Нежный призрак и другие истории (ЛП) - Уилкинс-Фримен Мэри Э. - Страница 52

   Она прожила весь день и часть ночи. Я осталась с ней после ухода нового доктора. Больше никто не осмеливался сидеть с ней. Было около полуночи, когда я на минуту отлучилась, чтобы сходить домой за лекарством, которое принимала, - мне стало плохо.

   В ту ночь было полнолуние, и, когда я выходила из дома, собираясь перейти улицу и вернуться к Луэлле, я остановилась, потому что кое-что увидела.

   В голосе Лидии Андерсон, когда она доходила до этого момента, всегда звучал вызов, словно она не ожидала, что ей поверят, после чего продолжала, понизив голос.

   - Я видела то, что видела, и знаю, что видела это, и готова принести в этом клятву на смертном одре. Я увидела Луэллу Миллер и Эрастуса Миллера, и Лили, и тетю Эбби, и Марию, и доктора, и Сару - все они выходили из ее дома, и все, кроме Луэллы, сияли белизной в лунном свете, и все они поддерживали ее, пока она, казалось, не воспарила над землей прямо посреди них. А потом все исчезло. Я постояла с минуту, - сердце мое бешено колотилось, - и пошла к ней в дом. Я хотела зайти за миссис Бэббит, но решила, что она испугается. Поэтому я пошла одна, хотя и знала, что все кончено. Луэлла тихо лежала на кровати. Она умерла.

   Такова была история, которую рассказывала старая Лидия Андерсон, а ее продолжение рассказывали люди, ее пережившие, поскольку история эта стала в деревне местной легендой.

   Лидия Андерсон умерла, когда ей было восемьдесят семь. Она оставалась удивительно здоровой и бодрой в течение всей жизни, за исключением двух недель перед кончиной.

   Как-то вечером, при ярком лунном свете, она сидела у окна своей гостиной, как вдруг вскрикнула, выскочила из дома и перебежала улицу, прежде чем соседка, ухаживавшая за ней, успела ее остановить. Она поспешила за ней и нашла Лидию Андерсон лежащей на земле перед дверью заброшенного дома Луэллы Миллер. Она была мертва.

   Следующей ночью случился пожар, и старый дом Луэллы сгорел дотла. Сейчас от него ничего не осталось, кроме нескольких камней фундамента и куста сирени, а летом можно видеть слабенький вьюнок, цепляющийся за пышные сорняки, - словно бы символ самой Луэллы.

<p>

ДАЛЕКАЯ МЕЛОДИЯ</p>

   Бельевая веревка была надежно обмотана вокруг стволов четырех корявых, кривых старых яблонь, росших на заднем дворе дома. Наступило время цветения, но эти деревья были слишком старыми, и их голые сучья неприглядно торчали посреди других, покрывшихся молодой листвой. Трава была молодой, зеленой и невысокой; в некоторых местах проглядывали одуванчики.

   Дом был низким, темно-красного цвета, с белой облицовкой вокруг окон без жалюзи, - только бумажные зеленые занавески.

   Задняя дверь, выходившая во двор, располагалась в центре дома; перед ней лежал плоский овальный камень.

   Через эту дверь, осторожно ступив на камень, вышли две высокие, худые женщины в ситцевых платьях шоколадного цвета, держа корзину с одеждой. Поставив ее под веревкой на траву, положили рядом мешочек с прищепками, после чего приступили к развешиванию мокрой одежды, причем лучшие предметы вывешивались на веревку, которую можно было видеть с улицы перед домом.

   Эти две женщины были удивительно похожи. Примерно одного роста, одинаковые движения. Даже их лица были настолько схожи своими очертаниями и выражением, что было трудно их различить. Эти различия, вряд ли очевидные обычному наблюдателю, были различиями в степени, если можно так выразиться. Черты одного лица выдавались немного резче, чем другого, глаза казались чуть большими и яркими, выражение - немного оживленнее.

   У одной женщины седые волосы были темнее, чем у другой, а бледность лица, обычно сопровождающая седину, немного скрашена легкой краской щек.

   Эта женщина считалась привлекательней другой, хотя на самом деле, не было почти никакого различия между внешностью сестер-близняшек, Присциллы и Мэри Браун. Они передвигались вдоль бельевой веревки, развешивая мокрую одежду, приминая невысокую зеленую траву большими тапочками из ткани. Закатанные рукава обнажали до локтей их длинные, тонкие, мускулистые руки.

   Они относились к разряду женщин, именуемых "домашними"; им было немного за пятьдесят, но даже в юном возрасте их нельзя было назвать красивыми, - черты их лиц для этого были слишком неправильными. Ни девичья свежесть, ни выражение не могли сгладить впечатление, которое они производили. Эти черты смягчались временем, и ближе к старости женщины выглядели даже лучше, чем в молодости. На их лицах были написаны честность и терпение, столь необходимые для создания домашнего уюта.

   Одна из сестер, с темными волосами, двигалась немного быстрее другой и чаще забрасывала мокрую одежду из корзины на веревку. Она также первая нарушила молчание, после того как они некоторое время работали молча. Она замерла с наволочкой в руке, и задумчиво взглянула на цветущие ветви яблонь над головой, на голубое небо, в то время как легкий весенний ветерок едва шевелил ее волосы.

   - Скажи, Мэри, - произнесла она, - наверное, умереть лучше именно таким утром, правда? Оказаться после смерти в саду, где яблочные ветви сплошь покрыты цветами? А вместо этого воздуха, вдохнуть воздух Нового Иерусалима? - Где-то среди деревьев запела малиновка. - Я полагаю, - продолжала она, - что там вместо малиновок - ангелы, и они не сидят на деревьях, а стоят на земле, среди лилий, скрывающих их ноги, возможно, до колен, или на золотых камнях посреди улицы, и играющих на своих арфах, чтобы можно было петь.

   Вторая сестра вздрогнула и испуганно взглянула на нее.

   - О Господи, не говори так, сестра, - сказала она. - Что это на тебя находит в последнее время? Ты постоянно пугаешь меня, заговаривая о смерти. Ты ведь хорошо себя чувствуешь, правда?

   - О Господи, конечно, - улыбнувшись, ответила та и взяла прищепку для наволочки, - я чувствую себя прекрасно и не знаю, что заставляет меня так много говорить и думать о смерти в последнее время. Наверное, это из-за весенней погоды. Возможно, выращивание цветов наводит на мысль о вырастающих крыльях. Но если это так пугает тебя, то, конечно, я больше не буду заговаривать об этом, хотя и говорить и думать об этом вполне естественно. Ты достала картошку, перед тем, как мы вышли, сестра? - спросила она, неловко пытаясь сменить тему.