Счастливый Новый Год для вдовы (СИ) - Хаан Ашира - Страница 15

Пока он болтал, он успел дотолкать меня обратно к выходу, снова вырубить везде свет, аккуратно вынуть из моих трясущихся рук ключи и запереть офис вместе с призраками, если они там оставались.

Только на улице, глотнув холодного воздуха вперемешку со снежинками, а потом запив его из Костиной фляжки, я почувствовала, как меня отпускает.

Расслабляется туго натянутая струна ужаса где-то внутри, теплеет в груди и прочищается в голове. 

— Ну что? — весело посмотрел на меня Костя и щелкнул сигналкой машины. — Поехали веселиться?И даже как-то неудобно было напоминать, что я его вообще-то отшила.

Веселиться так веселиться!

Вряд ли Денис простит мне это бегство. Не сегодня, так завтра — он все равно придет и заберет меня, когда я останусь одна и засну.

Рано или поздно.

Так что мне терять?

Будет что вспомнить там, где обитают призраки.

Мы бросили машину где-то в переулках, когда на дороге стало столько же шумных веселых людей с бенгальскими огнями, хлопушками, флажками, бутылками, фляжками, сколько и на тротуарах.

Все зачем-то стремились в центр, и мы шли вслед за толпой, которая всегда вела туда, где происходило самое интересное: будь то пятерка Санта-Клаусов, зажигающая под древнюю песню "Backstreet boys", или сани, запряженные настоящими северными оленями, или внезапная снежная битва в крошечном скверике, весь снег в котором ушел на строительство двух противоборствующих крепостей, и на снежки почти не осталось, так что оба воинства обменивались парой десятков переходящих снежков.

Время от времени где-то впереди из гущи людей взмывала зеленая, красная или золотая ракета, и ее встречали громкими радостными воплями. Все делились друг с другом шампанским из бутылок, глинтвейном из термосов, глеггом из тамблеров и всем, что горит и зажигает кровь, из фляжек всех сортов. 

Сначала мы Костей просто шли рядом, и передавали из рук в руки фляжку с коньяком, неловко при этом улыбаясь, словно делали что-то запретное. Я не пила, просто смачивала губы, бурлящего веселья мне хватало и без этого. Но постепенно толпа уплотнялась, подталкивая нас друг к другу, и вскоре мы уже сталкивались локтями, наступали на ноги: то я ему, то он мне, да пить становилось гораздо удобнее на брудершафт, чем просто так. К полуночи и по мере приближения к центру люди вокруг стали совсем непредсказуемыми и шумными: одни шарахались туда-сюда, другие куда-то бежали, распихивая всех по пути. Сигналили одинокие наивные водители, пытаясь продраться через пешеходов, захвативших их законную территорию, отстаивали свое право ехать по велосипедной дорожке сумасшедшие владельцы гироскутеров и самокатов, выехавших на них в эту ночь. Пару раз в этом карнавале мы умудрились потерять друг друга из виду и успели испугаться, что уже не найдемся.

После второго раза Костя крепко взял мою ладонь своей теплой сухой рукой и больше ее уже не выпускал, лишь сжимал чуть сильнее и увереннее, когда толпа особенно напирала. И даже обнимал меня за плечи, когда ему казалось, что становится опаснее. 

Но мои слова, про то, что у нас «не получится» он все-таки помнил, потому что сверх этого он ничего себе не позволял. 

Совершенно зря. Сегодня мне было уже все равно — можно было творить любые глупости и даже делать то, что хочется больше всего на свете, потому что эта ночь не считалась, она была особенной, вне обычных координат. 

Я хотела узнать сколько времени — но мой телефон сел, не выдержав холода, которого я совсем не ощущала.

Все вокруг плыло в черном безвременье, расцвеченном разноцветными новогодними огнями, сполохами фейерверков и разноголосой музыкой. Мне казалось, я могла бы провести вот так всю жизнь — рука в руке среди веселых людей на ночных новогодних улицах. Не самый худший вариант вечности, если так посмотреть.

Но Костя вдруг отбился от плотного потока людей, потянул меня в темную арку, провел несколько шагов в совершеннейшей темноте, и в тот момент, когда я уже готова была испугаться — вдруг вытянул к черной глянцевой реке, в которой неожиданно празднично отражались оранжевые и белые фонари на проспектах по обоим ее берегам. 

Здесь почти не было людей, и редко-редко проезжали неизвестно куда торопящиеся машины. Уже-не-декабрьский и почти-январский влажный ветер с воды выдувал из головы хмель, но мы были упорными, а фляжка почти бездонной. Приходилось греться друг об друга, прижимаясь все теснее, но никто из нас не жаловался. 

Костя чистил мандарины и клал кисло-сладкие, лопающиеся на языке сочные дольки мне в рот. Я запивала их обжигающим ароматным коньяком, и голова кружилась от какого-то невообразимого ощущения несбыточного, уже не чаянного счастья.

Такой живой я не чувствовала себя очень давно.

У всего был вкус и запах, у каждого слова было несколько смыслов, а каждое действие могло привести к десятку разных последствий. Мне казалось — я спала последние несколько лет.

Спала в ледяном сером склепе, живая, но не живущая.

А теперь проснулась — и не хотела обратно.

Когда Костя положил мне в рот очередную мандариновую дольку, я прихватила губами его пальцы и слизнула с них капли сока, глядя прямо в его светлые глаза.

Он замер на мгновение, гипнотизируя меня взглядом, а потом приподнял пальцами мой подбородок и поцеловал, щедро поделившись огненным вкусом коньяка. 

А потом куда-то делась и фляжка, и россыпь оранжевых мандаринов, и остро, по-новогоднему пахнущие шкурки от них. Остались только мы вдвоем, наше тяжелое дыхание, громкий стук сердца, забравшиеся под куртку нетерпеливые наглые руки, стремительно растущая на одном квадратном метре температура, плавящая вечную мерзлоту до самого центра Земли…

Оторвались мы друг от друга только с последним ударом курантов, когда кто-то заорал прямо на ухо:

— ДВЕНАДЦАТЬ! С НОВЫМ ГОДОМ!!!

Костя крепко прижал меня к себе, согревая висок горячим дыханием и прошептал:

— С новым годом…

— С новым годом, — шепнула я в ответ куда в его свитер, не заботясь о том, услышит ли он. В моей крови лопались пузырьки мандариново-коньячного счастья, в голове гремели фейерверки — и почему-то отражались в темной глади реки, и я была настолько настоящей, что боялась не выдержать этого ощущения и…

И что?

Я не знала…

— Поехали ко мне, — тихо и хрипло сказал на ухо Костя.

— Зачем? — хитро улыбнулась я.

Глупый вопрос, но мне почему-то хотелось узнать, как он ответит. 

— У меня елка красивая, — совершенно серьезно сказал он. — И целоваться там теплее. 

— У тебя же нет елки! — удивилась я, делая шаг в его гостиную, но он уже поймал меня своими горячими руками, прижал к своему живому, настоящему, горячему телу, и мне мгновенно стало наплевать на какую-то там елку, но он все равно ответил:

— Я должен был придумать приличный предлог.

Если бы я успела задуматься о том, как это — быть с другим мужчиной после того, другого, что был любовью моей жизни, я бы испугалась. Открыться чужому человеку, разрешить ему то, что было только между мной и моим мужем…

Страшно.

Ненужно.

Неправильно.

Но Костя был таким легким, таким нежным и живым, что я ни разу не засомневалась в том, чего хочу. Наоборот — стоило ему чуть-чуть притормозить, и уже я сама тянула его за собой. Целовала, гладила ладонями по горячей коже, придвигалась, чтобы почувствовать его плотнее и ярче, и даже самый-самый последний шаг, одно движение, отделяющее один мой мир от другого — тоже сделала я.