Для тебя я ведьма (СИ) - Вечер Ляна - Страница 23

— Дорога заканчивается поляной, безумная там. Жду ваших распоряжений, — я старалась отдать голосу всю кротость, на которую была способна.

Синьорина Эспозито не могла исполнять обязанности командира — бедняжку лихорадило. Страх перед ведьмами и желание занять пост судьи Польнео — отвага на грани слабоумия.

— Мими, мы ждём, — Тор тряхнул наблюдательницу за плечо.

— Я останусь здесь.

— Идея! — он потянул Мими к себе. — Выпихну тебя к ведьме, а когда она закончит, п-п-пристрелю полоумную и не обделаюсь.

— Вы не можете! Тогда моё завещание… даже если тело не будет найдено, через год меня объявят умершей.

— Год — это целая вечность, — моё сердце окутал туман мести. — Придумаем что-нибудь.

Мими, пытаясь упираться, трепыхалась в стальной хватке командира. По мраморным щёчкам катились хрустальные слёзы, она кривила губки в мольбе, но Торе это не остановило. Образ идеальной женщины осыпался старой фреской, обнажив трусливую девчонку, не знавшую цену словам и поступкам. Сальваторе не собирался воплощать «идею», он хотел выбить из Мими желание идти по головам в угоду карьере.

— Торе, постой, — я старалась говорить тише, — слишком близко. — Только крутой пригорок разделял нашу троицу и безумную ведьму.

Сердце зашлось ударами, я закрыла глаза, воссоздавая запах утреннего кофе и выпечки из столовой синьора Ландольфи. Рулон воспоминаний развернулся — дыхание выровнялось, смрад безумия ослаб.

— Обычно я не такой добрый, но с похмелья… — шепнул Тор и отпустил наблюдательницу.

Синьорина Эспозито, кажется, не поняла, что произошло. Молча глотая слёзы, она села и, подобрав колени к груди, уставилась под ноги. Хотелось верить, что кукольную голову занимают правильные мысли, ну или хотя бы их ростки.

Я опустилась на землю и ползком добралась до вершины горки. Среди остатков стихшего пира, ковыляя, суетилась наша добыча. Ведьма хватала объедки и складывала в прохудившийся мешок. Куски хлеба, надкушенные яблоки, раздавленные виноградинки вываливались через дырки в ткани размером с кулак. Дочь бездны с жадностью цепляла кривыми пальцами потерянное и упорно совала обратно. Несколько раз обошла жертвенный камень, что-то бормоча себе под нос и, собрав горсть свиных потрохов, спрятала в карман грязного передника.

Во взгляде полоумной не было ничего, кроме голода и бесконечной усталости. Эта женщина стояла на пороге мучительной смерти — последней ступени сумасшествия, когда бездне уже плевать на своё дитя. Хозяин выжал соки, выпил до дна, а голоса тёмных духов в голове слились в бесконечном шуме. Она больше не могла навести порчу, наслать проклятье. Разум ведьмы ослаб до предела, но в сердце гуляли тени надежды.

В нищете больше остального ненавидела сосущий голод — сунуть в рот хоть корку чёрствого хлеба, хоть щепоть размоченного зерна, лишь бы не чувствовать этот ужас. И сейчас вид искалеченной безумием сестры, собирающей остатки щедрого пира, разрывал душу, вызывал желание орать и рыдать.

— Амэ, я никогда не встречал таких… — вздрогнула от шёпота Торе рядом. Он с болью смотрел, как уродливое дитя бездны с всхлипами радуется находке — нетронутому персику.

— Не многие доживают до этого, — горло и сердце сдавило отчаянье. Поднимаясь, я не чувствовала ног.

Женщина посмотрела на меня. Нависшие веки, косматые брови, простодушная беззубая улыбка — мне захотелось вырвать из груди пульсирующий комок боли. Сальваторе переводил потерянный взгляд с ведьмы на меня. Ловчий по-детски наивно надеялся обойтись без выстрела, уйти, не оставив за спиной костёр.

— Ей нужна эта пуля, Торе, — не знаю, кому больше требовались эти слова — мне или любимому.

В руках кудрявого командира появился пистолет, украшенный гравировками-завитушками. Секунда — их глаза встретились, дочь бездны протянула своему палачу жёлто-красный персик.

— О, Великий Брат помоги мне… — отчаянно взмолился Сальваторе. Он опустил оружие и утёр взмокший лоб рукавом.

Клянусь, козлоногим, я слышала, как из шума в голове ведьмы вырвался писклявый тёмный дух. Женщина зашептала смертоносное проклятье — медленно, сбивчиво, коверкая слова древнего языка.

— Fermati con il nome di Silvano, — дождавшись подходящей паузы, я прервала заклинание. Ведьма с облегчением вздохнула.

Заметила макушку синьорины Мими за пригорком. Наблюдательница, как ей и положено — наблюдала… Боясь выйти на поляну, трусливо прячась — позор святейшей инквизиции. Я перевела глаза на безумную. Она всё ещё стояла с протянутой рукой, держа на ладони персик, и с надеждой смотрела на Торе. Он сглотнул комок сомнений и направил дуло пистолета на женщину. О, печати, эта дочь бездны сполна поплатилась за грехи, переступив черту сумасшествия, за которой нет ничего, кроме пустоты и надежды на искупление. Надежда — самое отвратительное из чувств, ведущее в темноту, заставляющее верить в светлый финал. Непослушными пальцами отыскала серебряную печать в сумке на поясе и, забрав персик, вложила в руку сестры. Ведьма удивлённо посмотрела на медальон, подняла на меня растерянные глаза и, застыв на мгновение, вознесла руки к небу. Она не знала слов хвалы, я — забыла. Мы молились вместе, просили Великого Брата сердцем. Перед лицом смерти, в ожидании избавления единственной необходимой вещью остаётся прощение. Шаг назад, второй, третий… — выстрел.

***

Уезжая из Польнео, рисовала в голове совсем другие картины — мы будем казнить полоумных ведьм, причинивших море страданий и боли людям. Надеялась никогда не усомниться в этом, но сегодняшнее утро оборвало струны души, и я забыла ноты наивной мелодии.

Синьор Сальваторе наглухо закрылся от моих попыток понять его чувства. Не знаю, как, но Торе это удалось. Тор разрубил огромный трон козлоного, соорудил помост для огня и, положив несчастную ведьму сверху, наконец, заговорил:

— Амэно, послушай, — он схватился щепотью за переносицу, отрывисто выпуская слова, — сейчас я разведу костёр, и мы уйдём. И больше никогда…

— Торе, я…

— Не перебивай! — Сальваторе отнял пальцы от лица, его глаза снова налились чёрным. У меня внутри всё сжалось.

Командир не закончил. Он рванул к пригорку, у подножья которого до сих пор пряталась Мими. Тор вытащил наблюдательницу на поляну, как котёнка за загривок. Синьорина Эспозито не сопротивлялась, неуверенно перебирая ногами по земле.

— Смотри! — Торе намотал каштановые кудри Мими на кулак и силой склонил над трупом ведьмы. — Думала, на прогулку вышла?!

— Пустите! — в ужасе умоляла Эспозито, упираясь руками в помост. — Прошу…

— Тор! — стало не по себе от вида человека, в котором с трудом улавливала черты моего мужчины.

— Помолчи, Амэно! — Сальваторе сорвался. Он не мог сдержать ярость — острую, раскалённую до предела, выжигающую сердце изнутри. — В Польнео тебя берегли, усадили на тёплое место наблюдателя, — Ловчий потянул Мими к себе, — но ты захотела большего — стать судьёй. Что же, давай, заработаем для тебя немного похвалы, — с этими словами Торе отпустил волосы наблюдательницы и отпихнул от себя.

Синьорина неловко попятилась назад, но устояла на ногах. Она тяжело выдыхала ненависть и отчаянье, страх и боль, которую ей причинил Сальваторе. Ловчий зарядил пистолет и направил на женщину:

— Фиксируй наши ошибки, — ледяным тоном заявил командир.

— Вам это с рук не сойдёт! — фурия снова блеснула в карих глазах Мими.

— Фиксируй!

— Иди в бездну, ублюдок!

Грохот выстрела оглушил писком в ушах. Я прижала подбородок к груди и зажмурилась, а когда открыла глаза, синьорина Эспозито уже лежала на земле. Тор раздувал пухлые щёки и смотрел в одну точку. Пистолет выскользнул из его рук, глаза посветлели. Я бросилась к наблюдательнице. О, Сильван, это конец… конец Амэно Гвидиче, Тора Сальваторе, Ромео Ландольфи и его семьи, конец Ловцов безумия. О, печати! О, Великий Брат! Мими выдала тихий стон, волна напряжения схлынула, и я чуть не улеглась рядом с фурией. Цела — ни царапины, просто лишилась чувств. Тор не промахнулся бы, он слишком хороший стрелок.