) - Ставрогин Максим - Страница 17

— Ты чего тут делаешь?

— А ты?.. — очень тихо, едва сдерживая дрожь, прошептал Марк спустя несколько долгих секунд.

— Сам как думаешь? Увидел, что ты сваливаешь, и пошёл следом за тобой. Ты чего там высматривал?

Он подошёл к кустам и заглянул через них на дорогу, где только что шёл старик. Всеми фибрами души Юмалов надеялся на то, что эти двое исчезнут, словно приведения. Так же, как в фильмах. Чтобы всё это было лишь его больным воображением или фантомами. Но Коля прищурился и громко закричал: «Старик, привет!». Парень стал махать ему рукой и улыбаться. А в ответ со стороны леса раздалось горловое и прокуренное: «Бхве!». От этой сцены и пережитого стресса Марку стало плохо. Он чуть не потерял сознание. Однако пощёчина, которая внезапно прилетела со стороны Белого, вернула его к реальности.

— Ты чего это? Так, а ну пошли к остальным. Всё, хватит по лесам шататься, — Коля говорил сурово, но в то же время как-то по доброму и заботливо, помогая при этом мальчику подняться. Марк тогда подумал: «Верно, ему нравится казаться добрым и помогать всем без разбору…». После этой мысли мальчик с нескрываемым отвращением оттолкнул от себя парня и прошипел ему что-то невнятное, но явно оскорбительное, чем ввёл беднягу в ступор.

— И чего ты застрял на месте? Пошли уже, — проговорил Юмалов, разворачиваясь к Коле спиной и направляясь примерно в ту сторону, откуда пришёл.

Легендарная баня представляла собой очень старое, уже ушедшее под землю здание. Марк с Колей прошли мимо Двойки, которая безразлично окинула их своим взглядом, и вошли внутрь. Мальчик побаивался, что с них спроситься, мол почему это они отстали и где были? Но дела никому не было. К тому времени внутри уже вовсю кипел очередной монолог Ромы. Он с упоением о чём-то рассказывал и размахивал руками. Не вслушиваясь в поток бреда, Юмалов прошёл в дальний край бани, в котором никого ещё было, сел на пол и облокотился о стену.

— Представляете, захожу, значит, в комнату, а она там… с этим гадом, а ещё один стоит в стороне и снимает. Честно, я думал, что такое только в фильмах бывает, а тут те на… Я чудом тогда не провалился опять в депрессию. А вы знали, что у меня депрессия была? С четырнадцати до шестнадцати лет! Ну да ладно, не о том история. Тогда мне капец хреново было, но вы ведь даже и не заметили моих страданий, да ведь? Вот как! В общем, мне мало того, что удалось спрятать эти глубокие чувства, так я ещё и победил их. Я всеми силами старался преодолеть в себе эту боль и смог ведь! Уже через пару недель мне было плевать на неё и всю ту ситуацию.

— Впечатляет… — Совершенно неожиданно для всех отозвался из своего угла Марк. — Впрочем, тот, кто хорошо справляется с болью душевной, всегда слаб в противлении физическим страданиям, — сказал он самым спокойным тоном, но в полной тишине помещения эти слова раздались, подобно грому.

Эта короткая фраза, брошенная как бы невзначай, звучала как вызов, и все прекрасно это понимали или хотя бы чувствовали. Понимал и Рома. Он осмотрелся кругом и приметил камни, лежащие у печи. Недолго размышляя, он, высоко подняв голову и держа спину прямо, подошёл к камням у печи и взял один из них в руку. Движением было уверенным и быстрым, но стоило ему схватиться за раскалённую породу, как тело его дрогнуло. Совсем скоро он уже весь дрожал от ужасной боли, но каким-то чудом этот парень сумел не поморщиться и не выбросить раскалённый булыжник. Преодолев себя, он поднял руку с зажатым в ней камнем над своей головой и прошёлся от одного края бани до другого. Всё время с вызовом и пылающей гордостью глядя на Марка. В это время Коля незаметно подошёл к Юмалову и тихо сказал ему.

— Зачем ты сказал это?

— И сам прекрасно знаешь… чтобы раззадорить и повеселиться. Видишь, как забавно получилось?

— Повеселиться?

— Веселье, друг мой, даже самое малое — большая ценность. Его приходится с трудом отыскивать, всё ведь уже предначертано, всё вторично. Ничего настоящее или стоящего. Мир симулякров, тьфу! Тут так скучно и так гадко жить. Наши жизни лишь шутка, но находится в этой шутке — совсем не весело. Вот и приходится искать способ повеселить себя. Получается это слишком уж редко. Такие моменты ценить надо.

— Ну, не знаю, я тебе на это вот что скажу… Ба! Да он сознание потерял, ты посмотри!

— А, и правда, — с какой-то намеренно фальшивой обеспокоенностью сказал Марк, но выражение его лица оставалось в высшей степени скучающим и безразличным.

— Этот дурак чуть ли не до кости руку себе сжёг! Звоните в скорую! — произнёс один из друзей Ромы.

— Знаешь, а ведь это был очень плохой поступок с твоей стороны, — с укором посмотрел на Марка Коля.

— Отнюдь. Я дал ему урок одной из главных добродетелей — мудрости. Может в следующий раз он будет мудрее и не станет так тупо калечиться из-за чужих слов? Впрочем, мужества ему не занимать, не так ли? А это вроде тоже добродетель… у кого-то.

— Не надо скорой! — вдруг прохрипел покрасневший и опухший Рома, придя в себя на руках у друзей.

— О, очнулся, — послышался радостный голос.

— Ну ты и мразь, Малина! — прохрипел другой.

— Это ты просто других моих пороков не знаешь, — сухо ответил Марк и выжидающе оглядел поднимающегося Рому. Рука его и правда была сожжена до безобразия. Камень даже прилип к коже, въелся в неё. Во время паники подростки, когда их товарищ упал на пол, схватили кочергу и с силой оторвали булыжник вместе с большим куском мяса. Даже представить было нельзя, как заживёт это кровавое месиво и заживёт ли?

— Например? — злобно прохрипел Рома Петров, но, видимо, недостаточно злобно, чтобы задание было выполнено. Эта надоедливая просьба разозлить бугая никуда не пропала. Так и осталась висеть.

И тогда Марк крепко задумался: «Он всё ещё не зол на меня? Серьёзно? Но что же более всего злит таких, как он? Надо срочно придумать хоть что-нибудь. Ах да! Вспомнил!».

— Я гей, — проговорил он самоуверенно. Хотя в мыслях его вертелось: «Да разве же это порок? Ну да и ладно, для таких, как он, эти два слова — как волшебное заклинание, произнёс — и они в бешенстве».

Стоило ему это сказать, как задание тут же пропало, а «Ур» повысился со второго до третьего. Марк улыбнулся, но в следующую же секунду его кто-то толкнул, да так, что он отлетел боком прямо в стену. Обернувшись, юноша увидел, как все, кроме Коли, стали обступать его и с ухмылками, полными презрения, осматривать. «Как зверьё. Да уж, вот сейчас я и повеселюсь…», — подумалось ему.

— Белый, а ну иди стой на шухер!

— А-а? Но…

— Быстро! — крикнул на него все ещё шатающийся из-за боли Рома.

Николай, опустив голову, послушно пошёл ко входу и сел там на пол, как-то печально выглядывая в предбанник. Тем временем Марка окружили. Сразу бить его не стали, а решили для начала поговорить, а если быть точнее, то попытаться поиздеваться над ним.

— Ты где живёшь?

— Тебе какое дело? — отозвался Юмалов.

— Говори по доброму, мы всё равно узнаем! — Злобно ответили ему и чуть толкнули ногой в плечо.

— На Н — й проспекте, — соврал Марк.

— Там же нормальные пацаны живут, как ты вообще с такими волосами жив ещё? Короче, ты же понимаешь, что мы всем там расскажем про тебя, и тебя все, только увидят, сразу будут бить? Тебе не дадут нормально жить, тебя будут опускать и опускать, — стал его пытаться запугать Петров. — Но если ты отдашь нам свой телефон, мы никому не скажем. Понял?

Марк не ответил, а лишь закатил глаза. Озлобленный, Рома поднял вверх ногу и пнул наглеца, отбрасывая его к стене и крича: «Понял?!». Сам же Марк в это время подумал: «Как же плохо этот парень бьёт ногами! Даже не бьёт, а просто толкает! Неудачник».

— Ты чего лыбешься, урод? Смешно тебе, что ли? Ты телефон-то отдашь?

— Нет, не отдам.

— Тебе чё, техника важнее жизни? — спросил кто-то в стороне.

Далее разговор как-то не завязался. По очереди к нему подходили и пинали подростки, изредка приговаривая что-то вроде: «Ты теперь будешь нам носки стирать» — и всё в таком духе. Руками они его бить не желали, так как «даже трогать противно». Впрочем, никто из них не умел правильно наносить удары, а потому Марку даже больно не было, напротив, он надеялся, что если его побьют, то он снимает побои и просто пойдёт с ними в полицию. Однако такими темпами у него могло не остаться и самого малого синяка. Это его расстраивало. Тогда он стал подумывать о том, чтобы дать какой-нибудь отпор, но что-то его останавливало.