Клятва (СИ) - Костылева Мария - Страница 21

— Девушка, что ли?

Герек хмуро посмотрел на неё исподлобья.

— Девушка, да. Так что это за шрамы? Они не обычные, так ведь? Это была реакция на мою магию, я почти уверен. Я тогда силу брал из какого-то очень светлого мира… точно не знаю, но по ощущениям, это совсем не тот мир, где приветствовались бы чары белоборских болот.

Элья вздохнула и прикрыла глаза.

— Я была не самой послушной служанкой, — сказала она. — Поначалу. Потом поняла, что если меня ещё раз ударят, я не вынесу, и стала куда сговорчивее… После каждого такого удара валяешься, не поднимаясь, часа четыре и мечтаешь сдохнуть. И дело даже не в том, что у тарраганы тяжёлая рука… Просто у неё ещё и не самый обычный хлыст… Эти шрамы иногда побаливают… по-прежнему… но такое — впервые… — Элья посмотрела на мага из-под полуопущенных век. — Герек, можно попить?

Он взял кружку со стола, ушёл на кухню и вернулся с водой. Когда Элья, морщась, приподнялась, поддержал её за плечо и не убирал руку, пока она пила.

— Спасибо.

Она улеглась обратно и услышала, как Герек снова поставил кружку на стол.

— Тебе совершенно необязательно со мной сидеть, — заметила Элья.

— Необязательно, — согласился он. — Но на сегодня я сделал все дела, а выходить на улицу не хочется.

«А ещё ты чувствуешь себя виноватым, но никогда в жизни в этом не признаешься», — мысленно закончила она за него.

Однако ругаться сил не было, поэтому сказала Элья другое:

— Обычно, когда ты заканчиваешь дела, ты сидишь наверху. Заметь: я даже не спрашиваю, что ты там делаешь. Хотя мне любопытно.

— Да вообще-то ничего особенного, — отозвался Герек. — Можно сказать, что я разгадываю головоломки… Тебе не холодно? Можно растопить печку. Или масляную лампу зажечь хотя бы.

— Не холодно… Почему, кстати, у тебя нет ни одного светового кристалла? Масляные лампы — это прошлый век.

— Я никогда не любил искусственный огонь. А после Лесного Клана вообще привык обходиться без него.

— Да, они тоже не любят, — припомнила Элья. — Гарле-каи заботилась о том, чтобы в доме всегда был огонь, но только живой.

— Ну, для них огонь — это вообще святое. Ты ведь видела их знак, да?

Маг расстегнул верхние пуговицы рубашки и неожиданно извлёк болтавшийся на шее шнурок. Приглядевшись, Элья разглядела металлическую подвеску в виде костра, вписанного в венок из листьев. Маленькое, бесцветное и довольно неказистое украшение — но, наверное, для Герека оно что-то значило, раз он носил его на себе.

— Этот знак был вырезан на доме Гарле-каи, — сказала Элья. — Но что он означает, я понятия не имею. Честно говоря, вообще не понимаю, почему их эмблемой стал огонь, если это, как ты говоришь, «смерть для леса».

— Костёр, — поправил её Герек. — Огонь может приручить и человек без магического дара. Знак означает именно прирученный огонь. Вообще костёр — это очень важный символ для Лесного Клана, у него сложная трактовка. Я вряд ли смогу правильно объяснить, я же не родился там… Ну, в общем… У костра ждут тех, кто ушёл на охоту, например. У костра ждут тех, кто умер — по поверьям Клана, души иногда посещают живых, слетаясь к огню, как мотыльки. Заблудившийся человек пойдёт на огонёк — и вполне может оказаться, что там ждут именно его. А может, и нет… Идти на огонь — это и риск, и надежда. Пока не придёшь, не узнаешь.

— А что он значит для тебя? — спросила Элья. — Ты ведь тоже не просто так пришёл к моему костру в тот день, верно?

Герек пожал плечами и, убрав знак обратно под рубашку, застегнул пуговицы.

— Не знаю, — сказал он. — Для меня конкретно эта штука — память о времени, проведённом мною в Лесном Клане, и о том, что я там приобрёл. Только и всего.

— Понятно, — отозвалась Элья, про себя отметив, что он так и не ответил на вопрос, почему тогда бросил лодку и отправился к неизвестному костру. — Почитай мне Ильвикура.

— Чего?

— Ну, стихи почитай, пожалуйста. Тебе ведь всё равно нечего делать, ты же сам говорил.

Элье стоило больших усилий сдержать улыбку, произнося эти слова. Девушка была почти уверена, что Герек отговорится, вспомнит о какой-нибудь головоломке, срочно требующей разгадки, или о заказанном на завтра порошке, который необходимо приготовить.

И всё-таки улыбнулась, заметив, как он обречённо листает сборник. Но улыбнулась скорее радостно — ей уже очень много лет никто не читал вслух.

Когда последний перейду порог,

Я, может, стану влагою небесной

И облаком над синевой дорог

Я поплыву на звук любимой песни…

Элья прикрыла глаза, стараясь сосредоточиться не на бухавшей в голове боли и не на горящей спине — а на этом голосе, обладатель которого был далеко не самым лучшим чтецом из всех, которых Элье приходилось слушать в своей жизни, но всё же он был и он читал.

Интересно, чем всё-таки после смерти стал Ильвикур? Облаком? Дождём, который пролился в реку, чтобы «обнять волной любимый берег»? Ветром?..

«Я бы стала ветром, — подумала Элья. — Если бы у меня был выбор, я бы стала именно ветром…»

Она хотела спросить у Герека, что бы он предпочёл на месте поэта, но маг, закончив читать один стих, тут же, без перехода, начал бубнить следующий, и Элья не стала его прерывать.

На Элье всё заживало, как на собаке.

— Возможно, это потому, что ты всё-таки немножко нежить, — рассудил «добрый» Герек. — У этих тварей очень высокая способность к регенерации.

— Сам ты тварь, — сказала ему Элья.

Сославшись на большой объём заказов из аптек, маг следующие пару дней не уходил в город. Элья догадывалась, что он просто не хочет оставлять её одну, пока она поправляется, и была ему благодарна.

Звонкий месяц заканчивался, начинался сенной. Небо Кабрийского округа обжигало жителей Тангроля, однако там, где стоял дом Герека, всегда легко было отыскать прохладный ветер, а если подняться ещё повыше в горы, то о жаре можно было вообще забыть. Однако Элья не поднималась. Она в принципе старалась как можно реже выходить из дома, кроме разве что просто за порогом постоять. Она даже к обрыву почти не приближалась — вне зависимости от того, находился Герек рядом или нет, её на этом месте охватывала странная тоска по дальним землям, хотелось тотчас же отправиться в путь.

— Когда я не думаю о Сакта-Кей, я начинаю думать об архипелаге, где земли Альбатроса, — сказала она Гереку, когда они однажды собирались в город за продуктами и задержались у того самого обрыва. Просто потому, что у него невозможно было не задержаться, если рядом проходишь. — Мне с детства говорили, что альбатросцев всегда тянет к своим корням… Но я раньше и не подозревала, что мне так захочется побывать в тех местах. Тем более, там теперь никого нет… Я так и представляю, знаешь, скалистые склоны над морем и пустые дома из гладких, обкатанных водой камней, и укрытые шкурами крыши… Я видела их деревни на картинках.

— Надень капюшон, — сказал Герек.

Элья послушалась, и они вместе пошли в Тангроль.

Она поначалу обижалась, если он не поддерживал разговор — особенно в те мгновения, когда её тянуло поговорить о чём-то таком, личном. Однако внимательно понаблюдав за магом, Элья поняла, что он просто не знает, как на это реагировать. И, кажется, даже пугается, что придётся отвечать откровенностью на откровенность. И чем больше она раздумывала над причинами, над тем, как человек с таким подвешенным языком может быть настолько отстранённым, чем тщательнее подбирала слова, тем больше становилась похожа на ту Элью, которой была когда-то. И которая никогда не стала бы злиться на то, что приходится под кого-то подстраиваться.

Однако случалось такое редко. Во-первых, потому что Герек по-прежнему бывал просто невыносимым типом, к тому же продолжал вызывать инстинктивный страх. Во-вторых, потому что влияние клятвы усиливалось; Элья становилась всё более раздражительной, готова была в любой момент удариться в панику — и тогда обрушивалась на Герека с проклятиями и всей силой оставшейся в ней «тьмы», потому что именно Герек был во всём этом виноват.