Как приручить Обскура (СИ) - Фальк Макс - Страница 19

Он будет поощрять мальчика иметь собственное мнение и уметь внятно излагать его. Он научит его вести долгие споры. Он займётся его всесторонним образованием, станет бывать с ним в театре и в опере, научит понимать живопись, литературу и музыку.

Он будет с ним ласков и строг. Станет прощать мелкие шалости, обращая внимание лишь на серьёзные проступки — но каждый из них будет детально разбирать, доискиваясь до сути. Нет, это не будет холодным допросом или экзаменом, где есть лишь один верный ответ. Нет, он не станет стыдить его и не будет властно подчинять своей воле. Он сядет рядом, обнимет за плечи и спокойно и мягко скажет: расскажи, что случилось. Почему ты так сделал? Не бойся. Ты можешь мне доверять.

Он будет терпеливо рассказывать, как устроена жизнь, что принято делать среди людей, а что считается некрасивым поступком. Он будет отвечать на сотни, тысячи «почему». Он даже позволит ему проявлять бунтарство. В разумных пределах, конечно же, но позволит.

И, разумеется, никаких телесных наказаний. Мальчик никогда не будет бояться, что Грейвз поднимет на него руку. Пусть вообще его не боится. Пусть его худшим наказанием будут нахмуренные брови отца.

И даже если он провинится, даже если провинится серьёзно — Грейвз, конечно, будет прощать. Потому что будет любить его больше всего на свете. Будет гордиться им. Будет хвалить его за каждый успех.

А мальчик?.. Конечно, будет любить в ответ.

Десять лет назад Грейвз надеялся, что он сможет. Водил на свидания красивых женщин, перебирая их, как запонки для званного вечера: рыженькая? Или брюнетка? Или блондинка? Все блондинки казались ему хорошенькими. Синеглазая?.. С пухлыми губами?.. Нет, не потому, что он собирался найти этим губам определённое применение — упаси Мерлин, ей потом целовать сына. Просто пухлые губы прекрасно выглядят, а он хотел, чтобы его наследник вырос красивым мужчиной.

Он смотрел на возможных избранниц внимательно, изучая черты лица, а те розовели и улыбались, думая, что он безумно влюблён. Он не был. Он представлял: понравится ли ему, если у мальчика будут эти глаза или нос такой формы?.. Если он будет похож на мать?.. Грейвз был достаточно либерален, чтобы позволить сыну не быть своей точной копией.

Он встречался с блондинками, брюнетками и рыженькими, с пухлыми и худощавыми, с американками, француженками, англичанками и каждый раз, прижимая к себе гибкое тело, понимал: он не сможет. Опять. Он не способен на секс с женщиной. Раз за разом надежда завести наследника таяла, как мираж. Отчаявшись исполнить свою мечту естественным способом, он обратился к магическим. И ужаснулся.

Магия могла помочь бездетной паре завести ребёнка, вот только цена этой помощи была непозволительно высока. Как вам понравится дочь ростом в один дюйм?.. А дочь, которой предсказано уколоться веретеном и заснуть на сто лет, погрузив в сон и свою семью, и всю страну? А сын, которого в положенное время придётся отдать какому-то морскому царьку? Фейри особенно любили баловаться тем, что сначала помогали зачать дитя, а потом забирали его к себе.

Персиваль очень хотел сына, но не для того, чтобы потом потерять его в результате проклятия.

А магия не умела создавать жизнь.

Грейвз бы решился на ритуал, пусть даже сложный, опасный, требующий сил и времени — если бы опасность потом грозила ему самому, а не наследнику. Но даже Тёмные искусства, позволяющие воздвигнуть голема из чужой плоти, не способны были вдохнуть в голема душу. Существовал лишь один долгий и трудный ритуал. Он длился девять месяцев, начинался с оргазма и назывался беременностью.

Честно говоря, несколько лет назад он думал, что близок к успеху. Он узнал, совершенно случайно, что в Европе, где Статут был куда мягче, деревенские колдуньи открыли какой-то секрет. Это было тем более удивительно, что деревенские бабки-ворожеи и знахарки никогда не отличались особенной магической силой, а зачастую вообще были сквибами, способными лишь на то, чтобы варить слабенькие зелья.

Персиваль взял отпуск на неопределённое время, единственный за всю свою службу в Конгрессе, и уехал в Европу — искать этот секрет. Через пару месяцев бесплодных блужданий по странам, в глухой карпатской деревушке он нашёл наконец одну ведьму, которая согласилась ему помочь. Способ, оказывается, был элементарным. Унизительным, но элементарным. Для лошадей, коров и свиней он работал — работал и для людей. Всего-то нужно было (предварительно напившись какого-то вонючего зелья) собрать семя (в определённую лунную фазу) и поместить его (одновременно с чтением стихотворного заговора) в предназначенное природой место, а дальше уже вступала в работу физиология.

Грейвз вернулся в Штаты ошеломлённым и вдохновлённым. После долгих сомнений нашёл молодую девушку, которой сумел довериться. Преодолев стыд, рассказал о своей проблеме. Пообещал, что в случае удачного исхода возьмёт в жёны. Добавил также, что после женитьбы (по вполне понятным причинам) не собирается её беспокоить постельными утехами, и если она потом заведёт себе любовника из приличной семьи, не скажет ни слова против. Единственным условием будет — не позорить его имя скандалами, а в остальном она будет совершенно свободна. Воодушевлённый надеждой, он даже пообещал, что готов будет признавать своими её детей от другого мужчины, лишь бы только она сумела обеспечить его наследником.

Они попытались один-единственный раз. Безрезультатно. Та девушка потом предлагала вторую попытку, но и первая была для его гордости настолько болезненной, что он не решился.

Теперь, кажется, он был готов пройти через это ещё раз. И ещё раз. И ещё раз, до тех пор, пока у него не получится.

— Мисс Порпентина Голдштейн, — доложил эльф, бесшумно появляясь в открытой двери.

— Спасибо, Лефмер, — отозвался Грейвз. — Пусть поднимется. Проводи её в музыкальную гостиную, если там всё готово.

Единственная одежда, нетронутая Гриндевальдом, нашлась в комнате Реми, в платяном шкафу. Там осталось несколько старомодных костюмов, которые он оставил, покидая дом Грейвзов. Выбирать было не из чего, в любом случае, а белая рубашка, жилет и брюки во все времена остаются рубашкой, жилетом и брюками.

Персиваль стоял у окна, смотрел на белые деревья, позолоченные фонарями. Тихо падал снежок — уже почти рождественский, чистый, мелкий. Слабый ветер игрался с ним, крутил, как бисерную занавеску. Густые сумерки прилипли к стеклу.

— Мистер Грейвз… сэр.

Он обернулся. Тина.

Он знал сестёр Голдштейн лет семь, кажется. Тина сама попросилась к нему в департамент. Да-да, вот эта серая мышь однажды отловила его в переходе с этажа на этаж, упрямо сдвинула брови и сказала, заступив дорогу: «Мистер Грейвз, сэр, прошу прощения, вы видели моё прошение о переводе?.. Я сдала экзамены на аврора, сэр, вот аттестация. Я мечтаю работать в вашем отделе».

В отделе Грейвза мечтали работать многие, но он был разборчив. Присматривался, оценивал, проверял. Поднимал тех, в ком видел потенциал, не дожидаясь выслуги лет. Кого-то ставил в начальники, кого-то — в особые оперативные отряды.

В Тине Голдштейн потенциала не было. Но он разглядел кое-что другое. Храбрость. Одно то, что она, сотрудница какого-то пыльного архива, решила заговорить с ним, тогда как другие чаще всего смотрели ему в рот и повторяли «да, сэр» и «нет, сэр», уже было необычно. А ещё у неё оказалась бульдожья хватка, ослиное упрямство и страстное желание сделать мир лучше.

Он одобрил перевод под своё крыло. Потом пристроил на какую-то скромную должность и вторую Голдштейн. Некоторое время по департаменту ходили слухи, что он спит если не с одной, так с другой, а то и с обеими сразу, но со временем они утихли.

Решение Грейвза было прагматичным. Он ценил лояльность и любил, когда люди находились у него в долгу. Без протекции у Тины не было бы ни единого шанса подняться, она это отлично понимала, так что с первого же дня слушалась Грейвза, как родного отца. Грейвз любил, когда его слушаются.