Как приручить Обскура (СИ) - Фальк Макс - Страница 74

— Ты первый раз?.. — снисходительно спрашивает Жерар. — Обними меня, что ли.

Персиваль открывает глаза.

— Вообще да, — признаётся он без стеснения. — Первый.

Жерар сначала вздыхает с лёгким недовольством, потом улыбается:

— Ну ладно. Ты хорошенький. Только сверху я не люблю.

— А я и не предлагал, — удивляется Персиваль.

Жерар смотрит на него игриво и насмешливо, а потом говорит это в первый раз, проводя пальцами по густым тёмным волосам, аккуратно зачёсанным на пробор, треплет их:

— Львёнок…

Что-то всё-таки просыпается, они целуются горячее и злее, Персиваль прижимает его к шатающейся парте, исцарапанной ножами для перьев, стискивает руками бока, чувствуя сильное твёрдое тело. Жерар выдёргивает его рубашку из брюк, пробирается под неё пальцами, перебирает рёбра. Стягивает с него брюки вместе с бельём, накрывает всей ладонью горячий член, прижимая его к животу:

— Ого, какой ты… мне даже не терпится…

Он берёт его в рот, мыча от удовольствия, лижет, придерживая рукой, Персиваль стонет и толкается бёдрами.

— Хочу попробовать тебя внутри… я покажу, как мне нравится, — шепчет снизу Жерар, вцепляясь в него сильными пальцами.

— Покажи, как ты любишь, — по-французски требует Персиваль, и тот смеётся хрипло и сдержанно.

Распахнув форменные рубашки, они сваливаются на пол, Жерар торопливо расстёгивает свои брюки, выползает из них, не отрываясь от поцелуев. Прижав Персиваля лопатками к полу, шепчет короткое заклинание, и его пальцы, сомкнутые на члене, становятся влажными. Он садится на его бёдра, золотой от ровного загара, шепчет «придержи» и разводит ягодицы в стороны обеими руками. У него внутри тесно, с трудом можно протолкнуться, он глубоко дышит, хватает свой член в кулак и опускается мелкими толчками всё ниже.

— Как хорошо… — шепчет он по-французски, покачиваясь вверх и вниз.

Персиваль гладит его по коленям и бёдрам, покрытым светлым пушком, по плоскому животу с мягкой ямкой пупка, разводит полы голубой рубашки, поднимаясь ладонями выше к груди. Жерар качается вверх и вниз, вперёд и назад, словно по его телу проходит волна. Персиваль ловит её и стонет вместе с ней. Он ловит её и подчиняет себе, ломает тягучий и сладкий ритм, врезается бёдрами в задницу сильно и резко. Жерар выдыхает длинно и громко, откидываясь назад, опирается на руки.

— Сделай мне хорошо… — просит он.

Они перетекают друг на друга, теперь Жерар лежит на спине, Персиваль над ним, на прямых руках, растрёпанные волосы падают ему на глаза, он сдувает их и пристально щурится. Жерар обнимает его ногами за пояс, высоко поднимая задницу, скрещивает лодыжки:

— Львёнок… сделай мне хорошо.

Его глаза светлеют, тень ложится на лицо, потому что в затылок Персивалю светит медленная галактика с закрученными в спираль рукавами. Персиваль слизывает пот, проступивший у него на виске, приноравливается к неудобной позе, не замечая, что в ней неудобно. Жерар упирается в пол плечами и лопатками, выгибается навстречу резким толчкам, его член дёргается, зажатый между телами.

— Вот так, вот так… — шепчет он, улыбаясь звонким шлепкам, стискивая ногами за пояс.

Персиваль не особенно прислушивается, так Жерару или не так. Он подминает под себя чужое архитектурное тело, отключившийся разум заполняет единственное желание — взять его целиком. Нет, не только тело. Этого мало. Взять что-то ещё, крайне важное — вот только неясно, что это, где оно и как его можно взять. Как оно хотя бы зовётся.

Персиваль злится. Врезается ладонью в поднятую задницу, видит недоумение в распахнувшихся голубых глазах:

— Что ты…

Персиваль закрывает ему рот ладонью.

— Сделай мне хорошо, — требует он, и в лице Жерара что-то меняется.

Они трутся друг об друга лицом и грудью, как два лесных зверя, как шестилапый пятнистый вампус и молодой олень, которого он дождался в засаде. Персиваль кусает его за шею, трогает языком бьющуюся под кожей вену. Жерар глухо вскрикивает от резких ударов бёдрами в ягодицы, что-то бессвязно шепчет и кончает сильно и быстро, вцарапываясь ногтями в плечи. Персиваль кончает сразу за ним, от этого хорошо поставленного громкого голоса, от проклятий по-французски и ощущения, что теперь — вот так.

У Жерара на шее следы укусов, он морщится, трогая их пальцами, потом смеётся и опять говорит:

— Львёнок…

И спихивает Персиваля с себя.

Они лежат на полу в пустом классе, не одеваясь, в измятых рубашках. Кажется, у кого-то отлетела пара пуговиц, но это абсолютная ерунда, когда в голове блаженно и пусто, под головой чужое плечо, а над головой — кобальтовый космос, серебряные искры и длинный сияющий Млечный Путь, неровный, как размазанная по животу сперма.

— Они не маленькие, — тихо говорит Персиваль. — Они огромные и горячие.

— Кто?.. — потягиваясь с довольным вздохом, спрашивает Жерар.

— Звёзды…

— Ты — горячий, — отвечает Жерар. — А они — маленькие.

До начала лета ещё много дней, и они встречаются в укромных уголках замка, иногда бесцеремонно распугивая влюблённые парочки. Персиваль провожает его глазами, когда они видятся в коридоре: у одного сейчас Ритуалы коренных племён, у второго — Прорицания, а в перерыве, может быть — беглые жёсткие поцелуи как обещание встречи после занятий.

Вот это и есть любовь?.. — думает Персиваль. — Значит, она такая?..

Голова у него остаётся холодной и рассудительной, ее туманит лишь короткими вспышками страсти, а всё остальное время он смотрит на Жерара и не видит в нём ничего, кроме умопомрачительной красоты.

Это самое грустное. Больше в нём нет ничего.

Жерар — красивый, пустой и бессмысленный, как листик, упавший в ручей. Он прекрасно поёт и обожает танцевать, он играет в квиддич, целуется с девушками — и больше в этой жизни его ничего не интересует. Он говорит, что родители пристроят его куда-то. Говорит, что ему подобрали невесту и надеется, что она окажется симпатичной. Говорит, что думать о будущем скучно.

Не скучно ему только танцевать, летать на метле и трахаться.

Персиваль смотрит на него и думает — может быть, я чего-то не вижу?.. Может быть, это я не могу его понять, а на самом деле в нём есть глубина?.. Может, его лёгкость обманчива, может быть, он просто пока не решается пустить меня глубже?..

Как так может быть, что в совершенном теле нет совершенной личности?..

Нет, Жерар не дурак. Он не глуп, он отлично образован, у него прекрасные манеры. Но Персиваль заглядывает в его глаза и не видит там звёзд. Ни одной. Даже самой маленькой.

В конце июля они прощаются. Легко, как друзья. Девчонки ревут и виснут у Жерара на шее. Персиваль стоит поодаль, сунув руки в карманы, и рассматривает его в последний раз. Голубую федору, золотые волосы, васильковый костюм, чёрно-белые броги, которые кажутся лаковыми. Они пожимают друг другу руки и обещают писать. Оба знают, что никто не напишет.

Персиваль смотрит вслед Шармбатонской карете с гербом из скрещённых палочек и не грустит. Влюблённость рассеивается, как морок, не оставляя после себя даже лёгкого сожаления. Персиваль улыбается и идёт собирать чемодан. Время каникул. Пора возвращаться домой.

Двадцать пять лет назад

Ильверморни

— То есть, без разрешения ты не можешь назвать себя мужчиной? — спрашивает Персиваль.

— Это не разрешение, — терпеливо объясняет Сойка, расчёсывая длинные тяжёлые волосы.

Летний вечер медленно гаснет за высоким окном. Синее небо наливается чернотой, прижимает к горизонту золотое сияние. В комнате как будто пусто. Они прожили здесь пять лет, но приходит пора прощаться с Ильверморни — и друг с другом. Сойка возвращается в племя. Персиваль уезжает в Нью-Йорк. Они не будут скучать и не станут писать друг другу.

— Это обряд посвящения, — говорит Сойка и наклоняет голову. Берёзовый гребень проходит по волосам, снимая с них тяжёлые мысли, глупые чужие слова, неудачи, если вдруг такие попались, плохие сны и пустые заботы.