Изъян в сказке: бродяжка (СИ) - Коновалова Екатерина Сергеевна - Страница 31

Мэгг сложила в холщовый мешочек хлеб, сырную головку, немного кореньев, пригоршню орехов и пучок свежей зелени — всё то, что не испортилось бы на жаре через несколько часов. А потом её взгляд упал на кошель на столе. Отец Гай складывал в него каждую неделю семь золотых — на покупки. Мэгг сама брала из него деньги и шла с ними на рынок.

Сегодня был третий день недели, так что в кошельке должно было оставаться ещё четыре золотых. Скромная сумма. Мелочь для святейшего отца из крупного города.

Эта мысль заставила Мэгг отшатнуться. Неужели она и правда думала об этом? О воровстве. Что бы ни двигало поступками отца Гая, он спас её, приютил, дал кров — и теперь она думает, как его обокрасть? Да что с ней такое! Рей никогда бы не допустил такого!

Она сглотнула.

Рей, которого она знала, и мысли не допустил бы о воровстве. Но тот Рей, которого она похоронила, который несколько недель болтался в петле и которого называли Соловьём — что сказал бы он?

Ответ пришёл мгновенно: он сказал бы, что четырёх золотых надолго не хватит.

Всевышний, ужасно даже думать об этом!

Мэгг быстро схватила кошель, вытряхнула монеты себе на ладонь, сунула их за пазуху, а кошель вернула на место. И прежде чем отравляющие мысли захватили её, бросилась к чёрному ходу.

Её никто не заметил, не остановил.

До рассвета оставалось ещё часа два. Стин спал, ни в одном окне не было видно света, на улице не слышались шорохи. Даже стражи не было видно — только бродячие псы шатались в поисках еды. Один из них — рыжий, с лоснящейся шкурой — посмотрел Мэгг прямо в глаза, и ей едва не стало дурно. Во взгляде дворняжки, ворующей себе пропитание, почему-то ей почудилось осуждение.

За ворота она вышла без труда — сонная стража не запирала их, только поглядывала вполглаза. В своей бедной накидке и в платке она не показалась им интересной — поживиться с неё явно было нечем.

Южные ворота скоро остались позади, и под ногами Мэгг развернулся широкий, мощёный крепким булыжником тракт Дойла. По центру камни слегка стёрлись колёсами многочисленных торговых обозов, образовались рытвины, в которых по осени и по весне, должно быть, стояла вода. Но сейчас было сухо. Шлось легко. Только украденные монеты жгли грудь, а мешок с неправедно добытой провизией оттягивал плечо.

В душе Мэгг царило смятение.

Она знала, куда идёт, но до сих пор толком не поняла зачем. Понимала, что ищет, но понятия не имела, что сделает, если найдёт.

Дорога не радовала. Раз или два, уже после того, как взошло солнце, Мэгг посещали странные мысли: бросить эту затею и развернуться назад. Остаться в доме отца Гая, пусть приживалкой, но зато нужной хоть кому-то в этом мире. Святейший отец не стал бы её обижать. Да, он возжелал её, и это вожделение было грехом, но более ничего греховного в нём не было. Он для приличия назвал бы Мэгг своей экономкой — она вела бы дом, может, у неё у самой появилась бы служанка на чёрные работы. Добрая Бесс по вечерам заваривала бы травы.

Но стоило Мэгг в красках вообразить себе эту участь, как её охватывало отвращение, и она даже не позволяла себе остановиться и передохнуть, ускоряя шаг.

Путь Мэгг проходил почти без волнений и тревог. Вопреки её опасениям, она не привлекала ничьего внимания, а поскольку у неё было немного еды с собой, ей не требовалось даже заходить в деревни и делать покупки. Дважды она даже отваживалась подсесть на телеги — к семейным купцам, которые охотно помогали ей забраться повыше на обоз, где уже сидели в ряд ребятишки. Девочкам Мэгг расчёсывала волосы, а мальчишкам рассказывала сказки.

Когда еда подошла к концу, она потратила последние деньги и у очередного купца купила подкопчённую свиную ногу и дюжину тонких пшеничных лепёшек. А когда вышли и они, впереди показались башни ратуши Ранка.

Здесь Мэгг ни разу не была, хотя Рей как-то упоминал, что провёл в Ранке целую зиму, питаясь исключительно рыбой — город стоял на излучине быстроводого Кьянта, и, по словам Рея, провонял рыбой целиком, от печных труб до самых глубоких подвалов.

Рыбный дух и правда ощущался — он висел в жарком воздухе, делая его ещё гуще и плотнее. По лицу Мэгг побежали струйки пота, захотелось снять платок — но она поостереглась. У неё были приметные волосы, которые наверняка привлекли бы лишнее внимание.

У Ранка не было крепостных стен — только ров, давно не чищеный и поросший травой. Вокруг него стояло множество бедных домиков, почти лачуг — по большей части, они были увешаны сетями и рыболовными снастями. Обогнув их, Мэгг двинулась вперед, ориентируясь на ратушу, и вскоре уже стояла посреди главной площади, смешавшись с сотней других зевак. Они были все возбуждены, галдели, переругивались, и Мэгг, протиснувшись сквозь толпу, поняла, в чём дело: ждали казни. Посреди площади стояла виселица с двумя верёвками, и Мэгг стало дурно. Она не хотела этого видеть и, зажмурившись, бросилась прочь. Кто-то свистнул ей вслед, кто-то хохотнул, но потом о ней забыли: людей ждало развлечение получше.

На боковых улицах было пусто — видимо, все праздношатающиеся собрались на площади, а у прочих были дела поважней. Отдышавшись, Мэгг всё-таки сняла платок, вытерла им лицо и шею и выдохнула — стало легче.

Она не случайно решила остановиться в Ранке — Рей был здесь без нее, а значит, ещё до их встречи, которую она даже не помнила. Как знать, может, тут остались его старые знакомые — кто-то, кто знал его юношей.

Не то чтобы она верила, будто легко отыщет того, кто вспомнит о непримечательном музыканте, заходившем в город добрых лет пятнадцать назад. Зато она не сомневалась, что где-то в службе Жёлтых плащей есть записи о кражах, особенно о тех, в которых вора не поймали. И хотя она совершенно не знала Рея-вора, она чувствовала, что угадает его руку.

Присев на чьё-то крыльцо с заколоченной дверью, она снова набросила на голову платок и задумалась. Кто пустит её к Жёлтым плащам? Ей нужно остерегаться их как огня — если они увидят клеймо на её спине, ей несдобровать.

Мимо неё прошмыгнула стайка девушек — её ровесниц, наверное, в ярких летних платьях и в маленьких шляпках. Они смеялись и болтали о чём-то: до слуха Мэгг донеслись слова «полтора золотого», «такой розовый» и «говорю тебе, зианский!» — и она догадалась, что девушки возвращаются с рынка. Ни дуэньи, ни кого-то из старших с ними не было, и она легко предположила, что это — те самые девушки «свободного поведения», какие-нибудь швеи или модистки, на которых ей в короткую её бытность леди Магарет даже смотреть запрещалось. Тогда она о них вовсе не думала, а теперь почувствовала что-то, похожее на зависть.

Сложись всё иначе, она могла бы быть одной из них — и бежать сейчас по улице, переставляя ноги в хорошеньких башмачках, и болтать о зианском льне! Ей захотелось этого льна, такого розового, до боли в груди. А вместо этого она сидела на пыльной ступеньке в сером унылом платье и в старой накидке, и ей некуда было идти.

«Ну, хватит!» — сказала она себе твёрдо, поднялась, отряхнула платье и пошла в ту сторону, откуда пришли модистки. Раз там рынок, значит, наверное, есть и трактир или таверна. Мало шансов, что кто-то там вспомнит Рея, но она хотя бы попытается.

Трактир на рынке действительно был — большой, с яркой вывеской, изображавшей рыбью голову, и предсказуемым названием «Рыбья голова».

Людей внутри было немного: похоже, казнь собрала половину города, а другая половина была слишком занята делами. Только пара мужиков выпивала в углу да двое странников — в потрёпанных одеждах, с узловатыми палками, — глодали костлявую копчёную рыбу.

— Чего надо? — огрызнулся трактирщик, и Мэгг на мгновение оробела. Но мысль о том, что помощи и сочувствия ей ждать неоткуда, прогнала робость.

— Давно вы владеете трактиром? — спросила она.

Трактирщик скривился, явно подумывая, не выгнать ли её с её дурацкими вопросами взашей, но всё-таки ответил: