Затянувшаяся помолвка - Детли Элис - Страница 1

• 1/33
• Следующая

Зеленые долины, пологие холмы, редкие купы деревьев и за каждым поворотом живописные руины, слившиеся с природой, ставшие неотъемлемой частью местного ландшафта: некогда пышные замки, древние монастыри, полуразрушенные мосты, гигантские свечи башен и, ближе к дороге, остовы заброшенных глинобитных крестьянских хижин… Все это проносилось за окнами автомобиля, на котором Кэтлин Флинн возвращалась домой в Ирландию.

Понадобилось пять лет, чтобы ей вдруг захотелось вернуться. Захотелось нестерпимо и отчаянно.

Она проделала дальний путь и сейчас, глядя на родные с детства картины, тихо напевала слова старинной ирландской баллады: «Я ночью вчерашней весь Эрин пересек…» Впервые, пожалуй, Кэтлин в полной мере осознала, почему Ирландию называют Эрин Изумрудный.

Было раннее утро, и травяной покров переливался всеми оттенками зеленого цвета под лучами восходящего солнца. Это было так красиво, что на миг забылось, в каком подавленном состоянии она вылетала из Нью-Йорка. Душевная боль и чувство бесконечного одиночества уступили место тихой радости. На душе стало легче.

Она уехала из Ирландии, страны предков своей матери, как уезжали многие до нее, и мало кто возвращался к своим истокам. Не потому, что забывали о красотах своей родины или не испытывали тоску по ней. Просто не всем молодым здесь находилась работа.

Поворотным событием в жизни Кэтлин оказался приезд из Италии ее отца, Джованни Риччи, которого она не видела около десяти лет и почти забыла, как он выглядит, хотя ей достаточно было для этого посмотреть на себя в зеркало. Только поздравления с днем ее рождения, с Рождеством и редкие денежные переводы напоминали все эти годы о его существовании.

После развода ее мать, Кристина Флинн, увезла дочь из Италии на свою родину. Кэтлин помнила, как отец приезжал, предлагал бывшей жене, чтобы дочь проводила у него во Флоренции свои школьные каникулы, но каждый раз получал категорический отказ. Сам художник, Джованни рано заметил художественные задатки у своей дочери и хотел ее обучать, чтобы они не пропали зря. Хотела этого и Кэтлин. Однако ей было тогда всего восемь-десять лет, все решала за нее мать.

Только достигнув восемнадцатилетия, Кэтлин получила наконец право самостоятельно выбрать дальнейший путь. Она написала отцу и поделилась с ним своей мечтой — стать дизайнером. Отец с радостью согласился оплатить обучение дочери в лучшей художественной школе Нью-Йорка. Он приехал за ней со своим старым другом, владельцем картинной галереи в Милане, Марком Ристонелли, которому обещал показать диковинную для итальянцев страну Ирландию, а тот захватил с собой сына Филиппа, успевшего в свои двадцать три года открыть салон современной моды в Нью-Йорке и завоевать некоторую известность.

Элегантный молодой итальянец произвел на Кэтлин сильное впечатление. Высокий брюнет с бархатными выразительными глазами и гибкой фигурой танцора был не похож на местных парней. К тому же он обращался с Кэтлин как с взрослой девушкой, что льстило ее самолюбию. Ведь ее друг детства, а с недавнего времени и жених, Бен Маккарти, по-прежнему относился к ней покровительственно и снисходительно, словно она осталась для него той же восьмилетней девочкой, какой была, когда они познакомились.

В те дни Кэтлин, ослепленная открывшейся перед ней перспективой новой жизни, польщенная вниманием красавца Филиппа, мало задумывалась над тем, что говорила ей мать, пытавшаяся предостеречь дочь от возможных разочарований. Назло матери она приняла приглашение Филиппа поужинать, в шикарном ресторане гостиницы «Шэмрок», где остановились отец с другом и его сыном, чем вызвала осуждение всех своих друзей, включая сестру Бена, Фанни, с которой дружила со школы.

— А как же Бен? И ваша помолвка? — растерянно спросила тогда Фанни.

— Но я вернусь через два года. Закончу школу и приеду, — уверенно ответила Кэтлин, с трудом сдерживая кипевшую в ней радость от предчувствия скорых перемен.

Своим вопросом Фанни помешала ей рассказать, каким успехом у женщин пользуется Филипп, как все смотрели на «их в ресторане, как богатые дамы в вечерних платьях и драгоценностях хлопали своими наклеенными ресницами, когда он устремлял на кого-то из них свой чудесный обволакивающий взгляд. Еще ей хотелось рассказать о его чарующем голосе… Вот только о его поцелуе в открытой машине, когда они прощались в тот вечер перед дверью ее дома, она рассказывать не собиралась. К чему? Наверняка Бен уже сообщил ей об этом. Ведь он видел, как они поцеловались. Кэтлин успела заметить, что он прятался поддеревьями, росшими у их дома. Возможно, именно от этого так сильно горели ее щеки, когда она вошла в гостиную, где ее дожидалась мать, не скрывавшая своего недовольства поведением дочери. Впрочем, Кэтлин постаралась сразу забыть об этом эпизоде. Грядущие перемены отодвинули в ее сознании все остальное на задний план.

Кэтлин вспомнила, с каким нетерпением она ждала своего отъезда в Италию, чтобы оттуда через две недели отправиться в Нью-Йорк вместе с Филиппом, который обещал, что поможет ей освоиться на новом месте. Все происходящее казалось ей тогда волшебным сном.

Только через три года она приедет в свой родной город Дандолк, чтобы похоронить мать, которая неожиданно заболела и быстро сгорела от страшной неизлечимой болезни. На похоронах Кэтлин была как в тумане, с трудом веря в происходящее. И почему-то боялась смотреть на Бена, который успел к ее приезду все организовать по части похорон. Кэтлин чувствовала себя предательницей. Она даже с Фанни не успела поговорить, так как в тот же день ей пришлось уехать, чтобы успеть утром следующего дня на работу.

Своей работой в салоне современной одежды Филиппа Растинелли Кэтлин Флинн гордилась и очень ею дорожила. Еще бы! За год она стала первой помощницей Филиппа, он высоко ценил ее художественный вкус и связывал рост популярности своих моделей с ее участием в их разработке.

Но жизнь словно задалась целью отомстить ей за ту легкость, с какой она достигла успеха. Не прошло и года после смерти матери, как во Флоренции скончался отец. На похороны ее даже не позвали. Его вторая жена унаследовала все состояние, а дочери от первого брака была выделена лишь небольшая рента.

Кэтлин быстро ощутила свою незащищенность в сложном мире бизнеса, столкнувшись с таким явлением, как переменчивость вкусов и коварство коллег. Новая коллекция сезонной одежды, в которую она вложила много труда, успеха не имела, что сразу же повлияло на их отношения с Филиппом. Он стал все реже приглашать ее на светские приемы, все чаще закрывался в своем кабинете с Санди Старк, коллегой Кэтлин.

Чувство одиночества в огромном мегаполисе постепенно овладело ею настолько, что она порой приходила в отчаяние. Ей стали все чаще сниться «зеленые сны», как Кэтлин их называла, сны об Ирландии. По ночам она снова встречалась с Беном и Фанни, видела родные лица друзей. Теперь она больше не летела на работу в салон, а тоскливо тащилась в длинной череде машин, возникавшей в часы пик. Да и на работе она уже не чувствовала себя такой уверенной, как раньше.

Возвращение после работы было не более радостным. Одно дело — вернуться домой из ресторана, где она бывала в обществе Филиппа и двух-трех партнеров по бизнесу, совсем другое каждый вечер проводить одной в стенах пусть уютной и со вкусом обставленной, но чужой квартиры. Собственно, квартира принадлежала Филиппу, который предоставил ее Кэтлин, когда она приехала в Нью-Йорк учиться, а сам продолжал жить в особняке своей матери. Он-то и нанес ей последний удар.

Кэтлин вспомнила счастливое и вместе с тем немного виноватое выражение его лица, когда он вошел три дня назад в ее небольшой кабинет в салоне. Она сразу поняла, что произошло нечто важное и непоправимое.

— Нам надо поговорить, — сказал Филипп натянутым голосом.

Словно оттягивая грядущие неприятности, Кэтлин еще некоторое время продолжала неторопливо листать каталог международной выставки картин эпохи Возрождения, проходившей в Метрополитене. Наконец, собравшись с духом, она закрыла каталог и подняла глаза на Филиппа, такого же красивого и обаятельного, как пять лет назад.

• 1/33
• Следующая