Atem (СИ) - "Ankaris" - Страница 80

— А у меня хорошие книги, — продолжил он настаивать на своём.

— Вот как? — впервые за долгое время заставил он меня улыбнуться.

— Я сам писатель. Знаю, о чём толкую.

— И о чём пишите? — спросил тогда я и поставил стаканчик на скамейку, ожидая, когда чай хоть немного остынет.

— Обо всём: о грязи и людях.

Так мы проговорили с ним о жизни целый час. Он рассказывал о себе, я — о себе. Он писал стихи, я — песни. В этом было что-то общее.

— А романы не сочиняете? — поинтересовался я.

— Нет, — рассмеялся он, поправив съехавшую старую шапку. — Не люблю сочинять. Или не умею. Интересней тех историй, что придумывает жизнь, ещё никто не написал. Я просто пересказываю жизни людей, с которыми когда-то сводила меня судьба. Пересказываю, но не сочиняю.

— Всё же добавляя что-то своё.

— Не без того. Погода… — запнулся он, и поправил целлофан, слетевший с книг от ветра. — Погода — это единственное, чем я могу управлять в своих рассказах.

— А что у вас там за книги? — вдруг стало мне и впрямь любопытно, и я согнулся над его «коллекцией», рассматривая обложки.

— Всякие. Есть поэзия, есть проза. На разных языках. Хотите польский?

— Нет, — засмеялся я. — Не привык читать книги, не понимая, что в них написано.

— Они с переводом.

— Это как? — Снова одолел меня кашель, и я, извинившись, отошёл за очередным стаканом горячего чая.

А когда вернулся, мужчина достал какую-то книжку и, раскрыв её, показал мне текст. Над непонятными буквами сверху синей ручкой был написан английский перевод, а на следующей странице — карандашом французский. В другой книге, австрийского поэта, над строками стихов был и вовсе нацарапан арабский язык!

Как оказалась, его «исписанные» книжки стоили недёшево. А чтобы ты мог купить одну такую книгу, должен был предоставить свои услуги «свободного переводчика». Но перевести нужно было всего лишь абзац или четверостишие. Многие туристы делали это на «добрых началах», то есть бесплатно.

— Все хотят оставить частичку себя в Париже, — объяснил мужчина.

Я не хотел. Я хотел как раз таки увезти её от сюда.

— И так переведена каждая книга? От корки до корки? — удивился я, опять раскашлявшись.

— Нет, — сознался он.

— Так значит, я всё же не пойму о чём там будет речь?

— Нет, — рассмеялся он. — Но ведь это никому и не надо. Все покупают их только ради этих нескольких строк, находя там какой-то особый символизм.

И тут я вспомнил о законе логики, о вещах, между которыми по факту нет ничего общего, и лишь наше восприятие умудряется их связать «нитями случайного совпадения». Мы разговорились о де Моргане. Затем подошли две дамы под одним красным зонтиком, купили французскую поэзию. Выбирали они её так долго, что я успел перевести из другого сборника — немецкой поэзии — маленький стишок Готфрида Бенна, под весьма ироничным названием «Розы». Мне даже захотелось незаметно вырвать эту страничку на память, но я вовремя одумался. От такой памяти я предпочту отказаться.

— Вы здесь на праздники? — запихивая деньги в нагрудный карман, посмотрел на меня мужчина.

И мы проговорили ещё с получаса о том, почему я приехал в Париж.

— Интересно, — заключил он, дослушав мой рассказ. — Интересно было бы написать, — и тут же добавил. — Я передам ей, что вы её ищите.

— Передадите что? Кому? — Сердце пронзила острая боль. В такие совпадения, я точно не верю.

— Если увижу девушку в малиновой шинели по имени Дэниэль. Купите у меня книгу, и я позволю вам написать ей в одной из других. А я передам. Ну, если увижу, — повторил он.

— Я заплачу за подписанную книгу, а вы оставьте себе. — Моё сумасшествие обрело такую хроническую форму, что я в самом деле верил в подобный исход. — У вас есть Блок? Он писал про фонарь и аптеку. — Мужчина пожал плечами и протянул какую-то маленькую книжку.

— Русские французы. Может, тоже сойдут.

— Но здесь нет перевода. Всё на французском и русском. — Пролистал я страницы.

— А он вам нужен? Перевод? — Я отрицательно мотнул головой.

— Нет, хотя было бы неплохо узнать, на чём я подписываюсь.

Тогда мужчина, открыв книжку на середине, словно зная заранее что там, начал ловко переводить четверостишия, от которых меня пару раз бросило в дрожь:

«…Скоро будут ночи бесконечны,

Низко лампы склонятся к столу.

На крутой скамье библиотечной

Будет нищий прятаться в углу.

Станет ясно, что шутя, скрывая,

Все ж умеем Богу боль прощать.

Жить. Молиться, двери закрывая.

В бездне книги черные читать.

На пустых бульварах, замерзая,

Говорить о правде до рассвета.

Умирать, живых благословляя.

И писать до смерти без ответа».

«Борис Поплавский», — прочитал я имя автора. — «1903-1935».

— Умер молодым.

— Покончил с собой. Могу найти другую книгу.

— Нет, эта в самый раз, — возразил я, и мужчина протянул мне шариковую ручку. — Как будет по-французски: «Я пишу тебе»?

— Je t’écris.

И пока я думал над тем, что написать, к нам подошли четверо то ли китайских, то ли японских туристов. Они стали дотошно расспрашивать о книгах, а мужчина терпеливо и вежливо отвечал. А я начинал предложение, потом зачёркивал немецкие слова, пытался писать на французском, но не выходило.

«Mein kleines dummes Kind, ich schreibe dir, je t’ecris des trottoirs de Paris dekoriert für en noël»

— К чёрту! — засунул я между страницами ручку, двадцатку и бросил книгу на целлофан, очертя голову направившись прочь. Внутри меня вспыхнула такая безудержная злоба, что даже дышать было тяжело. Хотелось орать, но из горла рвался только непрекращающийся кашель. Вместо меня кричащей мелодией взорвался мобильный. Звонил Ксавьер. Я его не слушал, только смотрел на эти восторженные лица туристов, толпившихся у ёлки перед Нотр-Дам. Как же они все были счастливы под этим серым небом, рыдающим холодным дождём. — Чёртов Нотр-Дам с его «Пари»! — Швырнул я трубку в реку вместе с потоком «здравомыслия» Майера. Это конец. Или я сгнию на этих сырых тротуарах, так и не найдя Эли, или же я найду её и утоплю перед этим праведным собором, возведённым на костях грешников.

26

Я всё сидел у набережной, смотрел на снующих всюду людей, а потом откуда-то появился хор нарядных детишек, таких маленьких, будто игрушечных. Они запели какую-то рождественскую песенку. Никогда французский язык не казался мне столь прекрасным. Слёзы матовой плёнкой накрыли глаза, и всё вокруг растворилось в сером пятне.

Я решил снова пойти по присланному Майером адресу, всё же осмотреть квартиру, да и поздравить приветливую ребятню с праздниками, но до меня вдруг дошло то, что выкинув телефон, я лишился всех контактов и адреса Эли. Визуально я помнил тот перекрёсток, но на деле… Купил карту города у одного из торговцев книгами. Попытался вспомнить, как выглядело то место на google-maps. Наметил маршрут. Совершив две пересадки, добрался на автобусах до нужного района, всё кружился у перекрёстков, пока наконец не узнал искомое здание. Блинной, как и в прошлый раз, я нигде не увидел. Вероятно, вместо неё теперь здесь вот это кондитерское кафе. Купив торт, поднялся на последний этаж, нажал на кнопку звонка. Донёсся визгливый лай Бульона. Дверь открыла Полин, кажется только проснувшаяся.

— Добрый день, — пробормотала она, завязав пояс чёрного махрового халата. — Вы что-то хотели? — прозвучал вопрос так, как если бы она видела меня впервые в жизни.

— Вот, — растерявшись, протянул я ей коробку с тортом. — С праздником! Решил зайти поблагодарить за гостеприимство.

Которым, к слову, сегодня даже и не пахло. Из другой комнаты проорал кто-то из парней, вероятно, интересуясь, с кем говорила Полин.

— У меня нет для вас никаких новостей, — сказала она, взяв из моих рук коробку и кивнув в сторону кухни, тем самым разрешая пройти.