Перун (Лесной роман. Совр. орф.) - Наживин Иван Федорович - Страница 48

Андрей поднял к нему свое исковерканное страданием лицо.

— Именно поэтому-то, может быть… именно в этом-то и узел всего… — едва выговорил он. — Но… но… я не… принимаю…

В комнате наступила глубокая тишина, — только тихие рыдания Андрее нарушали ее… Внизу горбунья жутко выжидала чего-то. Наташа не хотела верить своему счастью и не могла не верить: ее нет, ее нет, ее нет! И — разве принцы в сказках не любили простых девушек?!

Поздно ночью Сергей Иванович привез Нину в Древлянск и, так как никаких бумаг у нее не было да и вообще первое время хотелось избежать всякой огласки и шума, то сразу же встал вопрос: куда же ему с ней деваться? И сразу же сам собой получился ответ: да, разумеется, к Юрию Аркадьевичу Утоли-моя-печали… Было поздно, около часу, было совестно тревожить старика, но что же делать? Не оставлять же ее, иззябшую и уже перепуганную, на улице… Они подъехали к дому учителя — на их счастье в окне светилась еще лампа. Сергей Иванович легонько постучал в окно и тотчас же в форточку послышался добрый голос старика:

— Ну, кого там Бог принес?

Он совсем не был удивлен позднему гостю: к нему шли и ехали со всех сторон и во все часы дня и ночи. Но, когда из смущенных объяснений Сергее Ивановича он узнал, в чем дело, он значительно вытянул губы и покачал головой:

— Нда… Это надо обмозговать… — пробормотал он, но тотчас же спохватился: — Во всяком случае въезжайте на двор… или нет, лучше вот как: спутница ваша переночует у меня — у меня как раз комната сына свободна, тепло и уютно, — а вы уж поезжайте ночевать на постоялый, что ли… Так будет поскладнее, голубчик…

Сергей Иванович быстро устроил смущенную и взволнованную Нину в комнате Константина Юрьевича.

— Ну, а теперь подите-ка сюда, батенька… — позвал его к себе старик. — По-стариковски вижу я, что надо нам крепко совет держать, а для того, чтобы держать его толком, вам уж придется выложить мне все. Так-то… И потому садитесь и, что можно, рассказывайте…

Рассказывать, собственно, было нечего: все было, как на ладони.

— Тэк-с, тэк-с… Номерок довольно сурьезный, я вам доложу… — говорил старик задумчиво. — Но ясно одно: если вы не хотите скандала, если вы не хотите, может быть, даже потери места, то, конечно, о немедленной женитьбе и речи быть не может. Нужно, чтобы она пожила на свободе некоторое время, пока ее выход из монастыря попризабудется, а там можно и жениться будет. Но жениться, так сказать, на монахине — дело немыслимое…

Сергей Иванович — хотя сердце его и требовало решений героических, а там хоть трава не расти, — понял, что старик прав.

— Согласны? Затем пункт второй: где же пока пристроить вашу невесту? Вы говорите, что Ахмаровы ближайшие родственники ей? Знаю их и думаю, что с ними нам каши не сварить: люди помешаны на своем высоком роде и нос держат высоко. Взять меня? Рад бы всей душой, но мое положение педагога обязывает меня к большой осторожности: начальству это может не понравиться. И потому, может быть, следует нам утречком постучаться к нашим толстовцам, к Павлу Григорьевичу. Он живет хоть и серо, и неуютно, и с большой натугой, но человек он совсем свободный и ни с чем и ни с кем не считается… А там видно будет…

Так и порешили. И Сергей Иванович, горячо пожав руку старика, поплелся на постоялый двор Морозихи на Дворянской, где он всегда оставлял свою лошадь при редких приездах в город. Там, в жарко натопленной и закопченой комнате для приезжающих он продремал до утра и к восьми, по уговору, был у Юрия Аркадьевича. Нина давно уже встала, тихо как мышка, прибралась в своей комнатке и теперь сидела, взволнованная, у окна в ожидании решения своей судьбы. Горячо и стыдливо она обняла своего возлюбленного и, вся вспыхнув, торопливо отстранилась от него, когда за дверью послышался предупреждающий кашель старика. И поговорив немножко и нескладно. — все были смущены, — Сергей Иванович с Юрием Аркадьевичем направились к Павлу Григорьевичу, который жил совсем недалеко.

В неуютной, неопрятной, нестерпимо унылой столовой, полной невоспитанной, горластой детворы, вкруг нечищеного самовара тотчас же началось совещание, в котором приняла участие и жена Павла Григорьевича, Вера Александровна, худосочная, неопрятная женщина с жиденькими волосенками и дурно пахнущим ртом. Основные положения супругов — они были удивительно единогласны, — были очень ясны: с одной стороны нужно, конечно, помочь ближнему, — раз, важно вырвать молодую душу из монастырского застенка — два, но с другой стороны Сергей Иванович, поселяя Нину Георгиевну у них, имеет в виду, главным образом, сочетаться с ней в близком будущем законным браком….

— То есть, другими словами, оказывая ей приют у себя, мы тем самым будем сознательно способствовать законному браку, то есть, укреплению тех суеверий, которые так угнетают человечество… — подняв на гостей свои унылые, унылые глаза, резюмировал Павел Григорьевич.

— Да… — кивнула головой Вера Александровна.

— И потому с очень большим сожалением, верьте, но мы должны в вашей просьбе вам отказать, — заключил Павел Григорьевич. — Ибо, поступить иначе значило бы прежде всего нарушить свои принципы, которыми мы так дорожим…

— Но вы сами-то венчаны, ведь? — спросил Сергей Иванович, с любопытством глядя на них обоих.

— Да. Но это было сделано тогда, когда мы оба блуждали во тьме, как и все… — отвечал Павел Григорьевич.

— Идем, Сергей Иванович, время-то не ждет… — сказал старик, поднимаясь с тихим вздохом.

— Извините, что побеспокоили… Ффу! — пыхнул он, когда оба снова вышли на улицу. — Ну, я вам доложу… Чисто вот я из бани, с горячего полкá, право… Ну, вот что… — вдруг легкомысленно решил он. — Пусть Нина Георгиевна остается у меня, вот весь и разговор: у меня есть свободная комната — скажу, что сдал, ничего не подозревая, только и всего… В глазах архиерее я, все равно, человек пропащий: «Русские Ведомости» читаю, на стене портрет Толстого висит да опят же на днях и схватка опять с ним — вот, прости, Господи, балда! — из-за подновления фресок была… Так что тут, все одно, хуже уж быть не может… Ну, а если начальство гимназическое очень уж привязываться будет, — наплевать, голову не снимут же, Господи помилуй… Ничего, как-нибудь обойдется дело… Так, значит, на первое время приютом вы обеспечены, а там что Бог даст… Идите и скажите это Нине Георгиевне, а мне на урок в гимназию поспевать надо…

Сергей Иванович едва удержался, чтобы тут же на улице не обнять милого старика. И долго и крепко жал он ему руку…

— Ну, ну, ну… — протестовал тот сконфуженно. — Надо же войти в положение, Господи, помилуй… Ну, я буду к двенадцати…

И он потрусил-было в гимназию, но сейчас же обернулся:

— Погодите-ка, как это он сказал? Содействовать несчастному положению человечества или как? Не удерживает моя старая голова этого и шабаш!.. Ну, прощайте, до двенадцати…

Мать Евфросиния не только не предприняла никаких мер для возврата Нины в монастырь, но, наоборот, все свое влияние и все связи употребила на то, чтобы сделать ей путь в новую жизнь полегче и поглаже. И только в одном она осталась тверда: чтобы между сумасшедшим поступком девушки и свадьбой был промежуток, по крайней мере, в полгода. Ахмаровы и говорить даже не захотели об этом деле и Нина осталась пока что у Юрия Аркадьевича, почти никуда не показывалась, а Сергей Иванович то и дело стал теперь являться с докладами к ревизору лесному, который жил в Древлянске. А от ревизора всегда можно было заглянуть и к Юрию Аркадьевичу на часок.

Весь точно оживившийся, окрыленный, он не замечал ни городской болтовни, ни того, что делается дома, а между тем на тихой усадьбе лесничего тоже назревали всякие события.

С наступлением осенней непогоды и холодов Дуняше стало уже трудно видеться со своим возлюбленным и очень скоро случилось неизбежное: Марья Семеновна изловила-таки свою помощницу и воспитанницу на недозволенном. И на другой же день после обеда, когда Петро, будто по делу какому, крутился около кухни, она вышла на крыльцо.