Колесо времени (Солнце, Луна и древние люди) - Ларичев Виталий Епифанович - Страница 2

Самое, однако, возмутительное достопочтенный С. Пиггот усмотрел в другом. Возомнив, что могут познать чуждые их профессиональным интересам сюжеты, такие любители археологии от астрономии, именуемые теперь астроархеологами, еще со времен Нормана Локьера исподволь пытались внушить доверчивой публике зловредную мысль о неглубоком проникновении в свой предмет корифеев по изучению древностей. Они, мол, в сущности, занимаются не тем, что может составить предмет истинной науки, а в основном лишь вещеведением, описательством изделий первобытного человека, которые учено именуют «артефактами», да нудной фиксацией всевозможных строений, возвышающихся над землей или чудом сохранившихся в ней. И дошло до того, что теперь порой вслух и всенародно, как это осмелился сделать недавно некий Питер Ньюэм, высказываются сомнения — да наука ли в действительности археология?

Довольно, однако. Ну, о каком содружестве с астрономией может идти речь, когда — вот она, совсем на пороге, воистину вселенская катастрофа — угроза чудовищной профанации археологии и компрометации ее верных служителей? В обстановке подрыва любителями астрономии основ спасти положение может лишь на государственном уровне принятый закон, надежно ограждающий его, Стюарта Пиггота, служебное положение, авторитет и покой.

Теперь в самую пору успокоить возбужденного С. Пиггота и попытаться объясниться с ним, поскольку, быть может, в самом деле, за десятилетия ожесточенных столкновений кто-то из лагеря астрономов в полемическом задоре наговорил лишнего. С. Пигготу не следует попусту волноваться и принимать близко к сердцу скептицизм по поводу плодотворности применения традиционных в археологии приемов осмысления материалов раскопок. Результативность давно устоявшихся в науке о прошлом способов извлечения информации из таких весьма своеобразных источников, как скудные и часто невзрачные остатки материальной культуры, не подлежит сомнению. Тот, кто проявлял живой интерес к далеким временам, сведения о которых ограничивались лишь немногим, что сохранила земля, знает, до какого изощренного мастерства довели реконструкцию былого специалисты по древностям. Их познания древних вещей достигли поразительной глубины, а умение извлекать исключительной ценности сведения даже из объектов самых обыденных поднялось до высот загадочного для непосвященных прозрения.

Задача восстановления быта и занятий людей, живших в этом мире тысячелетия назад, по тому немногому, что сохранило всесокрушающее время, необычайно сложна. Если, тем не менее, такая проблема решалась до сих пор успешно, то самого почтительного уважения заслуживают те, кто в каждом, самом невзрачном на вид изделии, извлеченном из земли, умеет прозорливо различать «текст», пригодный для расшифровки. Никто «со стороны», лишенный специфических навыков и специальных знаний, не сможет заменить археолога при изучении обычных предметов материальной культуры, которые тысячами находят при полевых работах. В этой многотрудной деятельности Стюарт Пиггот неуязвим, как рыцарь в доспехах, и может чувствовать себя уверенно при самых язвительных нападках тех, против кого он под горячую руку пригрозил употребить карающую силу закона.

Но, отдавая должное археологам, предпочитающим традиционный ход изысканий, не следует вместе с тем обрекать на заклание астрономов и любителей астрономии, очарованных археологией. Это пожелание определяется тревожными соображениями, с которыми со временем придется считаться все более. Ведь при оживлении прошлого археолог не может до бесконечности ограничивать свои задачи лишь реконструкциями быта и способов хозяйствования на основании исчерпывающего в детальности описания наборов орудий труда охотников и собирателей, скотоводов и земледельцев ранних эпох. В дверь науки о первобытности все настойчивее стучится иная проблема, не менее интригующая и загадочная, чем повседневное бытие предка, — его интеллектуальный мир и духовная жизнь, которые составляют самую потаенную, но оттого в особенности желанную для познания часть культуры первобытных людей. Между тем ясно, что в этой наиболее трудной сфере поиска те объекты, которые обычно называются «культовыми», не могут изучаться в привычной для археологов манере, когда подобного рода находки просто описываются до мельчайших подробностей в надежде, что исчерпывающая словесная детализация в конечном счете позволит приблизиться к некоей истине. Увы, сколь многословно и велеречиво ни живописуй «культовые» предметы и памятники (которые, как можно надеяться, позволят приоткрыть завесу над тайнами мышления древних людей, а также сутью их «обрядовых священнодействий»), само по себе описание без тщательно продуманной, методически ясной и откровенной нацеленности исследователя на интерпретацию бессмысленно, поскольку существа дела не разъяснит.

Столь же бесплодной видится предельная в сдержанности оценка, когда обнаруженное, допустим, многозначительно объявляется «культовым» или «обрядовым», а разъяснения оставляются между тем втуне будто бы по причине очевидной для каждого ясности подобного толкования. На деле такой шаг зачастую оказывается всего лишь своеобразной дымовой завесой — отвлекающим маневром или хитроумной уловкой (так, во всяком случае, кажется тому, кто прибегает к ней!), призванной помочь уйти от разговора по существу, а то и скрыть недоумение при столкновении лицом к лицу с непонятным явлением в первобытной культуре.

В поисках выхода из тупика в изучении духовного аспекта ранних культур и подходящего для познания его инструмента следует прежде всего принять во внимание знаменательное явление, оспаривать реальность которого невозможно: производственное, интеллектуальное, нравственное и социальное бытие первобытных людей протекало при всеохватывающем и всепроникающем влиянии природы. От нее они себя не отделяли ни в чем — рождение, возмужание, старение и смерть со всеми сопровождающими их событиями, связанными с деятельностью человека, проходили для древних в гармоничном согласии с бытием природы. Постепенное уяснение ее закономерностей, а затем следование им во всем и всегда составляло, насколько можно судить по этнографическим сведениям, сердцевину первобытного мироощущения, миросозерцания и мировоззрения. Поскольку же ритм существования всего живою в природе впечатляюще отражал грандиозные картины временных ритмов «жизни» Неба со всеми его светилами, то, как можно догадываться априори, все это не могло не найти отражения в объектах материальной культуры первобытного общества, часть из которых при сложности интерпретации смысла и назначения их как раз и представляется загадочным культово-обрядовым и ритуальным «антуражем» этой культуры.

Тема Неба, как известно, находила отражение также и в сезонных культово-обрядовых, языческих по характеру празднествах, отголоски которых сохранились до сих пор в народной памяти и культуре, в точных знаниях, закрепленных для бережного сохранения в системах счисления времени по Луне, Солнцу и звездам. А отсюда неизбежно следует вывод, что при справедливости такого постулата не только, скажем, этнография, но и астрономия может, как представляется, открыть для археолога обнадеживающие перспективы успешного изучения хотя бы части из наиболее сокровенного в первобытной культуре. Ко всему прочему, как наука, основанная на точных методах исследования, астрономия придаст выводам в области особо деликатных проблем археологии, связанных с мировоззрением, уверенную определенность и доказательную силу и, надо полагать, предложит ей не обычные гипотетические реконструкции, а выверенную строгой системой расчетов и подтверждений теорию. Благодаря астрономии, как можно надеяться, прояснится существо наиболее впечатляющих интеллектуальных достижений древности, связанных в первую очередь с началом накопления человеком естественно-научных знаний об окружающем мире, а также высветятся черты духовного мира предков, глубоко скрытого от глаз непосвященных. В особенности заманчивым представляется раскрытие картины бытия природы и человека, как все это воспринималось и анализировалось острым в свежести мировосприятия умом нашего далекого предка каменного века.