Два жениха и один под кроватью (СИ) - Ли Марина - Страница 21

На счастье, мы подошли к выходу из сквера, и боевик наконец-то переключил своё внимание с меня на другой объект — на поиск извозчика.

Однако, увы. На улице не было ни души.

— Да куда они запропастились? — удивился Даккей, продолжая оглядываться. — Они же тут постоянно толкутся…

Он пронзительно свистнул. Мы затаили дыхание, ожидая услышать стук колёс по мостовой — и ничего. Лишь вдалеке слышна была пьяная ругань, да отрывистые команды городового.

— Пройдёмся к набережной, — предложил Даккей. — Может, там кого-нибудь найдём.

Но не успели мы сделать и десятка шагов, как из подворотни прямо нам под ноги выкатился мальчишка — тощий оборванец лет десяти в меховой жилетке и огромных, явно не по размеру сапогах. В руках у пацана была огромная бутыль самогона, на шее в три слоя намотано сосисочное ожерелье. Из внутреннего кармана жилетки торчал хвост колбасного полукольца.

Я глянула на здание, возле которого мы остановились, и поняла, что мы только что случайно поймали воришку. Тот, кажется, тоже это понял. Глянул на меня, зыркнул на Даккея и попытался было броситься наутёк, да боевик оказался более проворным

— А ну стоять! — прикрикнул он, хватая поганца за шкирку.

— Дядечка барич, — захныкал мальчишка, отчаянно дрыгая ногами и пытаясь вырваться. — Отпустите!

— Ты зачем лавку старика Суини обчистил, гадёныш? — почти ласково спросил Даккей, отбирая у воришки самогон. — Мало он бедным еды раздаёт?

— Я не хотел, — всхлипнул тот. — Мне дядечка дворской* велел. Сказал, коли не достану, чего ему с корешами выпить, он нас на улицу выставит. Я-то привык, а мамка с сёстрами на улице вмиг окочурятся… Мамка и без того хворая. А девки малые ещё… Пусти, дядечка барич…

Я возмущённо ахнула.

— Что за дворской? — уточнил Даккей. — Из какого дома?

Мальчишка глянул на него из-под бровей и молча вытер грязным кулаком нос. У меня чуть сердце от жалости не остановилось, а боевик только рыкнул нетерпеливо:

— Ну!

— На Цветочной! — воришка окончательно разрыдался. — Отпустите, дядечка… Нам с мамкой идти некуда… Сёстры малые… Мне нельзя в жандармерию они ж без меня пропаду-ут!

— Не ной, — раздражённо цыкнул Даккей и ловко завязал на запястье пацана Аркан-следилку. — И не дёргайся. С дворским я разберусь. Самогон придётся вернуть. Колбасу и сосиски оставь, но чтобы завтра пришёл к Суини и, сам во всём признался… Не ной, я сказал! Он давно помощника ищет. Отработаешь…

— Дядечка барич… — воришка попытался упасть на колени, но получил подзатыльник и передумал. Размазал соплю по по щеке. Проворчал:

— Он же жандармов вызовет.

— Вызовет, — согласился Даккей. — Если ты ему записку от меня не покажешь.

— К-какую записку? — недоверчиво спросил мальчишка, но глаза его горели такой отчаянной надеждой, что я отвернулась, чтобы не разреветься.

— Которую я тебе дам после того, как вернёшься, — пояснил Даккей. — Нам с невестой извозчик нужен. Найдёшь свободную повозку, проводишь сюда, получишь записку.

— А как же мамка?

— Что я тебе на руку навязал, знаешь?

— Следилку, — обиженно проворчал мальчишка. — чтоб не сбежал…

— Правильно. Вот её дворскому и покажешь. Скажешь, что барич утром придёт, с самогоном и стряпчим, проверять домовые книги вверенного его стараниям Императорского дома для бедных. Понял?

Оборванец с сомнением посмотрел на своё запястье, глянул исподлобья на Даккея.

— А не обманешь?

— Зуб даю, — щёлкнул себя по клыку боевик. — Такой клятвы достаточно?

— Угу.

— А раз «угу», то дуй за повозкой. Долго моей невесте ещё на улице мёрзнуть?

Мальчишка дал стрекача, а Даккей покосился на меня и попросил внезапно смущённым голосом:

— На стрёме постоишь?

— А?

— Пока я лавку вскрывать буду. Надо самогон вернуть и старику Суини пару слов черкнуть. Я этого лавочника много лет знаю. Хороший мужик, но строго нрава. Напишу, чтоб протеже моего сильно за уши не драл и за вихры не тягал… Ну, ты понимаешь…

Я ничего не понимала, если честно. Лишь стояла посреди ночной мостовой, хлопала ресницами и, глядя на то место, где ещё секунду назад виднелся Алан Даккей, пыталась понять, как я докатилась до такой жизни.

Я! Бренди Анна Алларэй! Третий раз за один вечер подвергаю опасности не только свою репутацию, но честь рода! Ладно ужин с мужчиной — это можно было пережить. К тому же это не посторонний мне мужчина, а собственный студент и в некотором роде даже жених. У папеньки в сейфе и специальный документ хранится… Но пьяная драка в кабаке… И теперь ещё это…

Если нас поймают, попробуй объясни, что мы ничего такого не хотели…

Пока я сокрушалась, посыпая голову пеплом сгоревшей от стыда совести, из лавки выбрался Даккей, а спустя секунду в конце улицы появился запыхавшийся от быстрого бега воришка.

— Жандармы оцепили квартал, — отрапортовал он. — Всех извозчиков погнали к демонам до утра. Ловят каких-то магов. Вроде они погром «У кричащего бобра» устроили, стражей границ покалечили и всю дневную выручку попёрли…

С ума сойти!

Лучше бы мы в «Граале» поужинали. Сплетни сослуживцев и студентов я бы как-то пережила…

— И много в выручке было?

— Очень много. — Воришка округлил глаза. — Очень.

— Понятно… — протянул Даккей. Извлёк из кармана визитную карточку, зачарованное перо.

— И попробуй только завтра не явиться, — пригрозил. — Лично проверю.

— Спасибо, дядечка барич… Благословения предков вам, магии, счастья и детишек побольше.

Последнюю фразу он адресовал мне, что меня совсем не порадовало.

— Иди уже, — мучительно простонала я сквозь крепко сцепленные зубы.

Просить дважды пацана не пришлось — моргнуть не успела, как его и след простыл.

— Во имя магии! — всхлипнула я секунду спустя. — Что же мы теперь станем делать? Надо идти в участок, объяснять, что мы ничего не крали… кроме телятины с картошкой, похлёбки и кваса… И не громили ничего. Они же сами! Как стыдно-то…

— Никуда идти не нужно, — отверг моё предложение Даккей. — Точнее нужно, не в участок. У меня дом на той стороне улицы. Переночуем там, а в БИА вернёмся на рассвете.

— Только через мой труп!

И на своём я собиралась стоять до последнего. Я всё понимаю, но ночевать у одинокого мужчины — это уже за гранью. Я так ему и сказала, обозначив свою позицию. И добавила в конце:

— К тому же от жандармов бессмысленно бегать. Всё равно ведь поймают…

И тут Даккей запрокинул голову и заливисто, звонко рассмеялся. Бродячая кошка, которая на беду свою в этот момент выбралась из подворотни, с перепугу шарахнулась в сторону, опрокинув мусорный бак, под крышей лавки встревоженно загомонили воробьи.

— Ты только жандармам этого не говори, — выдавил сквозь смех. — А то они лопнут от гордости.

И добавил снисходительным тоном:

— Бренди, наивный ты человек, если бы наши доблестные стражи порядка ловили всех, кого ищут, то в Империи давно бы уже вымерли все преступники.

— Остряк. Вот когда твой знакомый певун назовёт жандармам твою фамилию, тогда расскажешь мне об их расторопности… Эй! Отпусти сейчас же! Куда ты меня тащишь?

Даккей и в самом деле схватил меня под локоть и теперь пытался переправить на другую сторону дороги.

— Туда, где тепло и сухо. У тебя уже губы посинели и руки — как лёд.

— Я не…

— Не спорь, я знаю, что замёрзла.

— Я не пойду! — Мне, наконец, удалось вырваться, и я отскочила от Даккея как та кошка, разве что не зашипела от злости. — Сказала же!

Мужчина посмотрел удивлённо и недоверчиво.

— Почему?

Я всплеснула руками. Издевается он надо мной что ли?

— Сам не понимаешь?

Качнул головой. Точно издевается.

— Это неприлично, — прошептала я.

— А, ерунда! — отмахнулся от моего замечания, как от какой-то глупости. — Всё очень прилично. Слуг я отпустил, когда стало ясно, что в БИА придётся задержаться, в доме мы будем совершенно одни. — Моя спина покрылась холодным потом. Вот кошмар-то… — Никто ни о чём не узнает. Переночуешь в гостевой спальне, а утром, ещё до рассвета, обещаю, завалимся в академию.