Оплот добродетели (СИ) - Демина Карина - Страница 23

Это да.

Это возможно. И главное, на правду похоже.

— Многие знали, что вы желаете нанести визит брату своему, — Эрра выставила точеную ножку и теперь шевелила пальчиками. На каждом поблескивал лунный камень. Щиколотку дважды обвивала тонкая цепочка весьма невзрачная с виду, но стоившая едва ли не больше, чем весь драгоценный узор на коже Некко. — Информация, конечно, значилась, как закрытая, но сами понимаете, сборы не могли не остаться незамеченными.

Данияр кивнул. И закрыл глаза, когда головы коснулись мягкие руки Некко.

— Вычислить маршрут не так и сложно, — продолжила Эрра свою мысль. — Медузу… тоже не проблема, если есть доступ на ферму. Жаль, нельзя образцы отослать, там давно уже определенные линии выращивают, по генетическим маркерам можно было бы определить, она им принадлежит или дикарь. Конечно, обращение требует определенных навыков, но тоже не сказать, чтобы запредельно сложно.

Данияр позволил заплести себе косы.

И поднялся.

Вздохнул. Взглянул на своих женщин, которые молчали, делая вид, что совершенно точно не имеют отношения к нынешнему разговору. И лишь Эрра проворчала:

— Не шлялся бы ты по кораблю в одиночестве…

Кивком подтвердила согласие с ней Заххара, а Некко заметила:

— Если нравится кто, лучше сюда приводи…

Все трое кивнули.

И вот что с ними делать?

Данияр поднялся и, обозрев гарем, сказал:

— Прятаться я не собираюсь.

По глазам было видно, что решение это восторга не вызывает.

— Завтракать пора, — первой поднялась Эрра, мягкое текучее движение. Так двигается медная гадюка, хозяйка Дальних песков. — Как понимаю, мы идем?

На тонком запястье зазвенели браслеты, аккурат, что чешуи гадючьи.

Труди говорила.

Много.

Кахраю казалось, что толстая эта женщина в принципе не способна молчать, что молчание каким-то образом разрывает ее изнутри, вынуждая распахивать накрашенный алой помадой рот. Она извергала слова, взмахивала руками, распространяя вонь духов и тела.

— И я вас спрашиваю, кто кладет сырой кирранский орех в мясную начинку?! — возмущение ее было столь искренним и ярким, что Кахрай от души посочувствовал человеку, совершившему — кто бы мог подумать? — столь непростительную ошибку. — А вот это?

Она ткнула вилкой в нечто небольшое, округлое и осклизлое, к чему Кахрай по доброй воле не притронулся бы.

— Разве это похоже на диержские арборини?

— Не знаю, — вынужден был признаться Кахрай, который понятия не имел, как именно должны выглядеть упомянутые арборини.

— Я вам скажу! Они думают, что смогут обмануть нас! — Труди ткнула вилкой в шарик, но тот крутанулся, брызнув желтоватым соусом, более похожим на слизь куманского осьминога. — Это мировой заговор производителей полуфабрикатов!

— Ужас какой, — сказала Шарлотта, наматывая на вилку что-то длинное и напоминающее волосы.

— Именно. вот вы когда-нибудь задумывались над тем, что едите? Насколько современная еда далека от исторических Традиций?

Тойтек прикрыл глаза.

Он, медленно поглощавший белково-минеральный коктейль, был избавлен необходимости поддерживать застольную беседу. И Кахрай от души ему завидовал.

— Не представляю.

— Вот! И никто не представляет! — Труди все-таки загнала комок теста в угол, и с немалым наслаждением проткнула вилкой. Слегка встряхнула. Уставилась так, будто ожидала от несчастного арборини подвоха, но отправила-таки в рот. Алые губы раскрылись. И сомкнулись. Вытянулись. Дернулась щека. Глаза закатились. И Кахрай подумал, что может, несчастная-таки рухнет в обморок.

Не повезло.

— Ужасно, — произнесла Труди с чувством огромного внутреннего удовлетворения. — Они использовали мьельский шпинат вместо массажского, и сливки растительные. А еще…

Лотта беззвучно вздохнула.

И отложила вилку.

— Спасибо, — сказала она, поднимаясь. — Кажется, я уже сыта…

— Напрасно, — Труди с необычайным вдохновением пережевывала оставшийся комок. — Ты ж десерт не пробовала.

— Обойдусь.

— И зря. Женщина должна есть. Когда женщина ест, она счастлива. А счастливая женщина радует окружающих!

Судя по собственным объемам, Труди окружающих очень радовала.

Кахрай тоже поднялся.

— Мы вас проводим.

— Спасибо, но…

— Милочка, — Труди подвинула к себе следующую тарелку, — не отказывайтесь. Мужчины — существа пугливые, один раз откажете, другой не рискнут предложить. А этот вроде ничего, крупный и ест много.

— А это важно? — оживилась Шарлотта.

— Конечно, — Труди смотрела с тем чувством собственного превосходства, которое со временем появляется у женщин опытных, не единожды столкнувшихся с несправедливостью мира и всецело познавших его сложность и глубину. — Это ж еще наши предки знали. Кто ест, тот и работает, так они говорили. Меня еще бабушка моя учила. Так и учила. Труди, коль мужик в тарелке еле-еле ковыряется, то и в койке ковыряться станет, а уж чего там он наковыряет, то одним богам известно… а этот вроде ничего. Крупненький.

Кахрай ощутил, что краснеет.

Совершенно бестолково и, главное, бессмысленно.

— Ишь, и стесняется, — почти умилилась Труди. — Идите уже, а я на кухню загляну… побеседую, чтоб обед нормальный подали…

— Вы к себе, — поинтересовался Кахрай. А Шарлотта пожала плечами. Она совершенно не представляла, что делать дальше.

То есть, цель у нее имелась.

Но вот только цель и… и наверное, стоит прогуляться, присмотреться, познакомиться с иными кандидатами, список которых Лотта составила, но теперь испытывала некоторые сомнения в реальности его реализации. Лайнер оказался слишком большим, чтобы надеяться на случайную встречу.

— Я… пожалуй… в оранжерею, — решилась Лотта. — Пишут, что здесь отличная оранжерея…

…поддержание которой обходилось в весьма круглую сумму, что было вовсе не понятно, ибо на оранжерею в поместье, занимавшую втрое большую площадь, уходили куда меньшие деньги.

— Вы не будете возражать, если мы составим компанию? — поинтересовался Кахрай.

И улыбку изобразил.

Как-то у него… не очень получилось. А с другой стороны, помнится, в «Печальном воителе» герой тоже был суровым воином, весьма далеким от понимания того, как следует правильно ухаживать за девушкой. Он мучился, не находя слов, чтобы рассказать о своих чувствах к прекрасной Мередит, и лишь случай помог ему открыться. Лотта искоса посмотрела на человека, пытаясь понять, мучается он влюбленностью или пока не осознает ее? Или ему просто-напросто скучно? Но так ничего и не решила. А потому пожала плечами и сказала:

— Буду рада. Я еще не очень хорошо ориентируюсь здесь.

Ответом стал весьма сдержанный кивок.

А оранжерея и вправду впечатляла.

Лотту окутал горячий влажный воздух, моментально пропитавший легкую ткань ее блузки. И эта блузка разом прилипла к телу. По спине потекла струйка пота, и стало как-то неловко. Впрочем, неловкость эта длилась недолго.

Где-то вверху зашипели скрытые в зарослях распылители, выпуская струи влажного тумана, что оседал на зеленых листьях россыпями мелких капель. Они собирались в капли крупные, а те сливались в водяные нити, которые уже тянулись вниз. И листья вздрагивали, приходили в движение, что отдавая эту украденную влагу, что принимая ее. Тут же тихо зашипели воздушные пушки, рождая теплый ветер, который сорвал горсть ярко-красных лепестков, закружил и осыпал Шарлотту с ног до головы.

Лепестки пахли мятой.

Лотта сняла один.

— Ильванский колокольчик, — заметил Кахрай, указывая куда-то в хитросплетение лиан, что поднимались по стене, укрывая ее плотным ковром. Влажные стебли их походили на змей, и чешуя мелкой коры лишь усугубляла сходство. — Крайне капризное существо. И цветет редко. Нам повезло.

Запах изменился. К мятным нотам добавился едва ощутимый аромат ванили.

— Смотрите, вон там…

Они стояли на узком мостике, что протянулся над зеленой живой бездной. Где-то внизу покачивались огромные листья, напомнившие Шарлотте уши огромного слона. Сквозь дыры в них торчали хрупкие хлысты, покрытые рыжим пухом, что то поднимался, то опускался, меняя узор. Карабкались выше вьюнки, медленно поднимал корявые ветви кристаллический аморфник, который в оранжерее Лотты никак не желал расти, а здесь, вот удивительно, вполне неплохо себя чувствовал. Во всяком случае, кора его обрела характерный зеленоватый отлив, а значит, вскоре и вовсе растрескается на сотни мелких кристаллов.