Большой дом (СИ) - Кич Максим Анатольевич - Страница 16

— Здесь… — пожал плечами почтальон, — где-то. Всё что найдёте — всё ваше.

— Мы ведь по-хорошему спрашиваем! — серьёзно сказал кот, — что ты здесь от нас прячешь?

— Я здесь от вас, — рассмеялся Печкин, — ничего не прячу. Я здесь вас прячу. От того, кого вы так хотите найти. А ты, Матроскин, так заврался, что уже сам не помнишь, что такое правда. Так что давай-ка ты скажешь мальцу, зачем он здесь оказался.

— О чём он говорит? — спросил дядя Фёдор.

— О том, мальчик, — пояснил почтальон, — что кот здесь был задолго до тебя. И пёс тоже. И оба они видели правду, и как минимум один из них её помнит. Замыкание Макондо, знаешь ли. Есть вход — нет выхода. Они тебя специально сюда притащили, а почему они это сделали — спрашивай у них.

— Кот? — сердито спросил дядя Фёдор.

— Что сразу кот? — ощерился Матроскин, — Ты, дядя Фёдор, выбирай, кому здесь верить. Я, пока что, твою шкуру здесь спасал.

— А я твою шкуру здесь под угрозу не ставил, — отвечал Печкин, — А эти твари больше ничем не занимались, кроме как попытками тебя угробить. Вот можно подумать, что это я тебя заставил с Марфой торговаться?

— С кем? — поинтересовался дядя Фёдор.

— С земляной бабой. И с Лешим, — почти прокричал почтальон, — между прочим, они от взрослых людей даже костей не оставляли, так что это тебе очень повезло, что ты живым выбрался.

— Правильно, — кивнул Матроскин, — он живым остался. Потому что это не просто мальчик. Это нужный мальчик. Это какой надо мальчик, всамделишный. Таких мальчиков, может быть, один на миллион, а то и меньше.

— Это наш мальчик, — прорычал Шарик.

— Мы его искали, этого мальчика. Потому что никакой другой мальчик нас отсюда не вытащит. Ни меня, ни Шарика, — прошипел кот, — ни тебя, Печкин. И мы за этого мальчика костьми ляжем. Потому что это наш мальчик.

— Похвально. — согласился почтальон, — Мне будет очень обидно навсегда исчезнуть вместе с ним. Но я очень тебя прошу. Напоследок. Вот просто из уважения, скажи ему правду.

— Какую правду? — холодно спросил дядя Фёдор. У него почти получилось спросить Тем Самым Маминым Голосом.

— Простую правду, дядя Фёдор, — вздохнул кот, — очень простую. Ты станешь очень сильным Ремесленником. Точнее, ты бы стал очень сильным Ремесленником, лет через десять. Ничего бы не укрылось от твоего взгляда. Никто бы не стал на твоём пути. Ты бы превзошёл своих родителей и тех, кто их учил… но…

— Что? — нетерпеливо переспросил мальчик, — что «но»?

— Но ты никогда не выйдешь отсюда, — покачал головой Печкин, — это место запрещено. Поэтому я сделал то, к чему меня всю жизнь готовили. Я вырвал имя из сердца этого места.

— Почему?

— Замыкание Макондо, — вздохнул Матроскин.

— Замыкание Макондо, — подтвердил Печкин, — это место запрещено для всех живых снаружи замыкания. Твои фамильяры пытались обмануть его, но это невозможно. Это место сгинет, потому что оно должно было сгинуть. Оно растает в беспамятстве. Никто не может его спасти, даже ты, мальчик.

— Неправда, — прокричал дядя Фёдор, — так не бывает, чтобы не было выхода. Мой папа всегда говорил, что всегда есть выход.

— Выход есть, — прозвучал незнакомый голос.

Все обернулись.

В нескольких шагах от них стоял старик с сабельным шрамом на лице.

— Выход есть, — повторил профессор Сёмин, — но не для всех. Это место умерло. Из него выйдут только мёртвые.

— И я даже знаю, кто из него выйдет первым, — ощерился Матроскин, — Шарик, фас!

Шарик вспорол землю задними лапами, готовясь к прыжку.

Человек со шрамом выхватил из кармана ключ. С хрустом вставил его в смеркающийся воздух и провернул.

Воздух исказился, будто призрачные шатуны заходили в нём. Вот только что профессор был на расстоянии свирепого прыжка, как внезапно пространство разверзлось, и он оказался вне досягаемости. Из небытия возникли новые здания, которых до сих пор здесь не было.

Вот проявился из марева приземистый кирпичный дом с вывеской «Почта». Вот выскочила неказистая коробочка сельпо. А вот выросла из небытия бетонная башня с округлыми наростами по углам. И над этой башней нависало дрожащее марево цвета свежего фингала.

Почтальон Печкин закричал сам не своим голосом:

— Это Председатель. Бегите. Бегите, глупцы!

Дядя Фёдор, пёс и кот побежали. Из дрожащего фиолетового воздуха вырастало что-то такое, от чего нельзя было не бежать.

А в небе над ними расцветала огромная клякса. И хоть была она беспросветно чёрного цвета, всё равно на неё нельзя было смотреть, так ярко она пылала.

С тех пор как взошло Чёрное Солнце, жизнь дяди Фёдора усложнилась. Мурку в поле выгонять — заговор делать дяде Фёдору. Овощи в огороде собирать — дяде Фёдору. К колодцу за водой тоже дядя Фёдор идёт, с оберегами на коромысле. Кот отговаривается, мол, профессор его прикончит, если увидит. От Шарика тоже толку мало было. Он вообще мало пользы приносил в последние дни. Всё больше землю рыл и за своим хвостом гонялся.

А тут опять событие. Утром, когда они ещё спали, кто-то в дверь постучал. Матроскин перепугался страшно — и прямо в подпол прыгнул, как они тренировались на случай, когда внешнее построение будет разрушено. Дядя Фёдор с кровати вскочил, нож над ладонью держит, поверх тревожного знака.

— Кто там? — и уже готов на пентакль кровь пролить.

А это Шарик:

— Здрасте пожалуйста! У нашей коровы телёнок родился!

Дядя Фёдор с котом в сарай побежали. И верно: около коровы телёночек стоит. А вчера не было.

Матроскин сразу воспрял: вот, мол, и хорошие новости здесь бывают! А телёнок смотрит на них и губами шлёпает. И ног у него целых восемь штук.

— Надо его в дом забрать, — говорит кот. — Здесь ему холодно.

— И маму в дом? — спрашивает Шарик.

— Нам только мамы не хватало, — говорит дядя Фёдор. — Даже если мы построение выправим, она в доме всё сожрёт и нами закусит. Пусть здесь сидит.

Они повели телёнка в дом. Дома они его рассмотрели. Он был шерстяной и мокренький. И вообще он был бычок. Стали думать, как его назвать. Шарик говорит:

— А чего думать? Пусть будет Бобиком.

Кот нервно хохочет:

— Ты его ещё Рексом назови. Или Тузиком. Тузик, Тузик, съешь арбузик! Это же бык, а не спаниель какой-нибудь. Ему нужно серьёзное название. Например, Кейстут. И красивое имя, и обязывает.

— А кто такой Кейстут? — спрашивает Шарик.

— Не знаю кто, — говорит кот. — Только так пароход назывался, на котором моя бабушка плавала.

— Одно дело пароход, а другое — телёнок! — говорит дядя Фёдор. — Не каждому понравится, когда в честь тебя телят называют. Давайте мы вот как сделаем. Пусть каждый имя придумает и на бумажке напишет. Какую бумажку мы из шапки вытащим, так телёнка и назовём.

Это всем по душе пришлось. И все стали думать. Кот придумал имя ЛаВей. Простое и красивое. Дядя Фёдор придумал другое имя. Оно очень подходило телёнку. А если большой бык вырастет, его все бояться будут. Потому что от животного с таким именем ничего хорошего ожидать нельзя.

А Шарик думал, думал и ничего придумать не мог. И он решил:

— Напишу-ка я первое, что в голову придёт.

Он так и написал и был очень доволен. Ему нравилось такое имя, что-то в нём было благородное, британское. И когда стали имена из шапки тащить, его и вытащили. Кот даже ахнул:

— Что значит Чайник Бертрана Рассела?

— Не знаю, — пожал плечами Шарик, — но очень уж мне оно понравилось. Такое сложное имя, неоднозначное.

— Ничего себе имечко. Ты бы его ещё Тарот Алистера Кроули назвал. Или Доктрина Энергоинформационного Развития Верещагина. Ты бы его ещё Анастасией назвал.

— А ты что придумал, дядя Фёдор? — спрашивает Шарик.

— А какая разница, всё равно его не вытащили, — пожал плечами дядя Фёдор, — а ты, Матроскин?

— Я ЛаВея, — сказал кот.

— Давайте тогда посмотрим, что дядя Фёдор придумал, — предложил Шарик, — всё равно мы с Матроскиным не согласимся.